Чардаш смерти
Шрифт:
Мадьяр же говорил безостановочно. Щеки его зарумянились. Глаза блестели.
– Теперь он говорит, что этот человек – колдун – одновременно является и врачом.
– Целителем. Я бы так это перевёл, – вставил интеллигент.
– Он говорит… – Октябрина немного помолчала, прислушиваясь к лепету мадьяра. – … этот человек ловит диверсантов. Таких, как мы. А находит при помощи колдовства. Бред какой-то!
– Was ist das? Beschreibung! [4] – проговорил профессор.
4
Как
– Он не может описать! – горячила Октябрина. – Говорит, колдун отводит людям глаза.
– Наводит морок! – вставил Низовский.
– Он говорит, колдун никого не убивает. Всех отвозит… Куда? Ты слышал, папа? Он говорит, в Семидесяткое. Он говорит, у колдуна трое помощников. Все на белых конях.
Услышав о белых конях, Лаврик вскочил на ноги.
– Помнишь, Ромка, я тебе рассказывал? Про мою тётку Василину Игнатьевну? Это которая в Бога верит. Она видела их, Всадников Апокалипсиса. Все на белых конях. Рожи у всех ужасные. Один с белой бородой. Это было в конце лета, когда я первый раз через линию фронта ходил. Помнишь?
– Я тоже слышал, – нехотя отозвался Роман, обращаясь к Родиону Петровичу. – В рапорт бабьи бредни включать не стал. Когда бомбы и снаряды на головы сыплются – ещё и не такое померещится.
– Да. У нас большие пробелы в агитационной работе, – вздохнул Красный профессор. – Есть ещё много недостатков. Но вы, комсомольцы, должны понимать…
– Я понимаю! – воскликнула Октябрина. – Бредни попов крепко засели в головах сельских обывателей…
– Тяпа! Мы не у матушки твоей на кухне, а на боевом задании! Перебивать командира нельзя, Тяпа!
– Не называй меня Тяпой!
– Боец Табунщикова!
– Я пять раз ходил через линию фронта. Наслушался разговоров о всадниках. Пока люди в Девице были живы, только и говорили о них. Только теперь там разговаривать некому!
Ей показалось, или Лаврик всхлипнул? Нет, это слишком крепкий морозец заставляется слезиться глаза.
– А я три раза ходил, – вставил Роман. – Слышал только сплетни. На самом деле, никто этих всадников не видел. Недостоверная информация!
– Вы оба непревзойдённые мастера перехода через линию фронта! – воскликнул Низовский. – Гроссмейстеры!
– Тише, тише, молодежь! – профессор поднял обе руки кверху, совсем как на лекции. – Ложимся. Ты, Адрей Давидович, будешь сторожить первым. Через час тебя сменит Роман.
Не обращая внимания на гневные взгляды отца, Октябрина улеглась рядом с Ромкой. Обняла его сзади за плечи.
– Не боишься, Тяпа? Вот папка заругает! – тихо спросил тот.
– Папа имеет на этот счёт твёрдую позицию, – так же тихо отозвалась она.
– Какую?
– Нас завтра могут убить…
– И что?
– А то! Можно обниматься. Вот что!
Их заставила умолкнуть команда старшего:
– Всем спать! Не сплетничать. Подъём на рассвете. Завтра надо дело сделать.
– Спокойной ночи, папа! – проговорила Октябрина, но её услышал, кажется, только Ромка.
Сам он так и не сумел уснуть. Всё слушал, как щиплет лучину Низовский да ворочается возле двери пленный мадьяр.
Мадьяр заискивающе посматривал на Красного профессора. Холодная ночь, проведенная возле щелястой двери, превратила его в синюшного доходягу. Шинелишка и башлык покрывал слой инея, подкованные железом сапоги примерзали на каждом шагу, а валенок мадьяр
пока не сумел добыть и, судя по всему, уж не добудет. Давеча, согрев потроха кипятком и страшными сказками о колдуне, он разрумянился, но к утру его щеки снова сделались бледны, а недельная щетина покрылась коркой льда. Низовский бегал вокруг саней, делая вид, будто помогает Лаврику запрягать кобылу. Ромка укладывал в сани вещи, между делом прислушиваясь к разговору дочери и отца:– Папа, а что с пленным?
– С пленным по справедливости, дочь.
– То есть?
– Ты читала приказ командующего фронтом?
– Да.
– Подпись ставила об ознакомлении?
– Я…
– Пленных мадьяр не бывает.
– Но…
– Мы все дали присягу, – Родион Петрович начинал злиться. – Зря я допустил это своевольство! Надо было отправить тебя за Дон! Одну! Боец Табунщикова!
– Я!
– Шагом марш следом за бойцом Низовским! К саням, в сани, за санями!
– Есть.
– Marsh! Marsh! – повторил пленный и потопал ногами.
Октябрина покорно потащилась к саням.
Кто из них застрелит врага? Ромка посматривал на Красного профессора, а тот прятал глаза, когда к ним подошёл Лаврик.
– Надо отправляться, Родион Петрович. Что с этим? – Лаврик кивнул на мадьяра. – Я?
Профессор молчал. Лаврик снял с плеча карабин. Пленный что-то залопотал, но теперь не на немецком, а на венгерском языке, промёрзшими пальцами вцепился в профессорскую портупею.
– Ну-ну, милый! – Родион Петрович толкнул его легонько, и тот кулём повалился в снег да так и остался лежать. Кашель сотрясал его тело.
– Отпустить тебя мы не можем, – Красный профессор будто оправдывался, а сам всё время посматривал на Лаврика. – Через линию фронта мы тебя не потащим. У нас приказ – мадьяр в плен не брать. Ну что же ты, Лаврик? Стреляй!
– Я не промахнусь! – заверил профессора Лаврик и нажал на курок. Кашель тут же прекратился.
Взрыв получился красивым. Тонны снега взметнулись бело-огненной волной, подняв над собой одну из железнодорожных платформ.
– Дело сделано, – сказал Родион Петрович. – Надо уходить.
– Пристрелить теперь и лошадь? – спросил Лаврик.
– Пристрелим, когда она упадёт. Всем в сани!
– Но, папа!
– Боец Табунщикова!
И Октябрина покорно повалилась в сани.
Правил Лаврик. Низовский и Родион Петрович устроились позади. Ромке повезло снова оказаться рядом с Октябриной. Через шкуры тулупов, несмотря на цепкий мороз, он чувствовал тепло девичьего тела. Надо же так назвать человека! Тяпа! Да и что за человек! Ни минуты покоя не изведает эта Тяпа, пока не добьётся своего. Вот и сейчас она зачем-то пристаёт к отцу. Дался ей этот Матвей Подлесных! Образованная девушка, на двух языках говорит, но при этом верит в сказки про колдунов!
– Папа, ты веришь в сказки про колдунов?
– Нет. Да Матвей и не колдун.
– Матвей?
– Да. Матюха Подлесных. Это им пугал нас фашист. В каком-то смысле мадьяр прав. Матюха действительно пугало. Я знал его ещё по дореволюционным временам. Мы вместе служили в Павловке, у Волконского.
– Тот самый Волконский? Внук декабриста?
Вот Октябрина почему-то заволновалась. Дался ей этот Волконский! Гнилой аристократишко!
– Да, – отвечал Родион Петрович. – Если помнишь, до революции и я, и твоя мать работали в его имении. Там мы и познакомились.