Чары

– Сказать мне что?

– Я нашла квартиру. Я уже ходила на нее взглянуть, сегодня рано утром – а вечером я должна подписать договор об аренде. Мы ударили по рукам.

– А где это? – Гидеон казался расстроенным.

– Семьдесят четвертая, недалеко от Амстердам-авеню. Две спальни. Извините меня. Мне так неловко.

– Ну что вы! Не нужно…

Мадлен осторожно выбирала слова.

– Я не хочу того, что мне принесут уже готовым, на блюдечке, Гидеон. Я во многом так сильно зависела от Константина – с тех пор, как мы приехали в Америку. Я не знаю, выжила бы я без его помощи, но я уже давно готова встать на свои собственные ноги… я ждала потому, что мне не хотелось его огорчать. Но все же время пришло.

– Я понимаю, Мадди. А тут еще я…

– Вы хотите помочь, – она опять помолчала. – Вы исключительный друг, и я люблю вас за то, что вы думаете о нас. Но мне все же нужна моя независимость… Нет, я не имею в виду, что вы не хотите, чтоб я оставалась независимой, если бы я это приняла… но я буду так себя ощущать…

Она запнулась, почувствовав, что не может выразить свои чувства словами.

– У вас будет тяжело на душе?

– Да.

– Ну что ж, – сказал Гидеон с немного натянутой улыбкой. – В таком случае, мне придется сдаться и стать владельцем этой квартиры. – Он покачал головой. – Я никогда, в сущности, не одобрял легкие деньги, но, боюсь, я к ним привыкну.

Она улыбнулась.

– По крайней мере, вам теперь будет легче приходить к нам каждый раз, когда вам только захочется, – проговорила она, уверенная, что Гидеон хорошо понимал – Зелееву не нравятся его визиты.

– А когда я смогу на вашу квартиру взглянуть? Мадлен улыбнулась ему.

– Сейчас мне нужно идти домой, чтоб забрать Валентина, но мне хотелось бы, чтоб вы были рядом, когда я буду подписывать договор. Я так ценю ваши советы.

– Я польщен.

* * *

Мадлен и Валентин переехали на новое место в первую неделю 1967-го. Их квартира была на четвертом этаже симпатичного, респектабельного вида дома на Семьдесят четвертой улице. Всего несколько Домов отделяло ее от Амстердам-авеню. Зелеев жил неподалеку, всего в трех кварталах. Но это не мешало русскому жаловаться и пытаться вытащить ее оттуда назад.

– Тебе бы нужно поискать себе что-нибудь среди этих домов на Вэст-Энде, – говорил он ей. – У них есть марка, они добротно сделаны – и там швейцары у дверей.

– Но там плата дороже.

– Зато улица широкая – там гораздо светлее и безопаснее.

– Но у меня и так солнце весь день, – сказала Мадлен. – Да и потом, Гидеон и Руди несколько раз специально прошлись там ночью, и они думают – там не опаснее, чем в других местах.

– Но не так безопасно, как на Риверсайд Драйв.

– Но я же не могу вечно оставаться с вами, Константин, – мягко напомнила ему она. – Валентин подрастает, ему нужно больше пространства. Да и мне – и вам.

– Мне нужна ты.

– Но ведь вы меня не теряете. И никогда не потеряете…

– Вот как раз именно в этом я не уверен, – мрачно ответил Зелеев.

Валентину квартира понравилась. Он был нормальным, живым и энергичным ребенком, но сколько он себя помнил, у него никогда не было места, чтоб вволю поиграть. Конечно, Мадлен водила его в разные парки и на игровые площадки, но в квартире Константина ему все время приходилось быть осторожным, чтобы что-нибудь не сломать или не разбить. А теперь у него была своя собственная комната, и мама позволяла ему играть, где угодно – если только у нее не было гостей или тогда, когда ему уже пора было спать. Только в эти моменты они и спорили.

– Но я совсем не устал, мамочка, – сказал он как-то, в один из поздних вечеров, когда она пришла к нему укладывать его в кроватку. Он говорил правду, потому что ему казалось – когда наступают сумерки, ему еще больше хочется играть.

– Ну вот, опять то же самое, – говорила ему Мадлен. – Уже поздно, и тебе нужно спать.

– Но я не усну. Я буду просто лежать тут и смотреть в потолок.

– Тогда я немножко почитаю тебе на ночь. Валентин сел, прислонившись к подушкам.

– Константин говорит, что я ночная сова – как и ты, мамочка.

– Но даже совы должны спать, дорогой.

– А когда здесь дядя Руди, он разрешает мне не спать почти до твоего возвращения. – Он улыбался во весь рот.

– Правда? Ах, он разбойник!

– Он говорит, когда ты была маленькая, тебя не так-то просто было загнать в постель.

– Я всегда послушно ложилась в кроватку, – сказала Мадлен. – У меня не было выбора. Моя мама была со мной очень строга. Даже если мне совсем не хотелось спать, я должна была лежать тихо и делать то, что мне сказали.

– Но ведь тебе не хотелось спать, мамочка, не хотелось?

– Нет, не всегда.

– Тогда ты должна знать, каково мне. Мадлен потрепала его по волосам.

– Да, ch'eri, я знаю.

– Мама?

– Что, мой родной?

– А можно нам… у нас будут в квартире цветы? Пожалуйста. Я имею в виду эти… в горшках, чтобы было, как в саду.

– Конечно, ch'eri, это отличная идея.

– Мама?

– Что?

– А мы можем купить телевизор?

– Нет, мой дорогой. Не сейчас.

– А почему?

– Слишком дорого.

– Мама?

Мадлен поднесла к губам усмиряющий палец.

– Последний вопрос.

– Ты разрешишь Гидеону отвезти нас на Кони Айленд? Он говорит, там – здорово!

– Да, конечно, ch'eri, но я не знаю, когда. Я сейчас так много работаю сверхурочно.

– А мы можем поехать в следующее воскресенье? Гидеон говорит, там есть целый парк специально для детей.

– С воскресеньями все сложно, малыш. Ты же знаешь – я работаю в Забаре весь день.

Лицо Валентина стало грустным.

– Мне так скучно и грустно, когда ты на работе, мама.

– Я знаю.

Подгоняемая чувством вины, Мадлен взяла на следующее воскресенье выходной, чтоб Гидеон мог отвезти их на Кони Айленд. Они провели несколько приятных часов в детском парке, и Валентин смог вволю накататься на всем, чего только его душа пожелала, а потом пошли прогуляться у воды. Теплый ветерок обвевал их щеки, Валентин повизгивал от радости, носясь туда-сюда и с замиранием сердца смотря на парение чаек над океаном и шумный пестрый карнавал на стороне материка. Они забрели на пляж, сняли обувь и бродили, утопая ногами в песке и слушая шум прибоя. Мадлен крепко сжимала левую руку Валентина, а Гидеон – правую, на случай, если радость вдруг завела б его слишком глубоко в воду.

– Ему нужны друзья его возраста, – сказал Гидеон Мадлен позже, когда они сели на скамейку и наблюдали за Валентином, чьи губы и щеки были еще липкими от конфет, самозабвенно игравшим в песочнице. – Он такой отважный парнишка, – Гидеон засмеялся. – Пожалуй, он был бы непрочь покататься на «русских горках», если б вы ему разрешили – и если б он знал, что доставит нам удовольствие.

– Но он проводит все свое время со взрослыми, – сказала Мадлен, и ее блестящие глаза затуманились.

– Ему сейчас пять, Мадди, ему нужно в школу.