Цезарь

Плиний Младший напишет позже: «Мы говорим не о господине, а об отце» 523. Уже Марий заслужил титул Отец Отечества (pater patriae), потому что он породил свободу римлян 524. После разгрома Катилины сенаторы провозгласили Отцом Отечества Цицерона, и он был первый, кому этот титул был присвоен таким образом. Этому примеру последовали историки, приписавшие этот титул Ромулу и Камиллу. Подобное провозглашение наверняка было связано с вручением венка из дубовых листьев: к своему спасителю следовало относиться как к отцу. Однако в данном случае дубовый венок был впервые присужден гражданскому лицу. Несомненно, Цицерон был одним из тех, кто предложил сенату оказать такую почесть Цезарю, за чем последовало и провозглашение того Отцом Отечества 525. В 27 году первого императора тоже почтят венком из дубовых листьев, который поместят над входом в его «дворец» 526. [145]Значение титула разъясняется на монетах 23 года — «ob cives servatos» — поскольку он спас своих сограждан. Для Цезаря подобный титул мог иметь особое значение. Его власть определялась не как тирания, а как отеческая власть (patria potestas); подданные были его детьми, связанными с ним узами благочестивого почтения (pietas): они должны были молиться за его благополучие, клясться его именем, почитать его гения. Это положило начало введению в Риме того типа отношений, которые существовали между государем и его подданными в греческом мире.

Гений — сила, генетически присущая человеку, — был его божественным покровителем от рождения до смерти. Его чествовали в каждый день рождения, а гений благодетеля приобретал значение и для других, и они могли, прибегая к преувеличению, называть его своим гением и клясться им вместо того, чтобы призывать Юпитера. Несомненно, именно во время Второй Пунической войны, в 218 году, появился культ Гения государства (Genius publicus), а затем и родственный ему культ Гения римского народа (Genius populi romani). Этот культ появился в конце периода Республики, и обстоятельства его возникновения недостаточно известны. Что до Гения Цезаря (Genius Caesaris), ставшего предметом общественного поклонения, то мы знаем о нем на основании того, что в 45 году 527было принято решение об общественном праздновании дня рождения Цезаря, и того, что Дион Кассий сообщает о том, что стало принято клясться Тюхе Цезаря 528. С другой стороны, культ Гения Августа (Genius Augusti) наследовал культу Гения Цезаря, и следует провести параллель между ним и культом Salus Caesaris. В римской истории нет прецедента общественного празднования дня рождения государственного деятеля: должно быть, это была практика восточного или эллинистического происхождения. Клятва Тюхе Цезаря соответствует греческой терминологии: речь идет о божественном покровителе конкретного человека. Таким образом утвердилась общая клятва Гением Цезаря. Позже, уже после его смерти, клятва приобрела форму per Caesarem («клянусь Цезарем»), ибо гений покровительствует человеку только при жизни. А после обожествления Цезаря стали клясться per divum Iulium («клянусь Божественным Юлием»), При Августе культ Гения Августа, связанный с культом компитальных ларов (Lares Compitales), [146]отправлялся в первую очередь рабами и вольноотпущенниками. Он не был государственным культом, однако эта практика может пролить свет и на поклонение Гению Цезаря, при котором граждане становились клиентами патрона-Цезаря.

Дион упоминает, что в 44 году во время ритуала начала года проводились молебствия за Благополучие Цезаря (Pro Salute Caesaris) по образцу vota pro Salute rei publicae (молебствий о Благополучии Республики). Первого января консулы совершали на Капитолии жертвоприношение Юпитеру за выполнение просьб, высказанных в молебствиях года прошедшего, и возобновление их на текущий год. Подобные обеты существовали в условиях греческих тираний и монархий. Их текст, должно быть, совпадал с тем, который известен нам из Актов арвальских братьев, [147]поскольку он впоследствии воспроизводился в отношении многих императоров. Тогда это уже превратилось в рутину, но во времена Цезаря таковым не было. Разумеется, существовала римская традиция совершать молебствия во здравие известных личностей, таких, например, как М. Ливий Друз или Помпей. Цицерон говорил, что благополучие Государства зависит от благополучия принцепса 529, в особенности если во главе государства стоит один-единственный магистрат, будь то Помпей или Цезарь. Дабы обезопасить Цезаря от возможных заговоров, его провозгласили священным и неприкосновенным (sacrosanctus) 530: он получил право сидеть в цирке на скамье трибунов и таким образом был им уподоблен. [148]Это было беспрецедентно. Он оставался патрицием и не был трибуном, однако получил эту неприкосновенность (sacrosanctitas) без ограничения срока. Август унаследовал эту исключительную привилегию, он тоже стал неприкосновенным (sacrosanctus) 531.

В другой клятве магистраты клялись не противиться действиям Цезаря. Разумеется, это была неконституционная мера, хотя у нее и были прецеденты. В любом случае эта клятва была включена в традиционные церемонии, проводившиеся 1 января. Подобная клятва обеспечивала конституционную преемственность и гарантировала Цезарю исключительное положение в государстве. Имела ли место и личная присяга наподобие принесенной в 32 году Октавиану? 532Доказательства этого слишком незначительны, чтобы быть убедительными, однако вполне очевидно, что враги Цезаря становились врагами государства и заслуживали немедленного возмездия.

Итак, Цезарь действительно стал богом или, во всяком случае, божественной личностью, делившей небо с традиционными богами. Единолично управляя государством, он подчинял себе и умы и привлекал сердца своих сограждан. Он предоставил им лишь одну свободу: свободу признавать его своим освободителем, своим спасителем, своим отцом. Будучи жрецом, он уже не просто являлся посредником между согражданами и богами. Он стал своим в кругу богов и не боялся соперничать с самыми великими из них, порой изменяя их природу с тем, чтобы заставить их служить своим собственным монархическим устремлениям. Отныне Цезарь мог считать себя недосягаемым для любого заговора и для любых интриг. Однако он забыл о том, что один человек, вознесшийся высоко над другими, всегда уязвим: Тарпейская скала [149]по-прежнему находилась совсем близко от Капитолия. Ему суждено было в конце концов натолкнуться на кинжалы убийц и оказаться в полном одиночестве перед лицом смерти.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ВСЕОБЩИЙ ОТЕЦ

Итак, мы видим Юлия Цезаря на вершине славы: титул Отца Отечества дал ему власть над всеми подданными, которые должны были почитать его как отца, а он в то же время являлся их Спасителем.

Силой Гения Цезаря, хранящего его от рождения, он смог обеспечить стабильность государства, а оно признало его неприкосновенным (sacrosanctus).

Как и почему случилось, что за несколько недель в начале 44 года составился жесточайший заговор, который должен был превратить будущих убийц Цезаря в отцеубийц и сделать Мартовские иды днем, запятнанным отцеубийством?

Как и почему решились противники диктатора перейти свой поистине мрачный Рубикон?

Сколь захватывающим полицейским расследованием стало бы выяснение побудительных мотивов, приведших к убийству! Сколь удивителен был бы этот римский детектив, в котором мы заранее знаем и жертву, и убийц, и время совершения преступления!

Открывая процесс над убийцами, остается выявить глубокие причины их покушения, которое в конечном счете явно не достигло своей цели. Ведь разве Август, вознеся своего приемного отца на небо, превратив его в Божественного Юлия (Divus Iulius) и провозгласив себя самого сыном божественного (divi filius), не воскресил навеки этого всеобщего Отца и не обессмертил его?

Глава I ЦЕЗАРЬ НА ФОНЕ СЛУХОВ И НЕТОЧНОСТЕЙ

Слухи будоражат общественное мнение, неточности же являются уделом историков, которые тоже разносят слухи. Так что приходится с трудом прокладывать путь через лес утверждений и отрицаний, принадлежащих перу пяти авторов, которые помогут нам раскрыть заветные намерения диктатора и, соответственно, причины, заставившие заговорщиков задумать и привести в исполнение убийство Цезаря 533.

Но, говоря по правде, помогут ли нам эти авторы? Ведь в нашем распоряжении лишь рассказы историков, которые сами не были современниками событий, а брали материал из вторых рук. Впрочем, даже если бы мы располагали «дневником» непосредственных участников драматических событий Мартовских ид, мы не были бы застрахованы от перелицовки истины: этим средством авторы — и в первую очередь сам Цезарь — пользовались как психологическим оружием для уничтожения внутренних врагов и для манипулирования мнением граждан, которое в Риме было решающим при выборах должностных лиц, при наделении правами и средствами для ведения войн, суливших добычу и славу. Писатели провозглашают свою преданность государству, но лишают нас правды.

Один лишь Цицерон мог бы рассказать как свидетель о ходе событий, об интригах, о слухах, ходивших в последние годы, особенно между 46 и 44 годами, поскольку «Письма к Аттику» и «Письма к близким» доносят до нас горячие новости с разных сторон. Однако Цицерон находился в стороне от заговора. На следующий день после убийства Цезаря он пишет одному из заговорщиков, Л. Минуцию Басилу 534, о своем удовлетворении: «Поздравляю тебя; радуюсь за себя; люблю тебя; оберегаю твои дела; хочу быть любимым тобой и знать, что ты делаешь и что делается». Но его оценка этого события не оставалась неизменной: «несмотря на все несчастья, которые нам грозят, утешают Мартовские иды» 535; «тем не менее до сего времени меня не радует ничто, кроме Мартовских ид» 536; «освободители стяжали себе славу навеки» 537; «это божественные мужи» 538. Тем не менее вскоре он разочаровывается: «поэтому Мартовские иды утешают меня не в такой степени, как раньше» 539; «так что утешаться Мартовскими идами теперь глупо» 540. Утверждая в трактате «О дивинации», что знание будущих событий бесполезно, он приводит в пример судьбу Цезаря: «Или Цезарь, если бы предвидел, что в том самом сенате, большую часть состава которого он сам же и назначил, в курии Помпея, пред самой статуей Помпея, на глазах у стольких преданных ему центурионов, он будет заколот знатнейшими гражданами, часть которых получила от него же всякие награды, и что к упавшему телу его не подойдет не только никто из его друзей, но даже из рабов; если бы Цезарь все это знал заранее, подумать только, какие душевные муки он испытал бы при жизни!» 541Несмотря на шекспировские интонации оправдания этих «весьма достойных людей» (all, all honourable men) 542, Цицерон мало чем может помочь в разрешении вопроса о причинах Мартовских ид. Он лишь констатирует насмешку судьбы, ее роковой исход, положивший начало кровавой эпохе, когда помпеянцам и цезарианцам предстояло сражаться друг с другом вплоть до окончательного поражения первых при Филиппах, а цезарианцам суждено было расколоться и встать одним — под знамена Октавиана, а другим — Марка Антония. Независимо от того, станем ли мы примыкать к республиканскому направлению (которому Азиний Поллион, фанатично преданный Октавиану военачальник, был верен в своей «Истории», которая решающим образом повлияла на историографию от Светония до Диона Кассия) или к «придворной» традиции (скажем, в лице Николая Дамасского, который, будучи современником Августа, прославлял нового императора и его приемного отца в излишне льстивой «Биографии»), нам предстоит столкнуться с противоположными точками зрения, которые часто противоречат друг другу. Каждая партия утверждает, что именно она защищала свободу, но свобода эта была настолько лишена своего «республиканского» смысла, что только император, а не заговорщики, смог похвалиться тем, что вернул ее «республике, притесняемой владычеством одной группировки» 543.

Цезарь Николая Дамасского

Будучи современником Августа, Николай Дамасский собирал информацию, даже если не был непосредственным очевидцем драмы: в этом его серьезное преимущество перед другими историками, писавшими более века спустя после 15 марта 44 года.

Николай Дамасский родился около 64 года — в то время, когда завоевание Сирии Помпеем открыло широкие горизонты перед знатными жителями сирийских городов. Владея с детства двумя языками, Николай по отцу принадлежал к среде первых людей города, и образование, полученное им в Александрии и на Родосе, сделало его ученым-космополитом, который поступил на службу к восточным правителям, связанным с Римом. Так он оказался воспитателем детей Клеопатры и Антония при дворе Птолемея. В 30 году, после смерти Клеопатры, он стал советником и доверенным лицом Ирода, честолюбивого царя Иудеи, который стремился расширить свое царство и свое влияние на евреев диаспоры. Около 25 года Николаю было предложено написать биографию Августа, используя сочинение самого Августа «О своей жизни» (De vita sua). Николай был придворным историком: он утверждал права Августа на наследие Цезаря и всеми силами отрицал, что Цезарион был сыном Цезаря. В то же время он воспевал миссию Рима на Востоке, куда Рим пришел, чтобы принести мир и справедливость. Август неоднократно принимал его и пользовался его услугами как дипломатического советника по делам евреев. Так что Николай Дамасский, будучи слишком тесно связан с иудейским царем и с Августом, мало годился для выполнения работы историка. Он остался послушным эхом придворной традиции — проавгустовской, а значит, и процезаревской.