Чары тьмы

И все же как-то раз прошлым летом, Невин сказал ей прямо: если она откажется использовать свои таланты, то они в конце концов пойдут на убыль и исчезнут. Джилл надеялась, что старик прав — несомненно, он осведомлен в подобных вопросах куда больше, чем она. И все же у нее оставались сомнения. В особенности в тех случаях, когда она размышляла о том, как прошлым летом двеомер включил ее в войну Родри и жизнь Родри.

Джилл была совершенно незаметным лицом — незаконнорожденной дочерью серебряного кинжала. И так оставалось до тех пор, пока ее отец не взялся за то, что казалось обычной работой наемника, — охрану торгового каравана, который направлялся к западной границе Элдиса. Тем не менее с момента, как купец предложил Каллину работу, Джилл знала: случится что-то необычное. Она чувствовала необъяснимую уверенность в том, что ее жизнь подошла к перекрестку. Как она была права! Вначале караван отправился на запад, в земли эльсион лакар — эльфов, народа, который, как предполагалось, существует только в сказках и мифах. Затем вместе с несколькими эльфами они вернулись в Элдис и приехали прямо в центр войны двеомера.

Как раз вовремя, чтобы она спасла жизнь Родри, убив человека, который — по крайней мере так провозглашал двеомер — считался неуязвимым. Лорд Корбин никогда не умрет от ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ руки — или от руки МУЖЧИНЫ, — говорилось в предсказании. Как и у всех загадок двеомера, у этой имелись две стороны, и рука девушки, не дрогнув, прикончила его.

Когда Джилл подумала об этом, все случившееся показалось ей слишком гладким, слишком хитрым. Можно подумать, боги формируют вирд человека подобно тому, как бардекианские ремесленники делают специальные ящики, из которых животное должно выбраться и которые используются в экспериментах с животными.

А затем Джилл вспомнила эльфов, которые в истинном смысле не были людьми, и самого Родри, который оказался только наполовину человеком. Тогда она поняла, что Родри и сам мог бы убить своего врага, если бы только верил в такую возможность, и что появление Джилл в решающий момент было предопределено не больше, чем снежная буря зимой. Ведь подобную бурю никто не считает могущественным актом двеомера.

И тем не менее к Родри привел дочь наемника двеомер — в этом Джилл была уверена. Если и не для того, чтобы спасти его жизнь, то для какой-то иной, доселе скрытой цели.

Всякая мысль о двеомере приводила Джилл в содрогание. И все же она находила в себе силы задумываться над этим феноменом. «Почему двеомер так сильно ее пугает? Почему она так уверена, что следование по пути двеомера приведет ее к смерти?

Внезапно Джилл увидела это. Все дело в том, что она боится не только за себя. Если она, Джилл, будет легкомысленно заниматься двеомером, то он погубит не только ее саму, но и Родри. И пусть она говорила себе, что мысль эта глупая, — иррациональный страх окутывал ее, как дым, едкий и удушающий. На мгновение Джилл показалось, что она даже видит серые усики, которые извиваясь пробираются по комнате. Когда она вскочила, готовая кричать «Пожар!», дым исчез — как видение двеомера.

Джилл не знала, что дым в ее видении пришел от огня, который горел примерно триста лет назад, когда они с Родри проживали другую жизнь, — поскольку все души имеют много жизней, столько, сколько Луна, и кружат, переходя из света в тень, и возвращаются на свет, и падают в тень, и опять возвращаются, снова и снова.

ДЭВЕРРИ, 733

«Все мужчины видели два улыбающихся лика Богини — Той, что дает хорошие урожаи, и Той, что приносит любовь в сердца людей. Некоторым Она являет суровое лицо матери, которой иногда приходится наказывать за ошибки своих неразумных детей. Но сколько мужчин когда-либо зрели четвертый лик Богини, скрытый даже от большинства живущих на Земле женщин?»

«Трактат жрицы Камиллы»

Всадник умирал. Он соскользнул с лошади на булыжники, покачнулся и упал на колени. Гвенивер бросилась к нему и схватила его за плечи, пока он не успел рухнуть лицом вниз. Теплая кровь просочилась сквозь рубашку ей на руки.

— Все потеряно, госпожа, — выдохнул он. — Ваш брат мертв.

Его рот наполнился кровью, она пошла пузырями. Когда Гвенивер положила его на землю, охромевшая лошадь тряхнула головой и сильно задрожала. По ее серым бокам бежали струйки пота. Когда Гвенивер поднималась на ноги, прибежал конюх.

— Сделай, что можешь, для лошади, — приказала она. — Затем скажи слугам, чтобы паковали вещи и бежали. Вы должны уйти отсюда или не переживете эту ночь.

Гвенивер вытерла руки о платье и торопливо пошла через открытый двор к высокому броху клана Волка, который сгорит этой ночью.

Не в ее власти спасти его. Внутри, в большом зале, сжавшись у очага для почетных гостей и господ, сидели ее мать Долиан, младшая сестра Макла и Маб, их престарелая служанка.

— Люди клана Вепря перехватили наш боевой отряд на дороге, — просто проговорила Гвенивер. — Авоик мертв, вражда закончилась.

Долиан откинула голову, из ее горла вырвался вопль. Она оплакивала мужа и трех сыновей. Макла разрыдалась и прижалась к Маб.

— О, попридержите языки! — прикрикнула на них Гвенивер. — Боевой отряд Вепря, несомненно, прямо сейчас едет сюда, чтобы забрать нас. Вы хотите оказаться у них в руках?

— Гвен! — взвыла Макла. — Как ты можешь быть такой бесчувственной?

— Лучше быть бесчувственной, чем изнасилованной. А теперь поторопитесь, вы все. Соберите вещи, которые можно унести на одной лошади. Мы поедем в Храм Луны. Если мы проживем достаточно долго, чтобы добраться до него, то жрицы предоставят нам убежище. Ты слышишь меня, мама? Или тебе хочется, чтобы нас с Макки отдали на потеху боевому отряду?

Намеренная жестокость и грубость заставили Долиан замолчать.

— Так, хорошо, — сказала Гвенивер. — А теперь поторопитесь!

Она последовала за остальными, когда они, тяжело дыша, стали подниматься по винтовой лестнице. Однако Гвенивер отправилась в комнату брата, а не в свою. Из резного комода она достала старые бригги и одну из рубашек Авоика. Когда Гвенивер переодевалась в одежду погибшего брата, у нее на глаза нахлынули слезы — она любила Авоика, которому только исполнилось четырнадцать. А времени оплакать погибшего не было. Гвенивер пристегнула меч и старый кинжал. Не самое лучшее из оружия, но уж какое осталось. Хотя Гвенивер не могла похвалиться воинским мастерством, братья научили ее обращаться с мечом. Наконец Гвенивер распустила длинные светлые волосы и коротко обрезала их кинжалом. Ночью она будет выглядеть, как мужчина, а это заставит остановиться любого одинокого мародера, который захочет напасть на одиноких странниц.

Поскольку им предстояло преодолеть более тридцати миль, чтобы добраться до безопасного места, Гвенивер заставляла других женщин ехать быстро. То и дело они пускали лошадей в галоп. Время от времени она поворачивалась в седле и осматривала дорогу, не проявилось ли облако пыли, что означало бы одно: их преследует смерть. Вскоре после заката поднялась полная луна. Ее священный свет направлял путниц. К тому времени мать уже качалась в седле от усталости. Гвенивер приметила на одной стороне дороги заросли ольхи и повела туда остальных для короткого отдыха. Долиан и Маб пришлось помогать спешиться.

Устроив женщин, Гвенивер отправилась назад к дороге — нести дозор. Далеко на горизонте, в том направлении, откуда они приехали, взметнулось золотое свечение, подобное крошечной луне. Вероятнее всего, это горел дан. Гвенивер достала меч и сжала рукоять. Ни о чем не думая, она неотрывно смотрела на свечение.

Внезапно она услышала стук копыт и увидела, как всадник галопом несется по дороге. За ее спиной, в роще лошади приветственно заржали. Невольные предатели.

— Садитесь в седло! — закричала она своим спутницам. — Готовьтесь трогаться в путь!