Чаровница для мужа

Ну что ж, Сунь Банань не ошиблась: Алена была в их троице самой опасной. Догадалась же она в конце концов, что означает схема в виде белой змеи! Догадалась только по нескольким репликам, которыми обменялись Сунь Банань и Терехов… Вторушин, зная, что жена непременно отомстит ему за подлый развод, за провокацию (знал же, что делал, когда подсылал к одинокой, изголодавшейся женщине неотразимого байкера!), перевел свои основные капиталы в банк, находящийся в офшорной зоне. А желая поиздеваться над той, что убила Людмилу Куницыну, Леху и, конечно, убьет его, подкинул ей «секретный» план кладбища. Он не поленился обойти погост и крошечными рисунками змеи пометить двадцать могил — по числу цифр в его счете, выбирая те, которые были ему нужны. Вторушин точно отметил все цифры счета! Однако издевка заключалась в том, что собственно «маршрут», то есть изображение змеи он изначально взял вовсе не то, которое являлось эмблемой клуба боевых искусств. Изображение, нарисованное на карте, было лишь насмешливым ложным следом. Реальным же «маршрутом» являлась именно картинка. Проживши немало лет с женой-китаянкой, Вторушин изрядно поднаторел в знании иероглифов. И ему было известно, что именно «свернутый платочек», как пренебрежительно называла эту фигурку Алена, и был подлинным древним иероглифом змеи. Не внешне эффектный, броский, изысканный Дракон, а именно забавная, невзрачная фигурка. Нанеся этот иероглиф на карту кладбища, Вторушин на причудливых изгибах змеиного тела поставил свои двадцать крестов. Только в шести случаях кресты совпали с изображением Дракона, и, конечно, Сунь Банань с Тереховым искали бы остальные четырнадцать цифр до морковкина заговенья. Только случайно их могла осенить догадка, только случайно они вспомнили бы правильное написание старинного иероглифа. Но Алена Дмитриева и погоня за ней не дали им времени на эту счастливую случайность. И… и при столкновении с не в меру сообразительной и чрезмерно дотошной писательницей вдребезги рассыпались все блистательные выдумки Сунь Банань: и ее тщательно организованное «алиби», и хитрая игра со следствием, и попытки замести следы: появление в образе толстяка, который сломал ногу Тамаре Хоменко, и кроссовки сорок второго размера, вторушинские кроссовки, которые она украла в гардеробной мужа, когда готовилась застрелить его любовницу, и звонок Кати с Бычихи…

– Заканчивается посадка на рейс 26 сообщением Ха — Москва, — раздался под сводами ресторана голос диктора. — Пассажиров, не явившихся на посадку, просят пройти к выходу номер два. Повторяю…

Алена встрепенулась:

– Пора!

– Нет! — отчаянно, по-мальчишески, воскликнул вдруг Герка и осекся.

Алена вскочила очень шумно и преувеличенно беспокойно. За ней поднялись и все остальные. Начались прощальные объятия, поцелуи, то-се…

– Нет, конечно, спасибо вам большое, — вдруг сказал Панкратов. — Честно говоря, без вас мы еще возились бы и возились!

Ишь ты, признание наших скромных заслуг… Алена не удержала довольной улыбки. Ее так редко хвалили! А она очень любила, когда ее хвалят!

Герка стоял в стороне. Потом вдруг повернулся и быстро пошел вон из ресторана, не сказав никому ни слова. Не простившись с Аленой. Она отвернулась, чтобы не смотреть ему вслед.

А Александрина посмотрела. И растерянно окликнула:

– Герочка, ты куда?

Он не обернулся. Она побледнела.

Алина, не заметившая этой мизансцены и думавшая только о том, что мамина подружка опять уезжает, всплакнула:

– Теть Лен, когда вы снова приедете? Вы приедете? А?

– Теперь ты ко мне приезжай, — улыбнулась Алена и обняла Машечкину дочь.

Посмотрела поверх ее головы на Александрину. Точеное гуранское лицо той было непроницаемо, но в ее улыбке Алена не нашла прежнего тепла, сколько ни искала. Опа, опаньки, как выразился бы писатель Бушков…

«Зря ты так, зря! — чуть не сказала Алена. — Разве забыла, что мужчина подруги — не мужчина? Так было всегда. Так всегда будет».

– Сашечка, я тебя люблю, — сказала она и, не переставая обнимать Алину, свободной рукой подгребла к себе и Александрину. И услышала тихий прощающий, прощальный вздох, когда подруга уткнулась лицом ей в плечо.

– Эх, какую музыку в вашу честь играют! Моя любимая песня! — вдруг сказал Панкратов.

Алена прислушалась. Танго, что ли?

Нет, не танго. Поет «Дельфин»! Поет, хотя дельфины в принципе не поют…

Ты можешь с ней расцвести и засохнуть. Она сожрет тебя, как цветок — тля, Но все равно — лучше уж так сдохнуть, Чем никого никогда не любя. С ней хорошо, без нее как-то странно. Мне не хватает ее слез, ее радости. Если она пришла, то тут же уходит плавно, Бросая в лицо какие-то гадости. Я держу свою дверь закрытой, Чтобы стучалась она перед тем, как ко мне войти. Чтобы не оказалась она той, мною давно забытой, Той, с которой мне не по пути…

Да уж… Вот уж правда… — Приезжай снова, Леночка! Приезжай к нам! — сказала Александрина… нет, это сказала прежняя Сашечка.

– Уж лучше вы к нам, — усмехнулась Алена, глядя поверх двух прильнувших к ней голов на Герку, который на миг возник в дверях ресторана — и исчез снова.

Да и правильно. Мужчина подруги… ох… это мужчина подруги!

К сожалению.