Чародей
Шрифт:
— Рамэламурамудва! — не отрывая взгляда от ее пальцев.
— Ты чо матюгаешься? — заметила старуха строго. — Матери скажу.
В тот же день перевелись тараканы. Мария Алексеевна шастала по кухне, подозрительно глядя то на стены, то на грубые подушечки пальцев, но давить было некого. Тараканы оставили ее дом. Толстой со стены одобрительно жмурился.
Так Иван сделал первое доброе чудо.
Откуда берется детская страсть к бродяжничеству? Какая сила гнала за ворота домашних розовощеких пупсов, сбивая их в армию, в целеустремленный ртутный поток, ставший известным в истории
Конец августа, через несколько дней будет Москва и в первый раз школа. Папа повел его в большой, темно-синий бор за железной дорогой. Отец ступал между сосен прощально, зачарованно, с прищуром лесовика, вынужденного горожанина, ребенок плелся нехотя, и кто-то шепнул ему: пора, начинай…
— Я хочу домой. Можно?
— А ты помнишь, как идти? — спросил отец, одурманенный сосновым полусветом.
— Помню, честно!
— Ну, иди…
— А можно мне пойти путешествовать?
— Иди, иди, иди…
Магия дороги, которая овладела Ваней, на короткое время усыпила папину бдительность.
Быстро, как можно быстрее, Ваня покидал пределы соснового царства.
Обогнул мусорную свалку с ржавым остовом «Жигуленка». Переждав, пока отгремит товарняк, своим палевым оттенком и унылым скрежетом символизировавший осень, мальчик пересек железнодорожное полотно. Когда он переходил рельсы, из леса донесся пробудившийся взрывчатый голос: «Ваня! Ау!» Вправо, вслед за «железкой», уходила улица. Простая, земляная, с лужами и колдобинами, беззвучно зовущая в долгие странствия.
Мальчик пошел по этой дороге, понимая, что главное — оторваться на возможно большее расстояние. Не сказать, что он беспокоился о пропитании и крове. План был прост: ходить по дорогам и выискивать банду, выдергивать по ребенку, заманивать к себе в компаньоны. Вместе они точно не пропадут!
Дорога вильнула влево. Иван шел упрямо, иногда вытирая сапожки о придорожную траву, веря, что встретит нужных ребят.
— Ой, куда такой собрался? Ты чейный? — удивилась возле голубенькой калитки полная женщина, собиравшая терновник, сердобольно раззявив черный от сока рот. — Хочешь ягодку?
Он воспринял это предложение как первый знак благоволения судьбы. «Не успел пойти, уже кормят», — рассудил мальчик.
Она ссыпала горстку черных ягод в подставленные ковшом ладошки.
— Путешествую, — честно признался Ваня.
— Ой, кто же тебя, дитенка, отпустил…
— Папа. А у вас нет детей? Я бы их с собой взял.
— Сынок мой взрослый. В Афганистане служит. Слышал про Афган? Ой, клоп вонючка попался, — и женщина принялась отплевываться черной слюной и вытирать рот о рукав куртки защитного цвета.
Мальчик уходил дальше.
Встретил троих. На перекрестке. Двое ребят его возраста и один постарше. Они словно ждали тут.
Обменялись именами.
— А я иду путешествовать. Пойдемте со мной.
— Ты что, дурак? — спросил старший, двое мелких настороженно молчали.
— Будем ходить, станем армией… Потом победим. И все будут хорошо жить. Мы соберем вилы и косы…
— Иди отсюда, —
мальчишка толкнул Ваню в грудь. — Проваливай! У! — и он замахнулся кулаком.— Мне плутать — мамка заругает, — меланхолично заметил один из малышей.
— А я буду путешествовать! Всегда! Я все равно приду к своей цели! — поклялся Ваня.
Он быстро от них уходил, вслед летели грязные сырые камешки. Он оглянулся, злобно присвистнул, гневно щелкнул зубами. Дальнейших их судеб он не знал.
Ваня по-прежнему шел одиноко. В тот момент, когда он попытался восстановить пройденный путь и хотя бы мысленно вернуться назад, к ужасу своему понял, что не знает обратной дороги.
Вскоре он поравнялся с дедком, который приветствовал его вялым взмахом руки. Они шли вровень, старик держал паузу, скосив глаза. Он не удивился ребенку-скитальцу и сказал с каким-то обреченным довольством:
— Попутного вихря! Спаси Бог!
— Спаси Бог! — ответил Ваня в лад.
— Надо же, и ты Бога поминаешь… — засомневался дедушка, не ангела ли встретил он.
— Иду, путешествую, — бесхитростно поведал Ваня. — Хочу найти друзей.
— Я ничего не боюсь! — Дед остановился, увязая в грязи, а мальчик встал на траве. — Козу недавно руками разворотил. Жена от сердца померла. Я тебе грубо не говорю, но девок надо любить, а если кто есть поперек, взял и кадык ему вырвал! Знаешь, где кадык? — И он шутливо потянулся к детскому горлу.
Ваня отшатнулся. Старичок зачавкал грязью дальше, Ваня стоял на траве. Горбатый путник свернул. Почему-то мстить ему не захотелось.
Мальчик бродил часа два. Навсегда ему запомнилась эта картина на фоне сырых небесных седин и на фоне голода, мало-помалу сводящего желудок. Странный изгиб дороги, тупик, дом за забором, собака звенит цепью и жадно брешет. Ивану с обманчивой надеждой вдруг кажется, что это его дом, ну вот же яблоня, и серенькая ограда, и собака звенит цепью, все похожее. Он медлит с надеждой, и понимает, что напрасно. Надо заходить на новый жуткий круг поисков. И вот в эту минуту он явственно ощутил время, медленность времени, тоску времени и то, что невзрачный тупик, сиротливую яблоню и невидимую, брешущую надсадно на цепи собаку запомнит навсегда.
Он вышел к поселку, оживленному, с мраморным обелиском при венке, с белым каменным мостиком над прудом. Чужой поселок. Там встречные прохожие то и дело лениво спрашивали: «Ты откуда взялся?» — «Я путешествую», — дипломатично отвечал Иван. Сразу же они испытывали желание его сдать: «Мальчик, мы сейчас милицию позовем, погоди», — и приходилось от них скрываться. Кто-то предложил леденечного петушка, Ваня отверг.
И вдруг он сообразил. Вложил два пальца в ноздри и слабо позвал:
— Папа!
Родители сбились с ног. Они прочесывали лес, бегали по дорогам, звали. Отец взобрался на велосипед и поехал по центральной улице в соседний поселок — в милицию. При въезде в поселок он и встретил сына.
— Куда тебя понесло?
— Никуда. Ходил-гулял.
Отец безостановочно крутил педали, захватывая шинами лужи, молочно вспенивая дорогу, и кричал через плечо:
— Я тебя дома изобью… Ты — плохой! Ты — очень плохой! От этого так часто болеешь!