Церковная старина в современной России

Предполагалось создание Патриаршей палаты церковного искусства и древностей. Впрочем, эта идея принадлежала не соборянам, а думцам. Еще 13 марта 1914 г. бюджетная комиссия Госдумы, выделив деньги для строительства здания Патриаршей библиотеки в Москве, высказала пожелание о создании при ней общерусского церковного древлехранилища и даже предполагала найти сметные суммы для ее создания в 1915 г. На Соборе решению о создании палаты предшествовал концептуальный доклад В. М. Васнецова «О русской иконописи» [91] . В частности, он призвал беречь в церквах образцы европейского искусства как искусства «искреннего» и являющегося «памятником времени».

91

Деяния Священного Собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. Т. 5: Деяния LII–LXV. С. 39–56.

В докладе сохранился сравнительный анализ духовного и светского участия в охране памятников церковной старины. Главную причину разрушения памятников В. Васнецов видит в отсутствии научной и культурной просвещенности, низкой исполнительной дисциплине и халатности чиновников, а так же в искусственности реставрационных и исторических концепций, довлеющих над архитекторами. Ответственность за это несет как церковная, так и светская сторона, поэтому взаимные упреки и недоверие не могут привести к счастливому для памятников исходу: «До сих пор мы слышали упреки церковному управлению в небрежении о сохранении памятников церковного искусства… большей частью справедливые… Главные причины этого небрежения — отсутствие необходимых сведений… и нерадение. Само просвещенное общество, так ретиво обличавшее и обличающее наше духовенство, только в сравнительно недавнее время обратило серьезное внимание на эту область: пока у него самого… не все обстоит благополучно…». Он утверждал, что право Церкви на ее художественное достояние неотъемлемо и непререкаемо, а государство обязано помогать Церкви оберегать ее художественные сокровища. «Патриаршая палата церковного искусства и древностей» также должна принять меры к сбережению национальных сокровищ. Особую роль епархиальных древлехранилищ художник видел в том, чтобы предоставлять мастерам образцы росписей, соответствующие канонам и высокой церковной эстетике. Интересно, что художник считал эстетической проблемой использование электричества — «мертвого света мира сего» — в храмах, которое противоречит символическому значению свечи в литургии. Он выступал за использование для свечей чистого воска вместо церезина, а также древесного масла вместо «гарного», что частично снимало проблему копоти, портящей фрески и иконы.

Определение Поместного собора о епархиальном управлении (14, 20 и 22 февраля 1918 г.) 13-м пунктом постановляет в обязательном порядке, что «в каждой епархии действуют на основании особых уставов епархиальные церковно-археологические, церковно-исторические… общества и существуют епархиальные древлехранилища» [92] . Сами общества открывались епархиальным собранием с согласия епархиального архиерея и содержались из епархиальных источников. Ремонт древних храмов и поновление икон и иконостасов, ценных в археологическом отношении, производится только с разрешения епархиального архиерея [93] . Однако порядок получения такого разрешения не был указан, как не была упомянута необходимость согласования этих проектов с Археологической комиссией или археологическими обществами. Воспользовавшись системным кризисом российской государственности, Собор, как и Синод в 1915–1916 гг., поспешил избавиться от «внешней» опеки, целиком положившись на «ведомственные» общества и комитеты.

92

Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской церкви 1917–1918 гг. С. 18, пагинация I.

93

Там же. С. 32, пагинация I.

В этой связи уместно вспомнить о долгом российском споре, касающемся Комиссии по охране памятников и соответствующего законопроекта. Законодательную основу для такого надзорного органа пыталась создать «Комиссия для обсуждения мер к охранению памятников древности», более известная как «комиссия Лобанова-Ростовского», товарища министра народного просвещения, созданная 26 мая 1876 г., которая к апрелю 1877 г. подготовила «Проект правил о сохранении исторических памятников».

В 1903 г. при Техническо-Строительном Комитете Министерства внутренних дел была образована особая Комиссия для рассмотрения проекта нового Строительного Устава, куда предполагалось включить отдельную главу, посвященную правилам по «сохранению и исправлению древних зданий и общественных памятников», причем ведущая роль в контроле над «сохранением и исправлением» должна была принадлежать Императорской Археологической комиссии.

В декабре 1904 г., вновь по предложению Государственно Совета, вызванному на сей раз безграмотной реставрацией храма в Муроме, была создана Особая комиссия при МВД по пересмотру действующих постановлений об охранении древних памятников и задний, которую возглавил член Совета МВД С. П. Суходольский. Предполагалось создать «центральный охранительный орган» и сеть местных учреждений, которые обладали бы наблюдательными и исполнительными функциями. Сами памятники предполагалось разделить на две категории: наиболее замечательные в художественном и историческом отношении должны были подлежать ведению центральной власти, остальные — попечению ведомств и губерний.

Комиссия, чьи занятия были прерваны в июне 1905 г. болезнью С. П. Суходольского и общественной нестабильностью в России, возобновила свою работу только 11 мая 1908 г. Председателем комиссии был назначен Н. В. Султанов, его заместителем — член Совета МВД И. Я. Гурлянд. В 1909 г. «комиссия Султанова» была преобразована в Межведомственную комиссию, уже под председательством самого Гурлянда, возглавившего эту структуру после кончины Султанова.

Главными предметами обсуждения межведомственной Комиссии стали «вопросы материального права охраны» и порядок «организации охраняющих учреждений». Для постановки памятников на государственную охрану Комиссия посчитала необходимой повсеместную регистрацию, которая бы подразумевала «изучение их на месте, классифицирование и занесение в особые реестры в точном порядке, имеющем значение юридического акта».

Результат деятельности комиссии в виде проекта «Положения об охране древностей» был 29 октября 1911 г. внесен в Государственную Думу. Статья 2 предусматривала особый порядок охраны предметов религиозного почитания, непосредственная охрана которых относилась к обязанностям Церкви. Статья 21 относила местные церковные древности к ведению церковно-археологических обществ. Статья 27 предписывала проводить регистрацию церковных памятников по согласованию с епархиальным начальством, а спорные вопросы выносить на обсуждение Синода.

В 1911–1912 гг. проект подвергся серьезной критике и так и не был принят, в том числе и из-за желания его разработчиков передать охрану церковных древностей в ведомство православного исповедания. Против него выступили Всероссийский съезд художников, комиссия Академии художеств, Общество защиты и сохранения в России памятников искусств и старины, думская комиссия Евграфа Ковалевского, а также МАО. В возражениях последнего было отмечено, что особый статус церковных памятников не означает обязательности передачи их охраны в руки лиц, «наименее в этом заинтересованных». В том же духе еще в 1908 г. высказался XIV Археологический съезд в Чернигове, который отметил, что за разрушение памятников духовенство должно отвечать наравне с другими российскими сословиями, и перед законом, а не перед своим синодальным начальством.

Защищая «честь рясы», со своими возражениями на подобную критику выступил А. И. Соболевский, председатель Комиссии по описанию Синодального архива [94] . Только этими целями можно объяснить, что авторитетный ученый отрицал факты пренебрежения церковной стариной со стороны духовенства, признаваемые не только его коллегами, в частности Н. Покровским и В. Васнецовым, но и синодальным руководством. Выступая против замалчивания заслуг Церкви в деле сбережения собственной культуры, он полагал, что она смогла бы сберечь больше, если бы государство не отняло у нее в XVIII в. монастыри и архивы. Думский законопроект, с его точки зрения, еще больше сокращал права ведомства, а также смущал церковные власти натиском на них «ученых и неученых археологов». По его мнению, ситуация лишь усугубится, когда «специалисты» почувствуют себя господами положения и начнут хозяйствовать по-своему в храмах и ризницах. При этом он не считал нужным оговорить, что упомянутые «специалисты» в большинстве своем являются членами этой Церкви с соответствующими церковными правами.

94

Церковные ведомости. 1912. Прибавление к № 23. С. 943–947.

В 1913 г. следующий вариант законопроекта по охране памятников был внесен на рассмотрение Думы, однако начавшаяся через год Мировая война остановила его обсуждение. Обстоятельства военного времени значительно ухудшили состояние дела охраны отечественных древностей в России. В печати неоднократно появлялись сообщения о непрекращающейся продаже частным лицам старинных икон.

13 сентября 1916 г. министр внутренних дел А. А. Хвостов в своем докладе Николаю II сообщил о необходимости образования Особого совещания для пересмотра законопроекта об охране памятников древности во главе с председателем ИАК А. А. Бобринской. 15 сентября в Ставке император наложил резолюцию: «Согласен».

В том же 1916 г. при Министерстве юстиции образовалось Особое совещание для выработки законоположения об охране памятников древнерусской иконописи. Возглавил работу совещания товарищ министра А. Н. Веревкин. Поводом к созыву этого совещания послужил факт судебного разбирательства о «растрате икон» одной сельской церкви в Тверской губернии, где священник церкви и староста тайно продали московскому иконописцу-реставратору 15 икон, заменив их копиями. Самая ценная из икон «Лицевое Евангелие» оказалась приобретена Русским музеем. При этом было непонятно, как следовало распорядиться ее дальнейшей судьбой: вернуть в церковную собственность или оставить в музее.