Чародей звездолета «Агуди»
Шрифт:
Адвокат наркомана на суде произнес великолепную речь в его защиту, а закончил саркастически:
– Безупречная репутация?.. Значит, любой из нас получает право на убийство, так сказать, лицензию на отстрел одного-двух хулиганов, если наберет определенное количество лет без нарушений?.. А сколько, простите, мне надо набрать безупречных лет на право убийства?
К счастью, оперативники подсуетились и перед самым заседанием успели выяснить, что у адвоката сын якшается с непонятной компанией, сам отец на теле сына находил подозрительные следы от уколов, которые сын объяснял всякий раз по-разному, и потому адвокат сражался за наркомана яростно, неистово, с жаром и почти сумел было переломить настроение присяжных, если бы не
Тогда повезло, но пример вдохновил суды, приговоры мерзавцам пошли все жестче и жестче, демократы подняли крик о диктатуре, но снова пришлось заткнуться: кто, как не сам простой народ, требует вешать гадов прямо на улицах?
Наши юристы круглыми сутками корпели над составлением свода законов, ибо Сулла пришел и ушел, на какое-то время республику и демократию спас, но законами не закрепил, и пощаженный им энергичный мерзавец вырос, взматерел, набрал сил и сторонников, к старости сумел ввести войска в Рим и тем самым создал на все века прецедент для всего человечества: как совершать военные перевороты и гробить демократии.
– Это очень важный вопрос, – сказал Карашахин, его палец скользил по нескончаемому списку статей. – И вот этот… А вот по этому вообще бы провести референдум…
– Зачем? – спросил я.
– Посоветоваться с народом… Чтоб знали, что принимают. И подчинялись.
Голова у меня трещала с утра, строки то расплывались, как в тумане, то двоились, четкие и отбрасывающие веерные тени.
– Нельзя, – сказал я со злостью, – нельзя допускать народ, все население – до крайне важных вопросов!.. Нельзя. Это хуже, чем если советоваться с народом, какой памятник отгрохать в центре города. Или на окраине. Понятно же, если такое на всеобщее голосование, наши площади заполнятся памятниками футболистам, хоккеистам и бутылкам пива. Человек слаб… мы все слабы. Нам нужны управляющие нами силы, мы охотно принимаем власть астрологии, примет, гороскопов, моды, общественного мнения, религии, этикета… совершенно забывая, что и астрологические таблицы составляют люди, и приметы придумывают они, даже от имени Бога осмеливаются говорить, только бы втемяшивать в покорно склоненные головы нужное им лично!
Он вздохнул:
– Да, но там политики действуют через моду или религию. А мы – диктатура, тоталитаризм, делай, как говорю, а то к стенке! Народ озлобится от такой откровенности… Он не хочет видеть, что им управляют.
Я повторил, чувствуя, как голова становится такой тяжелой, что пора поддерживать ее ладонями:
– Какие памятники ставить, должны решать, скажем, искусствоведы. Каким курсом идти – самые мудрые из футурологов, философов, словом, мудрецы, а не всенародным голосованием. Если идти курсом, который укажет народ, то придем к ближайшему пивному ларьку. В любом народе один мудрец на миллион дураков, а если у мудреца такое же право голоса, как и у дурака, то понятно, насколько мудрая у нас политика, экономика, культура, и вообще куда придем на радость марсианам!
Глава 6
Медсестра делала мне регулярно уколы, снимающие спазмы в сердце, затем инъекции, чтоб мозги не лопнули от ударной волны крови, там все дамбы прохудились, еще пара уколов от рези в печени, затем массаж позвоночника, после чего я вовсе не мог слезть со стола.
Чазов уже не настаивает на госпитализации, но врачи дежурят в соседней с моим кабинетом комнате, аппаратуры натащили, как будто готовятся вырастить клона президента.
Сейчас он ощупывал мне живот, я распластался на массажном столе, обессиленный, а сильные, хоть и осторожные пальцы мяли, отыскивали нечто скользкое и болезненное сквозь дряблую мягкую кожу, где когда-то были мускулы, нажимали:
– Давайте, господин президент, колитесь насчет вредных привычек, нарушений режима… Чистосердечное признание очищает совесть, прибавляет срок и сохраняет
здоровье.Я отмахнулся:
– Вредные привычки – ерунда, было бы здоровье… А здоровье – это просто незнание своих болезней!
Он покивал, выслушивая меня через трубочку, одним глазом косил на экран, там светящиеся кривые скачут, как будто во мне бушует магнитная буря:
– Так-так, мне это уже знакомо: не хватает на все сил, но на подрыв здоровья откуда-то берутся. Эх, господин президент, единственный способ сохранить здоровье – есть то, что не любишь, пить то, что не нравится, и делать то, чего не хочется делать.
Я буркнул:
– И я так сколько здоровья и сил угробил на свое здоровье и силу! Лекарство надо принимать такое, какое здоровье позволяет.
– А какие принимаете?
– Когда я вспоминаю о своем здоровье, я пью соки. Но чаще мне хочется забыть о своих болезнях, и тогда я пью коньяк. Да и для сосудов полезно.
Он покачал головой:
– Так вы не на здоровье жалуетесь, а на врача? Есть правило: бесперспективен не тот больной, что жалуется на здоровье, а тот, что жалуется на врача.
Я помотал головой, чувствуя, как кровь поочередно тяжелой волной расплавленного свинца приливает к вискам:
– Что вы, Глеб Остапович! Я же демократ, как я могу жаловаться на вас?
Он кивнул, сместил ощупывание ближе к боку. Сильные пальцы вминались глубоко, нащупывали что-то крупное, скользкое.
– Здесь больно?
– Больно, – ответил я.
– А здесь?
– Ой, больно! – вскрикнул я.
– А здесь?
– А-а-а!.. Больше я вам ничего не скажу!.. Вы же садист, Глеб Остапович. Не знаете, где печень? Она там, где болит и не помещается. Вы сами-то чего так морду разъели? Скоро в двери не протиснетесь!
Он сказал добродушно:
– Толщина и мудрость произрастают вместе. При моем весе у меня здоровая печень, а что у вас?.. Бог наделил вас, Дмитрий Дмитриевич, великолепным разумом… но забыл дать инструкцию, как им пользоваться. Вот вы где блещете, а где так вообще за вас стыдно… Последнее я имею в виду ваше здоровье. Если уж упорно отказываетесь от стационара, то хотя бы включите в обязательный рацион столовые минеральные воды. Рекомендую «Нарзан», «Боржоми»…
Я буркнул:
– Если выпить «Тархуна» и запить «Нарзаном», то можно превратиться в Тарзана… Или в Нархуна. Ладно, это сделаю. Вот видите, я же ваши рекомендации тут же принимаю! А то, понимаешь, только прилег, а уже заколачивают…
Кое-как слез со стола, медсестра помогла одеться, а я настолько скис, что позволил женщине заправить мне рубашку и чуть ли не застегнуть брюки.
– Все-все, – сказал я сварливо. – Министры уже собрались, ждут!
Он проговорил укоризненно:
– И, вновь забыв, что главное – здоровье…
– Такова селяви, – ответил я. – У нас так: кто рано встает – тому и работать.
– А как насчет: если хочешь поработать – ляг, поспи, и все пройдет?
– Ах, Глеб Остапович! Я и так, чтобы вставать пораньше, на будильник положил маленькую мышеловку. Хотя, конечно, я тоже мечтаю о такой работе, на которой можно сидеть и мечтать. Но, увы, все, кто знает, как управлять нашей страной, уже работают таксистами или парикмахерами… Так что приходится вот президентить.
С трудом выпрямил спину, подтянул живот и вышел в большой мир кремлевских апартаментов, торжественных залов, подтянутых служителей охраны и вельможных осанистых царедворцев.
Новодворский прибыл с предложениями по корректировке некоторых статей бюджета, как по волшебству появились Сигуранцев и Босенко, ревниво следят, чтобы не урезали финансирование их ведомств, где нагрузка сейчас увеличилась втрое. За отдельный столик присел Карашахин, просматривает полученные за ночь новости, отбирает те, на которые надо обратить внимание президенту. По-моему, уже прячет от меня многочисленные гневные выступления по поводу решения кобызской проблемы «по-русски».