Чакра Фролова
Шрифт:
– Да куда трогать-то? – возмутился Фролов.
– Все равно! Главное, быстрее!
– Деловой, я смотрю.
Фролов принялся дергать зажигание, но впустую – мотор только кашлял и фыркал. Чертыхнувшись, Фролов выхватил «кривой стартер» из-под ног пассажира и пошел заводить машину вручную. Все время, пока он боролся с ленивым мотором, парень нервно ерзал по сиденью и кусал губу. Спустя пять минут грузовику как будто надоело сопротивляться, и он затарахтел.
Взмокший и уставший, Фролов впрыгнул на водительское сиденье, швырнул на пол ручку и стал отпускать сцепление. Машина тронулась.
– Но ты смотри, – сказал
– Да ты езжай, езжай! – замахал руками парень.
– Откуда такой резвый?
– А тебе все знать надо, – ответил тот недовольно.
При этом он нервно бегал глазами и озирался, хотя тело его было статично и как будто устремлено куда-то вперед.
– Все не надо, – огрызнулся Фролов – пассажир начал его раздражать. – А раз спросил, значит, надо.
– А откуда я знаю, можно ли тебе доверять?!
– А откуда я знаю, можно ли тебе доверять?
Логичность встречного вопроса смутила попутчика. Но ненадолго.
– Потом спасибо скажешь, – ответил он туманно. – Ты, главное, жми, жми, жми!
– Да я и так жму, что нога скоро в пол провалится. Может, объяснишь, что случилось? Помирает кто?
Машина выскочила на широкую дорогу.
– Туда! – закричал вдруг парень, тыча куда-то вправо.
– Уверен?
– Говорю же, туда!
Фролов послушно повернул руль направо.
– Ты местный, что ли?
– Местный, неместный. Главное, оторваться!
– От кого оторваться-то? Ты смотри, мне в Минск надо. Я тебя по всей Белоруссии катать не собираюсь. Если нам не по пути, то…
– Теперь туда! – завопил парень, указывая налево.
Фролов рванул руль налево в сторону развилки.
– Да чтоб тебя! – чертыхнулся он.
– Давай, давай, – бормотал парень и с досадой ерошил волосы, отчего они приняли абсолютно вертикальное положение.
– Чего давать-то? – спросил Фролов, нервно поглядывая на попутчика.
– Не едем, а плетемся!
– Так это ты транспортом ошибся, тебе самолет нужен.
– Разберемся, – ответил парень.
Тут машина уперлась в развилку.
– Ну и куда теперь? – спросил Фролов.
– Туда! – махнул рукой парень.
Фролов покорно поехал туда, куда указывал парень.
– Теперь туда! – потребовал парень, указывая на тропинку, убегающую куда-то в глубь леса.
– Там не проедем, – наотрез отказался Фролов. – Не видишь, что ли, как узко?
– Тогда туда! – закричал парень и махнул в противоположную сторону.
– А там вообще дороги нет.
– Тогда туда! – снова завопил парень и стал махать обеими руками, отчего стало совершенно непонятно, куда он хочет.
– Так! – разозлился Фролов и нажал на тормоз так резко, что едва не влетел вместе с пассажиром в лобовое стекло. – Тебе что, все равно, куда ехать? А мне нет. И горючее, между прочим, тоже свой предел имеет.
– Тогда назад! Назад сдавай!
Фролов убрал руки с руля и демонстративно скрестил их на груди.
– Не буду.
Попутчик неожиданно сник и замолчал.
– Ладно, – сказал он после паузы.
– Что ладно-то?!
– Езжай куда ехал.
– Здрасьте! То «туда давай», то «сюда давай»! А теперь «езжай, куда ехал»? А ты что же, со мной?
Глаза попутчика снова оживились и забегали.
– Да,
да! Только быстрей, быстрей!– Быстро только кошки родятся. Тебе-то самому куда?!?
Парень несколько секунд напряженно глядел на Фролова, словно борясь с собственным недоверием.
– Мне… мне… мне нужно докладывать… обстановка… немцы… тяжелая бронетехника…
Фролов скосил глаза на ручку для завода мотора и подумал, успеет ли он ее схватить, если попутчик поведет себя совсем неадекватно. Но тот неожиданно замолчал и стал чесать голову, и сквозь поросль волос Фролов вдруг увидел свежий шрам.
«Так он контуженый просто», – с сочувствием подумал Фролов.
Парень неожиданно как будто очнулся:
– Что это?
– Что «что»? – удивился Фролов.
– Вы кто? Так. Вы меня не видели, я вас.
Он быстро открыл дверь, выпрыгнул из машины и сломя голову побежал в сторону зарослей.
Глава 39
До Минска Фролов ехал, как по невидимому коридору – сам удивлялся. Чувствовал себя Моисеем, идущим по дну Красного моря. И что самое поразительное, почти дотянул до Минска. На подступах, а именно когда возник столб со свежеприколоченной табличкой «Minsk – 15 km», бак окончательно опустел, и мотор, фыркнув, заглох. Фролов, давно ожидая финала автопробега, без сожаления оставил грузовик и пошел пешком. К полудню подошел к окраине города, где и наткнулся на немецкий пост. Последовал грозный, но в общем-то неизбежный, оклик «Halt!», и Фролов, вскинув руки, с колотящимся сердцем стал ждать, что будет дальше. Все равно никакого другого способа проникнуть в город не было, так что оставалось верить, что он сойдет за «мирное гражданское население».
Один из немецких солдат с автоматом наперевес поманил Фролова пальцем. В ожидании вопросов, а, может, и расстрела на месте, Фролов впервые за все время пути подумал, что затея с возвращением в Минск была глупа. Настолько глупа, что, отправься его душа прямо сейчас на небо, ей бы даже не в чем было упрекнуть Господа Бога. «Осознаю свою вину и глупость, а посему не имею никаких претензий», – смиренно скажет душа.
Но когда немцы, проверив фроловский паспорт и не обнаружив там ничего подозрительного, пропустили его, Фролову стало стыдно за минутную слабость. Как будто он предал Варю. Отрекся от своей любви. Впрочем, войдя в город, он быстро забыл об угрызениях совести, потому что увидел, что теперь начинается новая жизнь и будет ли в ней место его любви (да и совести) – большой вопрос.
Минск встретил его унылостью страха и военной суеты. Лица людей были сосредоточенны и хмуры. По городу бродили немецкие военные. Центр так и стоял недостроенным. Начатая незадолго до войны архитектурная перестройка города остановилась и вряд ли теперь немцы собирались отстраивать Минск по советским чертежам и планам. И хотя ходили трамваи, работали магазины, и город жил своей размеренной жизнью, Фролов чувствовал себя в очередной раз потерянным и лишним. Все казалось каким-то чужим. Фролов стал размышлять, куда же ему двинуться – домой или прямиком к Варе. Потом мелькнула мысль, не проехаться ли до киностудии. Зачем, Фролов и сам не знал. Однако в эту секунду чья-то рука схватила его за локоть и поволокла в сторону. Фролов испуганно дернулся, но, повернув голову, успокоился и даже обрадовался – это был Лушкевич, режиссер-документалист.