Чародей с гитарой. Том 2

Джон-Том скромно пожал плечами:

— Будь я проклят, если знаю. Уверен только в одном: в любой музыке есть волшебство.

— Ну, этого мне вполне достаточно. Вот увидите, я наберусь мастерства. Увидите. Когда-нибудь я стану лучшим!

— О да, вот это — настоящая целеустремленность. Она мне по душе.

В тот же миг вперед метнулась шикарная женская фигурка, нежные руки обвили шею изумленного, но вряд ли раздосадованного этим Хинкеля.

— Я тебе помогу! — проворковала Ансибетта. — Ах ты, бедненький, затюканный, невезучий странствующий бард! Я тебя понимаю, я представляю, как это несладко — когда тебя хулят даже не в одном, а в двух мирах! Разве это справедливо?

Джон-Тома, потрясенного до потери голоса, лишь на миг охватило сожаление. Но он вспомнил Талею, Банкана и свой дом — и успокоился.

Но не до полной безмятежности.

Мадж ткнул его под ребра.

— Ну так, шеф, объясни мне, сделай милость. Это че, еще какое-то таинственное колдовство действует или че?

Джон-Том посмотрел на Ансибетту — та снова и снова увлеченно целовала и успокаивала ошеломленного, однако быстро приходящего в себя Хинкеля.

— Нет, Мадж, это не волшебство. Просто у некоторых человеческих самок до крайности извращенные вкусы.

— А, значица, дело тока в этом? Чувак, да нешто ты не знал, че у всех без исключения бабенок вкусы шиворот-навыворот? Это ж всем известный закон природы, вот так.

— Да, я знаком с этим явлением. Самым красивым женщинам всегда нравятся наиболее уродливые самцы. Особенно их привлекают чахлые музыканты, которым вдобавок медведь на ухо наступил. Наверное, таким способом природа ограничивает прирост населения.

— Насчет самой красивой ты, приятель, загнул. Пущай она принцесса и все такое, но твоей Талее и в подметки не годится. — Выдр задумчиво помолчал. — Та ее враз за пояс заткнет. Или еще куда...

— Ты совершенно прав, — твердо произнес Джон-Том, чтобы закрыть тему. И он почти не кривил душой.

Сомкнув пальцы на щуплой шее музыканта, принцесса Ансибетта Боробосская сияла, как солнце в погожий день, и глядела в водянистые глаза Хинкеля.

— Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждался. У нас при дворе великолепные учителя музыки.

И, взяв его за руку, ласково повела к шлюпке.

Волк-Газерс состроил очень выразительную мину — дескать, все это мы уже проходили.

— Ладно, сукин сын неплохо устроился, но с чем остаемся мы?

Вперед вышла Сешенше и задумчиво провела когтем сверху вниз по груди гитариста.

— Нет на с-свете королевс-ского двора, где не найдетс-ся мес-стечка одному-двум менес-стрелям. Ес-сли они знают с-свое дело.

— Конечно, мы знаем свое дело, — огрызнулся Газерс. — Нам нужен только новый солист.

— Ес-сли у вас нет ос-собого предубеждения против кошачьих концертов, то, может быть, и я на что с-сгожусь?

Она раскрыла пасть и продемонстрировала нежнейшее и чистейшее сопрано — Джон-Том только диву давался. По крайней мере, оно было нежным и чистым, пока не перешло в рычание и мяуканье. Совершенно дикие, неистовые, звуки эти были достойны десятка сцепившихся в переулке кошек.

— Э, а ведь неплохо! — Приободрившийся Циммерман уже насвистывал фоновый ритм рефрена. — Немножко похоже на «Пирл джем».

— Или на «Чили пепперс», — высказал свое мнение Хилл.

Газерс согласно кивнул:

— Парни, с этим можно конкретно работать. Слышь, кису-ля, платить-то нам хоть будут?

— Кров и с-стол, — ответила Сешенше. — Но — по королевской шкале. Не волнуйтес-сь, вас-с ждет дос-стойное обращение, как с-с уважаемыми придворными музыкантами.

Друзья переглянулись, потом за всех высказался Циммерман:

— Что ж, это самое хорошее предложение за последнее время. Все лучше, чем наяривать за компот в клубах Пассейика.

Хилл содрогнулся:

— Точно, хуже этого ничего не бывает.

Газерс, памятуя о том, что обращается к принцессе, смущенно поинтересовался:

— А на столе под кровом... гм... выпивка будет?

Сешенше показала в улыбке все свои внушительные клыки.

— Вы отведаете лучших алкогольных напитков нашей с-страны. У моего народа давние традиции с-сбраживания и нас-стаивания.

— Ну, коли так, все в порядке! — успокоился Хилл. — Парни, мне это, типа, нравится.

— И еще одно. — Газерс беспомощно глянул на Джон-Тома. — Этот твой королевский двор... как бы это выразиться., смешанный в расовом отношении? Или нет?

Джон-Том улыбнулся:

– Ты сам скоро убедишься, что здесь очень дружно живут все теплокровные. Уверен, в Паресси-Глиссаре ты встретишь людей.

— Это как пить дать. — Мадж подмигнул. — А ежели ты не склонен ограничивать себя в выборе...

Джон-Том зажал ему пасть ладонью.

— Пусть ребята сами выяснят все, что их интересует! Сильнее, чем уже удивились, они не удивятся.

И вслед за мангустами друзья направились к шлюпке.

— Это, конечно, не ресторан деликатесов на Шестой авеню,,— пробормотал Хилл, — но все-таки королевский двор...

Мадж теребил друга за рукав:

— Эй, чувак, послушай-ка. Как же быть со всей этой музыкой, которую тут собрал наш задохлик?

— Я о ней позабочусь.

Джон-Том остановился на берегу, повернулся к самой высокой горе, все еще окутанной темными клубами, взял дуару в руки и запел напоследок. На сей раз слова не нуждались в усилителе из запределья.

Вывод ясен: для музы Не созданы узы, Для мелодий и слов Не найти в целом свете оков. Песня вольною птицей Пускай в небеса устремится И достигнет других уголков И других берегов...

Что тут началось! Взорвались черные тучи, и вся музыка, которую Иероним Хинкель добыл неправедным путем, хлынула вниз по склону горы неудержимым валом чистого звука, и каждая нота, словно крупица перламутра, переливалась сотней оттенков.

Грандиозным цунами мелодий и ритмов, гармонии и темпа вызволенная музыка омыла Джон-Тома и его спутников, растрепала им волосы, раздразнила нервные окончания. А когда промчалась мимо, все поняли: им уже до конца своих дней не встретить звука такой концентрации.

Она исчезла быстрее, чем любимое воспоминание, рассеялась над океаном, разбежалась по множеству земель, откуда ее похитили. Мелодии вернулись к своим инструментам, песни — к своим певцам, высокие призрачные стоны распределились по сотням косяков заждавшихся китов. А Джон-Тому и его товарищам осталось только тепло на сердце и чувство исполненного долга.