Час до конца сентября

Решад лежал на животе, положив голову на руки, прикрыл глаза, и Ира, воспользовавшись моментом, сквозь ресницы украдкой разглядывала лежащего поодаль мужчину, повернув к нему голову.

– Решад, а ты татуировкой шрамы забил, да? Нет, их не видно, если не приглядываться. Но как же их много…

– Да, матурым, после госпиталя сделал. Где по касательной задело - так оставил, где совсем неприлично - закрыл.

– Мне нравится твоя татуировка, но и без нее можно было.

– Клише - шрамы украшают мужчин?
– открыл глаза собеседник.

– Нет, зачем? Если так получилось, что они есть, просто дальше жить. Не оправдывая избитыми фразами.

– Удивлен.

– Я говорю, что думаю, сосед.

– Вот это и удивляет. Ты странная, нет в тебе всех этих… фантиков.

– А на каком языке ты думаешь?
– Ира перевернулась на живот, оказавшись чуть ближе, чем нужно, к собеседнику. В наклоне головы подперла кулачком подбородок, заглянув в серые глаза соседа.
– Ты же тоже билингва?

– Что?
– потом задумался сам, - на русском. Но иногда на татарском, когда с кем-то разговариваю на нем. Странно, пока ты не спросила, не замечал. Почему - тоже?

– Ну, у меня два родных языка, поэтому интересно, как другие люди в такой ситуации себя ощущают.

– У тебя второй какой?

– А?
– Ира отвлеклась на красивую бабочку, и не услышала вопроса.
– Слушай, Решад, а что сейчас тебе дается труднее всего, ну, после службы?

– И ты задаешь очень странные вопросы, не логичные, как они возникают в твоей голове? Никогда не привыкну. Ни разу такие откровенные разговоры с женщиной не вел…

– Пф-ф, где я, и где логика! Ну, так что?

– Знаешь, слова подбирать, - почему-то именно ей хотелось рассказать все, что ее интересует в его жизни, а не уклоняться от задушевных разговоров, как было с другими женщинами. С ней он был уверен, что не выплывут его откровения безобразными сплетнями.
– Курсантами разговаривали исключительно матом, сразу, с абитуры в Красном Селе, да и потом, десять лет, без передыху, идиомы, как песня, вылетали. А когда на прием изо дня в день таскается бабка - божий одуванчик, которая Ленина видела, еще вертикального, тщательно следишь за выражениями, чтоб объяснить доходчиво, что ее диагноз, «вот тут ломит и тут болит» - это естественная старость.

– Ага, я все удивляюсь, что бабки в поликлинике делают весь день?

– Клуб по интересам. Диагнозами меряются, симптомами делятся, нам кости перемывают.

– Хлебнул, да?

– Угу. Живет одна Яга в соседней деревне. Дети в прошлом году ей подарили медицинскую энциклопедию, занимательную, в картинках. Так забодала всех. И детей, и внуков, и нас. Как новую страницу прочтет - все симптомы у себя обнаружит, с товарками щедро поделится. Не выдержал, намекнул внучку ее, что только рукописи в печке не горят, а эта ересь - очень даже. Через неделю бабка по огороду заскакала, прооравшись от потери кладезя знаний, но в сторону больницы смотреть передумала. Бабусек наших перестала информацией снабжать. Мы от счастья чуть воздушные шарики не надули всем Конгрессом.

– А почему такой странный выбор профессии? Ну, врач, ладно. Но военный? Настолько жопа тянулась к приключениям? Нет, знаю я одного товарища, которому тоже шило тычет с автоматом побегать на адреналине с обостренным чувством справедливости. Но у него причины серьезные. А ты как дошел до жизни такой?

– Дед мой был врачом. Всю войну прошел, живым вернулся, только без ноги. Практически, он меня и воспитал. После смерти младшей сестры… бабуля слегла, отец запил, мама работала, «сеяла разумное, доброе, вечное», - горько усмехнулся Решад.
– У каждого в семье были занятия по душе, я сам по себе. Читать рано начал, где-то в пять, а в доме книг по медицине больше, чем рассказов Бианки о зверушках. Дед как раз и пробил такую больницу в поселке построить, работал в ней почти до смерти.

– Главврачом?
– Ира подобралась внутренне, понимая, что затронула больную тему его семьи, и не стала расспрашивать о горьком воспоминании.

– Да. Я у него в кабинете все свободное время болтался, с осени до весны, читал запоем все подряд по полкам. Сейчас это мой кабинет, даже мебель осталась, книги. Когда в ноябре, в шестнадцатом году, после госпиталя приехал, поработал в Казани полгода, а тут вдруг вакансия в родном поселке, Мария Николаевна на пенсию вышла, осталась на полставки гинекологом, предложила мою кандидатуру на свое место. По сути, это работа завхозом и писарем. Сейчас еще терапевтом, пока нет замены. Полноценным хирургом мне пока не работать, - с затаенной болью в голосе Решад согнул пальцы левой руки. Мизинец и безымянный чуть дрогнули, но не поддались.

– Кстати, я все время вздрагиваю, когда ты подходишь. Казалось бы, по комплекции, должен создавать много шума, чтоб издалека было слышно. А ты реально - мышь летучая.

– С детства научился, матурым, в привычку вошло, когда отец буянил. Приходилось становиться незаметным. Потом, на службе, очень пригодилось.

Ира замолчала, вдруг представив его детство, внутреннее одиночество среди людей, даже с верными друзьями за спиной, без ласки матери, в вечном страхе перед выходками пьяного отца, глубоко закопанные обиды и боль от потери сестренки. Внезапно ей захотелось провести рукой по его волосам, обнять крепко-крепко, ободрить того мальчишку, пожалеть, но вовремя остановила себя. Не примет жалости этот человек, обозлится еще больше.

– Когда твой внутренний эксгибиционист не распахивает пальто внезапно, с тобой интересно разговаривать.

– Кто мой внутренний?

– Маньяк в парке.

– Понял. Но с тобой почему-то не получается его останавливать, - Решад сорвал колосок овсюга, тихонько провел им по плечу своей обоже, и, едва касаясь губами, повторил его путь, коснулся кончиками пальцев внутренней стороны девичьего запястья.
– Как же я тебя хочу…

– Проблема одна - я не хочу тебя, как бы ты не старался, - но не отодвинулась, не возмутилась его словам.
– Не хочу я ни обязательств с сексом, ни секса без обязательств, сосед.

– Сейчас врешь.

– Да с чего ты взял, что я что-то к тебе испытываю?

– Пульс. Он у тебя бешеный. Не будешь же ты утверждать, что так возбудилась с полпинка на жука на твоей ноге?
– Решад сел, опершись правой рукой, левой смахнул на траву с ее изящной лодыжки зеленого, с голубоватым отливом, насекомого. Задал, наконец, мучивший его вопрос.
– У тебя кто-то есть в Казани?

– Пойду я от тебя, искупаюсь лучше, - вместо ответа вскочила на ноги, потянулась в жарких лучах солнца так, что мужчина тихонько охнул от этой картины.

– Хорошо, давай выкупаемся и домой. Мать устала, да и у меня дела. Только ты иди вперед, я немного посижу еще. Вон, на ромашке погадаю.

– Реша-а-ад!
– Ирка так красноречиво и укоризненно посмотрела на плавки-боксеры мужчины, что тот, неожиданно для себя, покраснел сквозь загар.

– Иди уже, а?
– сжав зубы, попросил страдалец, неловко согнулся, пытаясь скрыть эрекцию. Надо было надеть для купания шорты просторней, черт дери, не подумал совсем, кого пригласил в поездку. Да с ней рядом килт нужно таскать, не снимая…