Cезон любви на дельфиньем озере

Я думала о Сергее беспрестанно, и меня мучило сильнейшее чувство вины. Если бы я его не бросила… Если бы я была в свое время более терпеливой и внимательной… Если бы я не торопилась на базу, а осталась бы на Дельфиньем озере подольше… Но это все пустые "если", и мое рациональное "Я"сопротивлялось этим размышлениям: я приехала в дельфинарий работать и при этом наслаждаться жизнью, а вовсе не предаваться горю… И за вот это желание радоваться жизни, когда Сережи больше нет, я тоже все время себя ругала.

Все сотрудники дельфинария были необыкновенно ко мне добры. Я не знаю другого такого места, где хорошие люди находились бы в такой высокой концентрации. Я жила жизнью профессиональной спортсменки – и познала волчьи законы конкуренции, когда даже совсем крохотные малявки готовы на все: наушничать, подличать, даже спать с кем угодно – лишь бы попасть в сборную и поехать за границу. С другой стороны барьера, по которую стоят тренеры, дело обстоит тоже не лучше – недаром я не выдержала в детской спортивной школе больше полугода. Что же касается медицины – то медики, привыкшие иметь дело с человеческими страданиями, по большей части люди циничные, иначе в этой среде трудно выжить. Нет, двуногие обитатели дельфинария – существа совершенно особенные. Здесь, конечно, тоже бывают свои интриги и маленькие драмы, но в целом, мне кажется, они не способны на подлость, а если с кем-то случается несчастье, то биологи бросаются на помощь, не раздумывая, чего им это будет стоить. При этом они в большинстве своем оптимисты и очень веселые люди. Вы можете возразить мне, что полевые работники все такие – но это неправда. Я была как-то в студенческие годы в археологической экспедиции, но атмосфера там была совсем другая, несмотря на то, что большинство сотрудников было из Эрмитажа. На биостанции в мужчинах сохранилось какое-то рыцарство по отношению к слабому полу – например, они никогда при женщинах не выругаются матом и вообще облегчают им жизнь, как могут. Может быть, это потому, что люди, постоянно общающиеся с животными, становятся от этого добрее и лучше?

Так вот, ко мне никто в первые дни после трагедии не приставал, но все были очень внимательны. Днем я обычно сидела в ангаре, где хранилось оборудование нашей группы, и машинально подготавливала снаряжение. Эксперимент, к которому готовились целый год, был очень сложен технически, и прежде чем к нему приступать, нужно было все предусмотреть. С выделенным нам дельфином – вернее, с дельфинихой по имени Ася – пока работала другая группа, но свои опыты они должны были закончить буквально на днях, и тогда Ася поступала в полное наше распоряжение.

Вечерами мне больше всего хотелось бродить в одиночестве по берегу моря, в сопровождении одного только верного Тошки, но меня почти не оставляли одну: то одна из поварих приглашала меня на кухню, якобы помочь, и заставляла мыть посуду – и, уверяю вас, мытье котлов прекрасно отвлекает от мрачных мыслей; то меня зазывал к себе кто-нибудь из моих старых знакомых и поил чаем или чем-нибудь покрепче, ведя неторопливые разговоры о том – о сем и стараясь не касаться больной темы. Но это никак не удавалось, и мы все время вспоминали Сергея. Может быть, это было и к лучшему.

Официально, все вместе, мы Сергея не поминали: на озере была своя компания, на биостанции – своя. Больше всего мне запомнилось скромное застолье, превратившееся в поминки, у Вертоградовых. Супруги Ветроградовы жили в большой, по тем временам просто роскошной палатке за территорией лагеря; спали они, как белые люди, на раскладушках, к палатке было проведено электричество, и над большим сколоченным из досок столом, за которым мы нередко собирались, горела электрическая лампа. Инна, приятная женщина, которую вполне можно было назвать не только симпатичной, но и красивой, несмотря на то, что овал ее лица с годами стремительно приближался к кругу, выглядела намного моложе Никиты, хотя я подозревала, что они ровесники. Она очень неплохо играла на гитаре и пела. В их походном лагере вместе с ними жили их дочь Китти и собачка Даша – белый фокстерьер с двумя забавными черными пятнами на груди и спине, В тот раз нас за столом собрались практически одни "старички": хозяева, я с Вандой, ихтиолог Феликс Кустов, Максим Сибирцев, который в одном лице совмещал должности начальника экспедиции (которую он, по-моему, всей душой ненавидел) и старшего научного сотрудника, его жена Эмилия, которой, наоборот, нравилась должность начальницы – почти генеральши, и еще двое сотрудников, которых я знала мало. Разговор, совершенно естественно, зашел о Сергее. Вспоминали о нем больше хорошего, чем плохого; как ни странно, я и сама почти забыла все тяжелое, что у меня с ним было связано, и помнила только о том, что он ушел из жизни в тридцать лет – для мужчины это еще даже не расцвет.

Все признавали, что в последнее время он находился на подъеме, что никогда раньше его животные не выступали так артистично, как бы заряжаясь этой артистичностью у своего дрессировщика; и в личной жизни у него тоже в последний год вроде бы произошли благоприятные изменения (это они говорили, опасливо косясь на меня). Ни для кого не было секретом, что, "украв жену у коллеги", как прямо выразился Никита, Сергей находился в весьма приподнятом расположении духа. Его давно уже не видели погруженным в столь характерную для него раньше меланхолию. Напротив, он был в эти последние месяцы очень веселым – порою слишком веселым. Из этих застольных разговоров я узнала о своем бывшем муже много нового. Например, то, что и в самом распрекрасном настроении он не переставал пить, и что в этом году он уже два раза находился на роковой грани – причем в обоих этих случаях он был в стельку пьян. В первый раз он полез после веселой пирушки купаться в шторм – и его еле вытащили, уже бесчувственного, и потом долго откачивали. Во второй раз дело было еще серьезнее: он был в той пьяной компании, которая на "жигулях" одного из местных рабочих съехала с пирса прямо в море. Как ни странно, все остались живы, хотя кое-кого и отвезли в больницу в Новороссийск – зато на Сергее не оказалось ни одной царапины или синяка.

– Это судьба, – сказала Инна. – Ему суждено было утонуть. В третий раз вода его не отпустила.

Тут все заговорили о предопределении. Я молчала; я чуть ли не с момента нашего знакомства сознавала, что Сергей – не из тех людей, кому суждено жить долго; про таких говорят: "смерть его найдет". Но все это время я старательно гнала эти мысли прочь.

– Я всегда считала, что в Чернецове есть что-то роковое, – вступила в разговор моя тетушка. – Иногда мне при взгляде на него казалось, что на его лице – печать смерти. А еще за его плечом заметна была какая-то тень – как будто душа его стремилась покинуть тело.

Ванда – замечательный человек, я ее очень люблю, но она неисправима: она верит в экстрасенсорику, уфологию и прочую чепуху. А еще, несмотря на то, что она ученая дама, кандидат наук, она в глубине души верит в вещи абсолютно ненаучные: в духов, в привидения, во всевозможную мистику и магию. Бзик у нее такой.

Я не выдержала и вмешалась:

– Причем тут печать смерти? Просто Сережа был психованный, и все мы об этом знали. Есть люди, подверженные несчастным случаям – это характер, они все время переступают грань допустимого риска. Сам риск их привлекает, острота ощущений. Это как русская рулетка. Сережа не очень-то ценил жизнь, а в подпитии вообще отключался. Сколько раз может человеку везти? Он просто должен был плохо кончить.

И все-таки все согласились, что в его смерти было что-то таинственное. Что понесло его ночью в вольер к этим грозным животным, если он побаивался огромного Гаврюшу даже при ярком свете дня? Кстати, о своих опасениях он говорил не только мне одной.

Кто-то вспомнил, как, будучи еще начинающим тренером, Сергей решил повести на прогулку свою воспитанницу – маленькую кошечку Машеньку. Почему-то ему вдруг стало ее жаль – как же, сидит в своем вольере и ничего, кроме тесного бассейна, не знает! Он надел ей на шею ошейник Джека, жившего на базе спаниеля, прицепил поводок и повел ее к морю. Машенька, родившаяся в неволе и никогда до того моря не видевшая, страшно испугалась при виде бившихся о берег волн, выскользнула из ошейника и сильно цапнула сердобольного Сережу за ногу. По счастью, она кинулась после этого не в море, где отловить ее было бы очень непросто, а обратно, к родному вольеру, и ее сразу же поймали и водворили на место. Сергей же получил суровый выговор от начальства.

– Всегда было очень трудно отыскать логику в его действиях, – заметил Феликс, и все с ним согласились.

Да, от Сергея меньше всего можно было ожидать простой человеческой логики. Он жил, слушаясь только своей интуиции и каких-то внутренних импульсов. Трудно было сказать, что побудило его посреди ночи оказаться в вольере с морскими львами. И все же, даже учитывая его характер, в смерти его было слишком много необычного и таинственного – чересчур много странного для простого несчастного случая. Все это чувствовали, только одни, как Ванда, пытались объяснить это сверхъестественными причинами, а другие, как я, продолжали ломать над этим голову.

Но похоронили Сергея, и жизнь продолжалась дальше. Снова возобновились представления в "Дельфиньем озере", и никто из публики и не догадывался, что им не показывают самых крупных звезд дельфинария – северных морских львов. Как мне

рассказали, вернулась из Москвы Лиза и поселилась одна в бунгало Сергея; тренеры молчаливо согласились, чтобы она выполняла всю работу по хозяйству и заодно помогала им со зверями. Говорили, что другого дома у нее не было.

Меня заинтересовала история этой женщины, но никто не мог рассказать мне о ней больше того, что уже поведал Антонов. Не знаю, что за человек был ее муж, от которого ее увел Сергей, но возвращаться к нему она не собиралась. Где жили ее родственники и были ли они у нее, никто не имел ни малейшего понятия. Единственное, что я о ней узнала – это то, что незадолго до трагедии на озере с ней чуть не произошел несчастный случай – она полоскала белье на берегу моря, довольно далеко от отвесных скал, когда неожиданно возник камнепад. Но все закончилось благополучно, хотя она сильно испугалась; напоминанием об этом осталась тугая повязка на руке – единственный задевший ее камень повредил локтевой сустав.