ЦЕЗАРЬ АВГУСТ

Ситуация осложнялась острыми конфликтами внутри правящих кругов и плебейства. На поверхности событий постоянно наблюдаются конфликты и столкновения между различными политическими группировками, а также стычки в самих этих группировках, вызывавшиеся стремлением людей, оттесненных на второй план, пробиться к власти; в правящую элиту («нобилитет») рвались «новые люди» – выскочки, стремившиеся овладеть высшими должностями в государстве. Городской и сельский плебс враждовали между собою.

Другим осложняющим фактором была широко распространенная система патроната (покровительства), развившаяся, по-видимому, из родовой и соседской взаимопомощи и заступничества за социально слабых. Римский патронат был системой взаимозависимости, где права и обязанности патронов и клиентов (покровительствуемых) регулировались обычаем и законом. Патроны должны были защищать своих клиентов от притеснений, судебных преследований и т. п., снабжать в случае необходимости деньгами, вещами и продовольствием, помогать в обзаведении хозяйством. Нарушение патроном его обязанностей по отношению к клиенту квалифицировалось как обман и влекло за собой по Законам XII таблиц страшную кару: такой патрон объявлялся проклятым (т. е. на него налагалось табу) и он оказывался отверженным. В свою очередь клиенты обязаны были хранить верность своему патрону: присутствовать при его пробуждении, находиться в его свите, поддерживать его своим голосом, а если понадобится, то и кулаками или мечом, выполнять его поручения и требования, в том числе и работать в его хозяйстве. Эта религиозно освященная взаимозависимость позволяла патронам не только эксплуатировать своих клиентов, но и опираться на них в борьбе за власть. Она раскалывала плебс; отдельные его группировки связывали свои надежды не с успехами общей борьбы против аристократической верхушки, а с приходом к власти своего патрона. При благоприятных обстоятельствах она могла стать своеобразным стержнем личной власти предприимчивого авантюриста.

И наконец, сама структура римского гражданства и Римское государство как политический организм претерпели серьезные изменения. В 88 г. до н. э. закончилась длившаяся три года кровопролитнейшая Союзническая война, поставившая Рим на грань катастрофы. В процессе завоевания Италии римляне создали сложную систему союзов и подчинения. Правовой статус различных италийских обществ не был одинаковым; необладание римским гражданством делало италиков политически бесправными и серьезно затрудняло их хозяйственную деятельность, лишало их уверенности в завтрашнем дне, в имущественной и социальной стабильности. Между тем Италия под властью Рима достигла такого уровня экономического и политического единства, который превращал ее фактически в централизованное территориальное государство. Начиная Союзническую войну, италики вовсе не добивались ликвидации этого государства; они требовали равноправия с римлянами и получили его, несмотря на то что потерпели военное поражение. В результате исконные римские граждане растворились в италийской массе и потеряли былое привилегированное положение; Римское государство перестало быть городом-государством в строгом смысле слова, и его правительство должно было в своих действиях учитывать не только собственно римские, но и общеиталийские интересы. Эти изменения были поняты в Риме далеко не сразу.

Во II – I вв. до н. э. римское общество и государство переживало глубокий внутренний кризис. Древние полисные институты в ситуации, когда резко обострились социальные противоречия, не гарантировали стабильности и устойчивого порядка. Они не обеспечивали условий, при которых состоятельные люди могли бы спокойно владеть своим богатством, а бедняки рассчитывать на улучшение своего положения и на поддержку со стороны государства. Превращение былых союзников Рима в римских граждан потребовало приспособления традиционной римской политической системы, ставшей недостаточно эффективной, к новому положению вещей. Восстания рабов в Сицилии и в самой Италии были подавлены только в результате напряжения всех сил государства, но и они обнаружили внутреннюю слабость государственных учреждений. На этой почве в обществе произрастает немыслимое прежде равнодушие к государству и его судьбам, стремление замкнуться в мире личных интересов и переживаний.

Римская политическая мысль интересующей нас эпохи видела основную причину кризиса в моральном разложении общества. Так бывает всегда, пока не познаны законы общественного развития, и существующий строй, общественный и государственный, представляется извечным, неизменным, отприродным установлением. Всякого рода социальные неустройства объясняются порчей нравов, попранием отеческих норм и забвением высших духовных ценностей. Отсюда и ориентированность римской публицистики на идеализированное прошлое, казавшееся живым воплощением совершенства, или на идеализированную жизнь первобытных народов, свободных от пороков цивилизации, от которых, как думалось, страдали римляне.

Послушаем, например, Гая Саллюстия Криспа (85-35 гг. до н. э.). Прежнее цветущее состояние римского общества он рисует, не жалея ярких красок: «Так вот, в мирное и военное время они блюли добрые нравы; было величайшее согласие и совсем не было жадности; право и добро были сильны у них не только по законам, но и по природе. Споры, раздоры, распри с врагами они устраивали; граждане с гражданами состязались в мужестве. В жертвоприношениях богам великолепными, дома бережливыми, друзьям верными они были. Двумя вот такими способами – доблестью на войне, справедливостью, когда наступал мир, они и о себе, и о государстве заботились. Этому я досто-вернейшими свидетельствами считаю то, что в войну чаще наказывались те, кто вопреки приказу с врагом сражались, и кто, будучи отозванным, слишком поздно выходил из битвы, чем те, кто осмеливались оставить знамена или, будучи оттесненными, покинуть место боя. А в мирное время они властвовали более благодеяниями, нежели страхом, и, претерпев несправедливость, предпочитали прощать, а не преследовать».⁴² Теперь, когда враги Рима покорены и побеждены, все изменилось: «сначала страсть к власти, а потом и к деньгам выросла; это была как бы причина всех бед. И действительно, жадность уничтожила верность, порядочность и другие хорошие качества; вместо них она учит высокомерию, жестокости, презирать богов, все считать продажным. Погоня за должностями принудила многих смертных стать лживыми, одно таить в груди, другое высказывать вслух, дружбу и вражду оценивать не по сути, но по выгоде, иметь лучше привлекательную наружность, чем добрый нрав. Это сначала понемногу возрастало, иногда наказывалось; позже, когда зараза, как язва, ворвалась, гражданство изменилось, власть из справедливейшей и наилучшей сделалась жестокой и невыносимой».⁴³ Продуктом этого общества был заговорщик Луций Сергий Катилина: «Луций Катилина был знатного происхождения, обладал могучей силой, и душевной и телесной, но нравом скверным и порочным. Ему с малолетства междоусобные войны, убийства, грабежи, гражданские смуты были приятны, и в них он провел свою юность. Тело его сверх всякого вероятия терпело голод, холод, бодрствование. Душа его – смелая, хитрая, непостоянная; в любом деле он лицемер и притворщик, домогающийся чужого, расточающий свое, сгорающий в страстях, в меру красноречивый, недостаточно разумный. Душа его ненасытная постоянно испытывала страсть к непомерному, невероятному, чрезмерно высокому».⁴⁴ Власть сената и суверенитет народа – таков политический идеал Сал-люстия. Но путь диктатуры не был для него принципиально неприемлемым: недаром он обращался к Цезарю с проектами конкретных мер по оздоровлению Рима.

Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н. э.), крупнейший римский оратор и мыслитель, активно участвовавший в общественно-политической жизни своего времени, придерживался, несомненно, этих же воззрений; его внимание было направлено на решение основного вопроса: как выйти из того невыносимого положения.

в котором римское общество находится. Взгляды Цицерона сформировались под греческим влиянием; он отталкивается в своих рассуждениях от разработанных греческим государствоведением теорий о трех видах государства (монархия, аристократия, демократия; соответственно искаженные формы: тирания, олигархия и охлократия – власть толпы) и приходит к выводу тому же точно, что и его греческие учителя. В 51 г. до н. э., когда Гаю Октавию Фурину было 12 лет, Цицерон опубликовал трактат «О государстве». Вот что он там пишет: «При таких обстоятельствах из трех основных типов самый превосходный, по моему мнению, – царская власть; но даже царскую власть превзойдет такое государственное устройство, которое возникнет в результате равномерного смешения трех наилучших форм государства. Желательно ведь, чтобы в государстве было бы нечто выдающееся и царственное, было бы также нечто другое, уделенное и переданное авторитету первенствующих, и были бы какие-то дела, оставленные суждению и воле толпы. Такому устройству свойственно, во-первых, некое великое равенство, долго быть лишенными которого свободные едва ли могут, затем – прочность, потому что те, упоминавшиеся р'анее, легко превращаются в порочные противоположности, так что возникает из царя владыка, из аристократов – клика, из народа – беспорядочное скопище, и потому что сами эти типы часто сменяются новыми типами. Это при таком объединенном и умеренно смешанном государственном устройстве случается разве что при огромных пороках первенствующих. Да и нет причины для переворота там, где каждый прочно помещен на своем месте, и ему некуда упасть или свалиться».⁴⁵ И дальше: «Я считаю наилучшим образом устроенным такое государство, которое умеренно смешано из трех этих типов – монархического, аристократического и демократического – и не вызывает, наказывая, жестокости и злобы».⁴⁶ Целиком в духе этих рассуждений Цицерона его постоянные призывы к установлению «единомыслия сословий», «согласия всех добрых людей», без чего государство становится игрушкой правящих клик и гибнет. Существует только один способ воплотить этот идеал в жизнь: «Пусть будет противопоставлен ему (Тарквинию Гордому. – И. Ш.) другой – добрый, и мудрый, и опытный в том, что приносит пользу государству, как бы опекун и управитель государства; ведь так следует называть того, кто бы стал правителем и кормчим города. Такого мужа сумейте распознать; это он может советом и деяниями охранять общество».⁴⁷ Важнейшими качествами идеального правителя Цицерон считал ученость, мудрость, справедливость, умеренность и красноречивость,⁴⁸ его высшей целью – благо народа, а его воплощением – себя.⁴⁹ Повторно к этой проблеме Цицерон обратился в 44 г. до н. э. в трактате «Об обязанностях». Только что погиб Гай Юлий Цезарь; Рим переживал предельно острую политическую ситуацию; Гай Октавий Фурин делал свои первые шаги на арене большой политики. Каким будет новое государственное устройство? Кто унаследует безграничную власть Цезаря? В этих обстоятельствах Цицерон создает образ «доброго мужа» – идеального римлянина, приверженца староримских устоев и традиций, умеренного и воздержанного, носителя «добропорядочности», т. е. стремящегося к постижению истины, к справедливости и щедрости, к свободе от суетного корыстолюбия, от погони за славой, властью, должностями, наслаждениями. В плане общественном высший долг состоит в служении государству, а в конечном счете общему благу. «Но если ты взвесишь все рассудком и душою, – пишет он, – ни одна из этих связей не является для нас ни более сильной, ни более дорогой, чем те, которые связывают с государством. Дороги родители, дороги дети, но из всех все привязанности объединяет в себе одно отечество. Кто добрый усомнится умереть за него, если ему это пойдет на пользу?».⁵⁰ Исходя из своих общетеоретических положений, Цицерон набрасывает портрет идеального государственного деятеля: «Суровый и сильный гражданин, и в государстве достойный первенства, предаст всего себя государству и не будет стремиться ни к богатству, ни к власти, и его целиком так станет оберегать, чтобы заботиться обо всех. И он не станет возбуждать ненависть или недоброжелательство к кому-либо ложными обвинениями и вообще настолько будет привержен справедливости и добропорядочности, что, дабы это сохранить, пойдет на самые тяжелые столкновения и скорее умрет, чем отступится от того, о чем я говорил». И далее: «Прямая обязанность магистрата – понимать, что он действует как представитель общества и должен поддерживать его достоинство и славу, блюсти законы, определять права и помнить, что они поручены его верности. Частному человеку надлежит жить с согражданами в условиях равноправия и не быть ни униженным и подавленным, ни заносчивым, а в государственных делах желать того, что спокойно и добропорядочно. Такого человека мы обычно и считаем, и называем хорошим гражданином. Чужеземцы же и поселенцы должны заниматься только своими делами и не беспокоиться о чужих, тем более интересоваться чужим государством». ⁵²

Конечно, опыт цицероновского поколения вступал в резкое и всем очевидное противоречие с этими политическими мечтаниями. Люди помнили беспощадные преследования, конфискации, царство ужасающего террора, казни и убийства поверженных врагов, а то и просто людей, ни к чему не причастных, но имевших несчастье быть богатыми, нажить соперников и конкурентов, вызвать чью-то зависть и злобу, – помнили и со страхом ждали все новых и новых бедствий. Вот почему их так поражали небывалые и неслыханные качества – кротость и милосердие правителя; ⁵³ вот почему Цицерон снова и снова многословно прославляет милосердие, кротость, справедливость, умеренность, мудрость Цезаря, благодаря его за возвращение в Рим Гая Клавдия Марцелла, одного из самых ожесточенных его противников.⁵⁴ Нужды нет, что Цезарем двигал точный политический расчет и что Цицерон был далек от искренности в своих восхвалениях; после гибели Цезаря в трактате «Об обязанностях» он даст себе волю и охарактеризует убитого диктатора как преступника, тиранического правителя. И тот, и другой, каждый по-своему, выразили общественные настроения, характерные для эпохи потрясений и Гражданских войн.

Взгляды Саллюстия и Цицерона отражали идеи века, имевшие хождение в римских аристократических кругах. Именно их программу воплотил в жизнь Гай Октавий Фурин – будущий Император Цезарь Август.

Но возвратимся к нашему рассказу. В день мартовских ид…

Глава 2. НАСЛЕДНИК ЦЕЗАРЯ

В день мартовских ид (15 марта) 44 г. до н. э. у входа в сенат на глазах у многочисленных сенаторов, даже пальцем не пошевельнувших, чтобы спасти его жизнь, Цезарь был убит. Говорили, что на его теле нашли 23 раны.

Собственно, такой финал этой блестящей общественно-политической карьеры теперь, с расстояния более чем в два тысячелетия представляется закономерным и неизбежным, хотя современники и восприняли события как удар грома среди более или менее ясного неба. Нельзя же было принимать всерьез ворчание и хмурые лица римских аристократов, угодливо склонявшихся перед каждым, за кем стояли хорошо вооруженные и обученные легионы.

Упорная борьба Цезаря за власть с его основным противником Гнеем Помпеем завершилась его полной победой. Летом 48 г. до н. э. в битве при Фарсале Помпеи был разгромлен, бежал в Египет и там был предательски убит. В августе 46 г. до н. э. в сражении при Тапсе были побеждены помпеянцы, собравшиеся в Африке, а в марте 45 г. до н. э. в бою при Мунде Цезарь наголову разбил помпеянцев, находившихся в Испании. Но уже в конце 48 г., вскоре после Фарсала, Цезарь стал постоянным диктатором с начальником конницы, фактическим наместником Италии, Марком Антонием, одним из ближайших его сподвижников. Тогда же Цезарь получил трибунскую власть, которая давала ему возможность вмешиваться в дела и действия магистратов и сената, отменять их решения и распоряжения, а также право в течение пяти лет быть консулом, т. е. возглавлять пирамиду исполнительной власти. При выборах магистратов Цезарь мог теперь рекомендовать угодных ему кандидатов; нет необходимости говорить, что каждая такая рекомендация фактически была непререкаемым приказом. Значительно расширив состав сената (до 900 человек) и увеличив количество магистратов (эдилов, квесторов и преторов), он пополнил открывшиеся места и должности своими сторонниками. Особое место в титулатуре Цезаря занял императорский титул. Последний вовсе не был нововведением. Римские солдаты издревле провозглашали императором («повелителем») удачливого победоносного полководца, одержавшего решительную победу над неприятелем; императорский титул давал право на триумф – высшую почесть, которой мог удостоиться римский военачальник. Находясь вне иерархии магистратур, императорский титул не давал реальной власти. Однако теперь он наполнился новым содержанием: императора стали рассматривать в качестве носителя империя – высшей, по римским понятиям, военно-административной власти. Цезарь сделал его своим личным именем и стал называться Император Гай Юлий Цезарь. Кроме этого, он получил титул «отца отечества»; его особа была объявлена священной и неприкосновенной; для него были изготовлены специальные кресла из слоновой кости с золотой отделкой; на жертвоприношениях Цезарь теперь появлялся в одежде триумфатора, т. е. царской.

Для того чтобы удовлетворить своих солдат и других, кто нуждался в земле. Цезарь начал осуществление программы интенсивной колонизации Африки, Испании, Галлии, Македонии, Греции и Понта: всего он поселил в основанных им колониях около 80 тыс. человек.¹ Эта политика должна была создать опору власти Цезаря, укрепить господство Рима в провинциях и сделать диктатора популярным в Италии: ведь он сумел и своим ветеранам землю дать, и обойтись без конфискаций земли, которых все со страхом ожидали. В самом Риме Цезарь вел последовательную линию на примирение с врагами-помпеянцами и другими противниками своей власти. Чтобы крепче привязать к Риму провинции, он щедро предоставлял отдельным областям и городам римское гражданство или латинское право, упорядочивал сбор податей, ограничивал откупную систему и следил за неукоснительным соблюдением закона о вымогательстве.

И тем не менее Цезарь постепенно оказывался в изоляции. Он уменьшил численность получателей бесплатного хлеба с 300 тыс. до 100 тыс. человек, и это

чувствительно ударило по плебсу. Его провинциальная политика не могла быть выгодной для всадников, которые видели в провинциях объект нещадной эксплуатации и инструмент своего обогащения. Римской знати, лишившейся фактически не только власти, но и перспективы когда-нибудь к ней пробиться, самодержавие Цезаря казалось чуть ли не вселенской катастрофой, полным крушением и привычного образа жизни, и государственных устоев. В апреле 45 г. до н. э. Сервий Сульпиций Руф, выражая соболезнования Цицерону по случаю смерти его нежно любимой дочери Туллии, писал: «То у нас отнято, чем люди должны дорожить не меньше, чем детьми, – родина, честь, достоинство, все почести».² «Почести» – т. е. не только знаки почтения и достоинства, но еще и государственные должности.