Час, когда придет Зуев

Но то, что он увидел, было похуже начальства. На Волина желтыми, отражающими электрический свет глазами пялился огромный черный дог. Из-под приподнятых в беззвучном рычании брыльев поблескивали похожие на детские мизинцы клыки, гладкая шкура сверкала снежными блестками, под ней жабрами вздувались и опадали стенки грудной клетки. Алексею показалось, что на плече собаки короткая шерсть проедена уродливой желтоватой плешью.

Он потряс головой. Пес лениво переступил мосластыми лапами, повернулся и затрусил прочь, огибая крыльцо. Лобанов, успевший отбить кулак о запертую дверь, тоже почуял постороннее присутствие и оглянулся.

— Это какой же умник такую голую на мороз выгнал? Хотя нет, надо спасибо сказать. Если б не она, домерзали бы сейчас.

Волин молча проводил взглядом пса, пока тот не растворился в метели. Сергей толкнул друга в бок:

— Эй, не засыпай!

— Слушай, — сказал Волин, — тебе не кажется…

— Кажется, — перебил Лобанов. — Давно и настойчиво. Но давай лучше перекрестимся, а вдаваться пока не будем.

— Нет, так нельзя. Как ты думаешь, откроют нам? И что там, за дверью, кто?

Собака, между прочим, эта мне очень не нравится… — Волин почувствовал раздражение, потому что говорил не то и не так. В собаке ли дело?! Очевидно же, что сойдя с поезда, они угодили совсем не туда, куда стремились. Глупо дальше прятать голову под крыло!..

— Мне тоже много чего не нравится, — почти зло отозвался Лобанов. — Может, даже больше, чем тебе. Ну, давай обратно в лес вернемся. Или у тебя другие варианты есть?

Только сейчас Волин разглядел на лице приятеля напряжение и страх, которые больше не удавалось скрывать.

Неожиданно по ту сторону двери что-то лязгнуло, и она неторопливо, со скрипом, приоткрылась. Волин вздрогнул и отступил на шаг. Но Лобанов ухватил его за рукав и потащил в дохнувший теплом темный проем.

— Дядя Саша, кто там? Зуев, это ты? — приятный женский голос прозвучал слегка приглушенно, будто издалека.

Совершенно темное помещение, куда ввалились на окостеневших ногах Волин и Лобанов, было тесно и безобразно загромождено. Алексей с ходу врезался в острый угол невидимой мебели, охнул, попятился, тут же обо что-то споткнулся и чуть не упал. Рядом чертыхнулся Лобанов. Присутствовал здесь кто-то еще, передвигался с привычной сноровкой, но из-за темени было его не разглядеть.

— Александр Иннокентьевич! Я же вас спрашиваю, — снова звякнул тот же мелодичный голос. Теперь он заметно приблизился. — Зуев, ты?

Лобанов с грохотом опрокинул какой-то тяжелый предмет, зашипел и шепотом неприлично переиначил только что упомянутую фамилию.

— Здравствуйте, — громко сказал Волин. — Свет бы зажечь. — Окоченелые губы невнятно выговаривали слова.

В темноте кто-то завозился, закряхтел, потом раздался щелчок и вспыхнул луч карманного фонаря. Его держал невысокий лысый старик, плохо выбритый, а может, так только казалось из-за прыгающих по его худому лицу теней. За спиной старика прорисовалась женская фигура. Судя по голосу и доступным взгляду очертаниям, женщина была молода.

— Это ты, Зуев? — в третий раз настойчиво переспросила она.

— Нет, извините. Мы посторонние. Пурга на улице, заблудились, чуть не замерзли, — отозвался Алексей.

Зуев. Опять какой-то Зуев. Волин торопливо припоминал, где ему доводилось слышать эту фамилию. В памяти тут же всплыл зал удивительной станционной ресторации и «дирижер» во фраке за стойкой бара. Тоже ведь допытывался у Лобанова, не Зуев ли его фамилия. И как только узнал, что не Зуев — обнаглел.

Волин больше не сомневался в реальности их вокзальных похождений. Так. Где же еще? Дай Бог памяти.

И Алексей вспомнил. Он снова почувствовал себя лежащим с пропоротой грудью среди горящих искореженных обломков под взглядом лысоватого толстячка с фонариком, выискивающего в дымном, смрадном хаосе все того же неведомого Зуева.

Это уже вообще черт знает что! Вещие сны, знамения — мистика на постном масле!

Самое же забавное заключалось в том, что бармен-дирижер и тот незнакомец из дорожного сна — Волин вдруг отчетливо осознал это — походили друг на друга, как две капли воды. С чем мы вас и поздравляем, милостивый государь, добрейший Алексей Александрович. Не ездили вы ни на какую охоту, а полеживаете себе на коечке в надзорной палате психушки и бредите помаленьку. И отчего это вы рехнулись? Культурный человек, все у вас более-менее в порядке. А вы людоедов каких-то навыдумывали и сами себя ими до безумия запугали. Но ничего, мы вас аминазинчиком поколем…

Алексея ослепил луч фонаря, ударивший прямо в глаза. Незнакомка приблизилась и сейчас внимательно всматривалась в лица незваных гостей, будто не доверяя их словам и желая самолично убедиться, что ни один из них — не Зуев. Лысый старик услужливо подсвечивал ей, выглядывая из-за плеча. Женщина действительно была молода — не старше двадцати пяти — и, насколько Волин сумел разглядеть, недурна собой. Это почему-то слегка его успокоило. Не может быть у психов таких симпатичных галлюцинаций.

— Добрый вечер, — прогудел над самым Алексеевым ухом Лобанов. — Вы уж простите.

Мы с другом поохотиться собрались, а тут погода — сами видите. Нам бы переждать, пока утихнет. — И представился: — Лобанов Сергей Николаевич.

Женщина вздохнула, и во вздохе ее Волину почудилось разочарование.

— Надежда Андреевна. Можно просто Надя. — Она протянула руку.

Лобанов первым сдернул перчатку и сцапал смутно белеющую в темноте ладошку грубой, холодной пятерней.

— Куда это нас занесло?.. — с ходу начал он, но вопрос остался без ответа.

Надежда Андреевна, будто утратив к гостям всякий интерес, повернулась, на ходу бросила старику:

— Александр Иннокентьевич, позаботьтесь, — и мгновенно растворилась во мраке.

— Скидайте вещмешки, раздевайтесь. Ружье вот сюда, под вешалку. Не боись, не пропадет (Лобанов расстался с ружьем неохотно). Ничего, сейчас обогреетесь. — Старик помог приятелям освободиться от груза. И неожиданно, как-то невпопад, добавил: — Только ушами не хлопайте, тут ушами хлопать негоже. — Потом без перехода отнесся к Лобанову: — Так, говоришь, не Зуев тебя зовут?..

Волин сплюнул.

Втроем они двинулись тесным коридором, следуя за вертким лучом фонаря, лавируя между грудами старых ящиков и картонных коробок, пыльными полуразбитыми шифоньерами, старокупеческого вида сундуками и разной другой ни на что не годной, оплетенной паутиной рухлядью. Казалось, кто-то нарочно стащил сюда и свалил как попало всякий хлам, переживший своих хозяев и дожидающийся лишь одного: когда придет срок рассыпаться в прах. Пятно света скользило по потрескавшейся, некогда черной коже массивных диванов и кресел эпохи советского монументализма, отражалось в бельмах телевизионных экранов, подернутых ватой многолетней пыли. На свободных участках стен проглядывали выцветшие до нейтрального тона обои, местами отставшие и свисающие клочьями. В одном месте узкий проход перегораживал могучий несгораемый шкаф, облупленный, с заржавленным, похожим на штурвал, колесом на дверце, этакий обломок давным-давно затонувшего броненосца. Мимо сейфа едва удалось протиснуться.

Прямо за ним на Волина в упор уставилась пара мерцающих красноватым светом глаз.

Глаза пялились снизу вверх, плавая в полуметре от пола. Алексей застыл на месте.

Лобанов крякнул и тоже замер.

Их провожатый остановился, повел фонарем. Глаза метнулись в сторону, по полу рассыпалась костяная дробь когтей.

— Ну? Чего? Пошел отсюда, — негромко приказал старик.

Тварь затихла и затаилась.

— Кому говорю, пошел вон! Или найти тебя? — возвысил голос Александр Иннокентьевич.