Цезарь, или По воле судьбы

Рим брошен, никто не хочет им править. Так думали все – и мужчины и женщины, пришедшие поглазеть на дымящиеся руины их великой истории. По ним уже ползали нанятые Фульвией работники в специальной обуви, в масках, в перчатках. Они палками ворошили еще горячие уголья, надеясь найти прах Публия Клодия. Наконец кое-что нашли, чтобы заполнить урну, отделанную золотом и драгоценностями. Клодия необходимо было похоронить, пусть и не за государственный счет. Сама Фульвия, разбитая горем, подчинилась матери, и прах с Форума унесли.

Катон и Бибул в ужасе оглядывали пожарище.

– О Бибул, базилики Катона Цензора больше не существует, а у меня нет средств, чтобы возвести ее заново! – стенал Катон, озирая обвалившиеся почерневшие стены.

Колонна, так досаждавшая плебейским трибунам, торчала из балок провалившейся крыши, как остаток гнилого зуба.

– Ты можешь использовать приданое Порции, – сказал Бибул. – Я без него обойдусь, да и Порция тоже. Кроме того, Брут в любой день может вернуться. Он тоже даст денег.

– Утрачены все протоколы заседаний сената! – продолжал жаловаться Катон. – И речи великого Катона Цензора не сохранились для потомства.

– Это страшное бедствие, но, по крайней мере, нам теперь не грозит засилье вольноотпущенников.

Для сенаторов Рима это было главным утешением.

То же самое думал и Луций Домиций Агенобарб, взявший в жены сестру Катона и отдавший некогда за Бибула одну из своих сестер. Невысокий, коренастый, без единого волоска на гладком лоснящемся черепе, он не обладал ни напористостью одного из поджидавших его друзей, ни острым умом второго, но был невероятно упрям и безгранично предан boni – «хорошим людям», ультраконсервативной фракции сената.

– До меня только что дошел потрясающий слух! – сообщил он, задыхаясь.

– Какой? – равнодушно спросил Катон.

– Что Милон был в Риме во время пожара!

Оба друга уставились на Агенобарба.

– Не может быть, у него не хватило бы смелости, – промямлил Бибул.

– Но мой информатор клянется, что видел, как Милон наблюдал за пожаром с Капитолийского холма. И хотя двери его дома были заперты, внутри кто-то находился. Явно не слуги.

– Кто же подбил его на убийство? – спросил вдруг Катон.

– А была ли в том нужда? – удивился Агенобарб. – Он и Клодий всегда были врагами.

– Но до убийства не доходило, – сказал Бибул. – Кажется, я могу назвать подстрекателя.

– И кто он? – спросил, встрепенувшись, Агенобарб.

– Разумеется, Помпей. А за ним стоит Цезарь.

– Но это ведь сговор! – ахнул Агенобарб. – Помпей, конечно, дикарь, но дикарь осторожный. Цезарь сейчас в Галлии, а Помпей досягаем. Зачем ему себя так подставлять?

– Если нет доказательств, о чем ему беспокоиться? – бросил с презрительной миной Катон. – Он публично порвал с Милоном больше года назад. С этой стороны к нему не подъедешь.

– Вот-вот, – улыбнулся Бибул. – И приручить пиценского дикаря становится нашей первостепенной задачей. Если он настолько услужлив, что готов так прогибаться ради Цезаря, подумайте, что он может сделать для нас! Где Метелл Сципион?

– Заперся в своем доме, после того как к нему пришли с фасциями.

– Тогда, – сказал Катон, – мы войдем к нему со двора.

После сорока лет крепкой дружбы Цицерон и Аттик поссорились. Цицерон, всегда страшно боявшийся Публия Клодия, воспринял весть о его смерти с восторгом, а Аттик искренне горевал.

– Я не понимаю тебя, Тит! – кричал Цицерон. – Ты один из самых влиятельных всадников в Риме! Ты огребаешь проценты с каждого римского предприятия, Клодий сделал бы тебя своей главной мишенью! А ты скорбишь по нему, как по близкому человеку! Я вот не скорблю! Наоборот, я рад!

– Никто не должен радоваться преждевременной потере Клавдия Пульхра, – твердо сказал Аттик. – Он был братом одного из моих самых дорогих друзей, Аппия Клавдия. Он был умен и достаточно образован. Мне нравилось бывать в его компании, и я буду скучать без него. И мне жаль его маленькую жену, которая так любила его. – Костлявое лицо Аттика стало задумчивым. – Страстная любовь редко встречается, Марк. Она не заслуживает, чтобы ее обрывали в самом расцвете.

– Фульвия? – взвизгнул в ярости Цицерон. – Эта вульгарная шлюшка? Имевшая наглость брюхатой являться на Форум и костерить противников своего муженька! Стыд, да и только! О Тит, перестань! Она, возможно, и внучка Гракха, но Семпронии и Фульвии вряд ли ею гордятся!

Аттик вдруг сжал губы и встал:

– Иногда, Цицерон, ты ведешь себя как махровый ханжа! Ты должен быть осторожен: за твоими арпинскими ушами все еще торчит солома! Ты хуже грязной сплетницы с окраины Лация и даже не помнишь, что ни один Туллий не осмеливался сунуть нос в Рим, когда Гай Гракх расхаживал по Форуму!

И он покинул гостиную, оставив хозяина в совершеннейшем изумлении.

– Что с тобой? И где Аттик? – пролаяла с порога Теренция.

– Думаю, побежал к Фульвии, чтобы плясать перед ней.

– Но она ему всегда нравилась. Хотя бы тем, что с пониманием относилась к его пристрастию к мальчикам.

– Теренция! Аттик женат, у него есть ребенок!

– Разве это что-то доказывает? – строго вопросила Теренция. – Право, Цицерон, ты стареешь.

Цицерон вздрогнул, поморщился, но ничего не сказал.

– У меня есть к тебе разговор.

Он показал на дверь своего кабинета:

– Пройдем туда? Там нас не услышат.

– Мне все равно.

– Тогда, может быть, останемся здесь, дорогая?

Она бросила на него подозрительный взгляд, но решила ссоры не затевать.

– Туллия хочет развестись с Крассипом.

– Ну что там опять случилось? – раздраженно поморщился Цицерон.

Некрасивое лицо Теренции сделалось совершенно непривлекательным.

– Бедная девочка совсем извелась, вот что случилось! Крассип относится к ней как к собачьему дерьму, в которое нечаянно вляпался! И где те надежды, что он подавал? Он лентяй и дурак! Это же ясно. Хотя ты этого почему-то не понимаешь.

Цицерон нервно потер руками лицо:

– Теренция, я давно знаю, что он – полный ноль, но этот развод снова ввергнет меня в большие финансовые проблемы. Шутка ли, собрать Туллии очередное приданое? Крассип ведь не отдаст полученные от меня деньги. Сотни тысяч сестерциев пропадут, а мне снова придется собирать для нее приданое! Она не может оставаться одна, как Клодия. Разведенная женщина в Риме – мишень для сплетен!

– А я и не говорю, что она хочет жить в одиночестве, – с загадочным видом проговорила Теренция.