Час героев

Тем не менее – как только пришла пора, пацан пошел в армию. Он сделал это не потому, что боялся наказания, что его будут ловить военкоматские – а просто потому, что так было надо. В городе делали это по принуждению – а в селе, пьяном, раздрызганном, опустившемся – по долгу. Чувствуете разницу? [56]

Потом, когда он отслуживал первый год, тогда еще два года служили – начали набирать контрактников. По всем частям был выставлен план, если не выполнил норматив – угрожали рассмотреть вопрос о служебном соответствии командира части. Вот и крутились как могли, бред ведь – командир части перед срочниками чуть ли не на коленях. А ведь было!

56

Автор, сам живущий в городе, но до шестнадцати лет каждое лето проводивший в деревне, и сам не знает, как к этому относиться. Но это – правда.

Схема простая. Второй год – на контракте, куда лучше, и денежное довольствие и все, понравится – продлишь. Не понравится...

Василий Чурило решил, что терять ему нечего. Куда ему возвращаться – в синюю (от пьянства, не от васильков) родину? Остался. Понравилось...

Потом попал в Ичкерию. В долбаную-передолбаную Чечню.

Попал он туда на второй год, когда основные боевые действия уже были завершены, теоретически республика находилась под контролем федеральных сил. Фактически же...

Вошли в село. Какие там бронемашины, о чем – стоны?! Какие MRAP? «УАЗ-таблетка» – впереди, за ней – старый «ГАЗ-66», который заводился через раз. В «УАЗе» фейсы [57] были, чуть ли не ашники, четверо и один водитель. Адрес их был, они вроде как в усилении – надо быть полным психом, чтобы сунуться в Дыште-Ведено без прикрытия. Им – даже не довели, что за адрес, просто сказали ехать за этой «таблеткой» [58] и делать то, что офицеры скажут. В один прекрасный момент они «таблетку» потеряли из виду, начали искать – хрен найдешь. Связь... какая на хрен связь, ее так до самого конца не появилось нормальной, солдаты в основном по мобилам общались, по мобилам же обстановку докладывали, приказы получали. Потом чуют – неладно дело, бабы собираются, пацаны. Рванулись – выскочили чисто, только очередь кто-то вслед послал, они ответили. Потом – три «бэтээра» с комендатуры подскочило, бойцы с комендантского взвода, вошли в село. «Таблетку» нашли на базаре, фейсы – оружия нет, одному – отрезали половые органы и засунули в рот, остальных просто расстреляли, потом ножами тыкали. Это взрослые, б...ь, мужики! Что уж говорить о срочниках.

57

Фейсы– сотрудники ФСБ РФ. Ашники – управление А ФСБ РФ, антитерроризм. Это и есть легендарная группа «Альфа», только разваленная и заботой начальства сильно деградировавшая. Есть еще и управление В – бывший «Вымпел», хотя от того «Вымпела», бойцы которого для практики в Иностранный легион и Бундесвер вербовались – ничего не осталось.

58

«УАЗ-452».

Потом – комендачи пригласили в отряд исполнителей. Приговоры исполнять. Смертные. Чего?! Какой такой мораторий? Это вы душне объясните – ох, посмеются. А потом – голову отрежут. Хрен они клали на мораторий.

Кого днем задерживали – задержали, в камеру, допросили – допрашивали жестко, на такой случай у них танковый аккумулятор был и телефон полевой [59] . Пару раз задержанные подыхали при допросах, не сказав ни слова – но обычно кололись. Расколовшихся – исполняли. Сначала – как и духи, горло перерезать (расстреливать нельзя, потом по пуле установят), закопать. Потом, как скопилась взрывчатка и копать лень стало – делали проще: вывезут в пустынную местность, обложат взрывчаткой (пары килограммов хватало), бабах – и нету. В смысле – тела нету, при таком подрыве оно испаряется, разлетается на мелкие-мелкие куски. Потом в сводках – пропал без вести.

59

Применяются для пыток электротоком.

Полканом у них был Куницын. Жесткий мужик... в девяносто четвертом еще капитаном он прорывался со своими людьми на деблокирование Майкопской бригады, которую расстреливали в упор, дрался в районе железнодорожного вокзала, участвовал в зачистке заводского района, горел в подорванном бронетранспортере, до сих пор были на нем и шрамы, и следы от ожогов. Сюда вошел уже полканом, назначили комендантом района, неспокойного района. К чехам у полкана Куницына отношение было простое: хороший чех – мертвый чех. Неважно – мужчина, женщина, ребенок, старик – все одним миром мазаны. Когда русских вырезали – в опустевшие дома и квартиры вселялись чеченские семьи, матери своими руками отправляли подросших пацанов в отряды боевиков драться с русскими. Это и в самом деле был единый народ... точнее, не совсем единый, были и те, кто был за русских – но те кланы и тейпы, которые сражались – они и в самом деле были едины, в них не было ни сомнений, ни страха. Поэтому – никаких сомнений не было, если попал – никого не выпускали, кончали, если увезли – то с концами. Были и группы зачистки – ночью ездили по адресам, если про какого-то есть оперативная информация, что участник бандформирований – уничтожали всех мужчин в доме, не трогали только грудных и совсем уж пацанов. Один раз удалось выследить двух пацанов, которых послал отец поставить фугас на дороге. Пацанов связали и привязали к снаряду, потом выстрелили из снайперской винтовки – и от пацанов ничего не осталось.

Игра шла не в одни ворота. Гибли и они сами... в засадах, при обстрелах, подрывах... смерть была везде. Один раз, придя ночью по адресу, они обнаружили в доме группу боевиков, четырнадцать человек. Итог – двадцать «двухсотых» и «трехсотых», двоим или троим боевикам удалось скрыться.

Году в шестом Чурило начал понимать, что сходит с ума. Окончательно сломал его один эпизод – при обыске нашли кассету, там показывался «забой». Забой – это своего рода инициация, посвящение чеченских подростков в мужчины, причем подросткам – по двенадцать-тринадцать, а кому и по десять лет. Пленных выпускают в круг, который образуют эти самые подростки с ножами. У пленных связаны ноги, но руки свободны.

Сначала пацанов – кого нашли – казнили, положили под БТР. А Чурило, уже ставший капитаном, написал рапорт, потому что дальше так жить было просто невозможно.

Просто – невозможно. Не по-человечески это.

Куницын помог – позвонил бывшему сослуживцу, тот устроил его в охранную службу, которую возглавлял полкан из внутренних войск, тоже «чеченец». Когда Чурило явился «на представление командиру части» – вэвэшник молча посмотрел на него, потом коротко и четко изложил условия службы. За беспредел – накажу, за бухалово – накажу. Будешь честно служить – помогу. Все как в армии... только в нормальной армии, а не в той, какая есть сейчас. Чурило сам скоро увидел, как разбираются с сачками и бухариками – приехав на объект и учуяв от одного из охранников запах, полкан недолго думая двинул его в челюсть, да так, что потом водой отливали. Впрочем... что тут вообще говорить, если тот же самый полкан недолго думая двинул в челюсть замминистра МВД, за что и покинул службу.

С другой стороны – и служить было нормально. С зарплатой не кидали, всякой лажей они не занимались. Здесь ему тоже пришлось иметь дело и с чехами, и с кем похуже – но правила были уже другие. Здесь – нет прокурора, с ними уже боялись связываться. Да и того, что творилось в Чечне в первые годы ее «мирной жизни», не было. Наступило другое время – время тихое и подлое. Время выстрелов из-за угла.

Когда полкан пригласил его в кабинет – там был еще один человек – седой, поджарый, как собака, сделанный словно из витого провода, понимающие люди сразу это определяют. Он-то и рассказал Чурило – все, ничего не утаивая. Сказал, что на это дело – идут только добровольцы и шансы выжить там – даже не пятьдесят на пятьдесят. Но им придется схватиться в схватке с одними из самых опасных людей на земле, с чеченским бандформированием, подготовленным инструкторами НАТО и оснащен-ным самым современным оружием, средствами разведки и наблюдения, возможно, даже имеющими бронетехнику. Он не сказал – кто именно будет руководить этим бандформированием – но сказал, что это достаточно известный человек, на руках которого кровь даже не сотен – тысяч русских людей. Это – своего рода рулетка, ты или тебя. И помощи – не будет, по крайней мере в первое время. Чурило подумал – и согласился.

Потому что это было справедливо.

Последнее время он думал о Боге. Нет, не о том, которому ходят молиться в церквях, о другом. О едином Боге, о Боге равновесия, который воздает каждому по делам его. Этот Бог не только милует – но и карает, руками людей – но карает. Многие из тех, кто держал сейчас оборону здесь, у складов, против превосходящих сил противника – тоже были в Чечне, тоже участвовали во многом. Это было что-то вроде суда, высшего суда – кто виновен настолько, что не имеет права жить – тот и ляжет здесь. Но ляжет – не по приговору суда, не от пули палача – а как мужчина, с оружием в руках, защищая то, что считает верным и правильным в жизни. Так – и никак иначе.

Единственное, что у них было, – это штабеля и ящики, в которых были где кирпичи, а где цемент с водой, с камнями и с железками, за этим можно было спрятаться. Чеченские снайперы и автоматчики били по ним – а они били в ответ. Убивали. И умирали...

Квартира Щечко

– Видишь их? Видишь?

Чеченский снайпер, расположившийся на балконе, пытался поймать цель в прицел. Наконец, плюнув на все – все равно с такого расстояния нормально не прицелишься – прицелился по штабелю из каких-то ящиков, за которым скрывался стрелок русистов, и нажал на спуск. Винтовка бухнула, отдало в плечо, пуля попала туда, куда он и целил – в ящики, обвалив их. Русист больше не стрелял.

Третий...

На счету человека, который сейчас выбивал из винтовки «Барретт» русистов одного за другим, было уже три русиста сегодня и сорок восемь – всего, недаром Масхадов, когда еще был жив, наградил его орденом Ичкерии – «Честь нации». Он был не чеченцем – он был уроженцем небольшого села рядом со Львовом, в Ичкерию приехал по линии РУХа в девяносто третьем, да так там и остался. Выучил чеченский язык, женился на чеченке, у них даже ребенок родился. Потом Наиля с сыном погибли при бомбежке, а сам он отличился как беспощадный истребитель москалей, как-то раз он застрелил полковника с девятисот метров и скрылся.