Час волка

Блок немного помолчал, следя за тем, как незадачливые игроки бестолково бегают из конца в конец площадки, а Хильдебранд кричит на них, браня за ошибки и неточные броски.

— Недалеко от Роттердама, — сказал он. — На аэродроме люфтваффе.

Роттердам, подумал Майкл. Значит, не Франция, а оккупированная немцами Голландия. Почти тысяча миль к югу от острова Скарпа. Он был несколько раздосадован, находя подтверждение своим прежним подозрениям.

— К сказанному мне хотелось бы добавить вот еще что, — продолжал Блок. — Вы и ваши друзья — и тот бородатый господин, которому вы меня так и не представили, о чем, впрочем, я нисколько не сожалею, — останетесь здесь, на Скарпе, пока проект не будет завершен. Я думаю, что Скарпа окажется для вас куда более крепким орешком, чем Фалькенхаузен. Кстати, Чесна, обмен фигурами — это честная игра, ты согласна? Твои друзья нашли путь к сердцу Баумана, а мои сумели близко познакомиться с одним из тех господ, что встречали ваш самолет недалеко от Ускедаля. — Он сдержанно улыбнулся. — Вообще-то я на Скарпе неделю. Улаживал кое-какие дела и поджидал вас, барон. Когда я узнал, что вы бежали из Фалькенхаузена, я не сомневался, что вы отправитесь сюда.

На площадке столкнулись двое заключенных, и потерянный мяч поскакал по полу в дальний конец площадки. Блок поморщился.

— Наш радар следил за тем, как вы кружили по минному полю. Ничего не скажешь, это была ювелирная работа.

«Китти! — подумал Майкл. — Что стало с ней?»

— Я думаю, что в камере нашей гауптвахты вы будете чувствовать себя привольнее, чем в апартаментах Фалькенхаузена, — продолжал полковник. — К тому же там замечательно чистый морской воздух.

— А чем вы собираетесь заняться тем временем? Наверное, загорать на крыше?

— Не совсем. — Снова сверкнуло серебро улыбки. — В это время, барон, я буду заниматься подготовкой разгрома операции союзников на побережье Европы.

Это было сказано так небрежно, что Майкл, хотя у него перехватило горло, чувствовал, что он должен что-то ответить!

— Правда? Это что, сверхурочная работа?

— На это, скорее всего, уйдет гораздо меньше времени. Высадка сорвется примерно через шесть часов после начала. Английские и американские войска перетопят друг друга, пытаясь вернуться на свои корабли, и их командиры обезумеют от такой паники. Это будет величайшее бедствие за всю историю человечества — для врагов рейха, разумеется, — и триумф Германии. И при всем при том, барон, нашим солдатам не придется тратить на них драгоценные боеприпасы.

Майкл хмыкнул.

— И все это благодаря «Железному кулаку»? И газу Хильдебранда? Двадцать четыре пятидесятикилограммовые бомбы не смогут остановить тысячи солдат. И скорее всего, ваш газ первым же порывом ветра будет отнесен вспять, на ваши же собственные войска. Лучше скажите, где находится та психолечебница, из которой вас почему-то выпустили?

Блок пристально посмотрел на него. На лице его дернулся мускул.

— О нет! — Он гадко захихикал. — Барон! Мой дорогой! Чесна! Как, вы еще не знаете?! Вы что, и вправду думаете, что бомбы упадут по эту сторону Ла-Манша? — Он закатился от смеха.

Майкл и Чесна переглянулись. Внутри у Майкла шевельнулся клубок ужаса.

— Видите ли, мы не знаем наверняка, где на побережье будет происходить высадка. Существует дюжина вариантов. — Он снова засмеялся и поднес платок к глазам. — Вот это да! Какая неожиданность! Но где это будет происходить, не имеет абсолютно никакого значения. Если она начнется в этом году, то, по всей вероятности, это произойдет в течение ближайших двух или четырех недель. И вот тогда с началом операции, — сказал Блок, — мы и сбросим эти двадцать четыре бомбы на Лондон.

— Господи! — прошептал Майкл, представив, как это произойдет.

— Ни один из немецких бомбардировщиков не сможет прорвать воздушную оборону английской авиации. И никому из них не удастся не то что пролететь над Лондоном, но даже приблизиться к нему. Но американская «летающая крепость» сможет. Особенно если она после выполнения задания над Германией будто бы возвращается на свою базу. В этом случае британские истребители, возможно, даже предоставят «крепости» эскорт. Да и откуда может знать английский пилот, что следы от пуль не настоящие, а просто нарисованы уличным берлинским художником? Те двадцать четыре бомбы, — продолжал Блок, — помимо обычной взрывчатки начинены жидким карнагеном. Карнагеном называется изобретенный Густавом газ. Он покажет вам формулы и уравнения, сам я в них не разбираюсь. Мне известно лишь то, что при вдыхании газа в организме человека срабатывает какой-то внутренний механизм, в результате чего высвобождаются микробы, вызывающие разложение тканей. Эти микробы становятся плотоядными. Проходит от семи до двенадцати секунд, и плоть начинает… скажем так… разрушаться, ее разъедает изнутри. Желудок, сердце, легкие, артерии… короче, все.

Майкл, молчал. Он видел фотографии и был уверен, что это именно так.

На площадке один из заключенных, обессилев, упал и остался лежать неподвижно.

— Вставай! — Хильдебранд пнул его под ребра ногой, обутой в теннисную туфлю. — Ну! Поднимайся, я кому сказал! — Заключенный неподвижно лежал на полу. Хильдебранд обернулся к Блоку. — Этот готов! Приведите нового!

— Действуй, — обратился Блок к ближайшему солдату, и тот поспешил к выходу из спортивного зала.

— Красная команда играет в меньшинстве — четыре игрока! — объявил Хильдебранд и снова дунул в свисток. — Игра продолжается!

— Замечательный экземпляр чистоты расы, — сказал Майкл, все еще не в силах оправиться от только что пережитого потрясения. — Ведь так никогда и не узнает, что он идиот. Он слишком туп для этого.

— Боюсь, что вы правы, — согласился полковник. — В некотором смысле он действительно идиот. Но на поприще химического оружия равных Густаву Хильдебранду нет. Здесь он превзошел собственного отца. Возьмите, к примеру, карнаген. Фантастическая концентрация. Того количества вещества, что содержится в этих двадцати четырех бомбах, с лихвой хватит на то, чтобы отправить на тот свет тридцать тысяч человек — и это по самым приблизительным меркам, без учета таких факторов, как дожди и направление ветра.

— А почему Лондон? — спросила Чесна, вновь обретя дар речи после шока, подобного тому, что только что испытал на себе Майкл. — Почему бы в таком случае просто не разбомбить вражеский флот?

— А потому, моя дорогая Чесна, что бомбардировка судов — занятие хлопотное и невыгодное. Цели слишком малы, ветра над Ла-Маншем непредсказуемы, тем более что карнаген не лучшим образом реагирует на натрий. То бишь на соленую воду. — Он похлопал ее по руке, прежде чем Чесна успела отдернуть ладонь. — Но вы не волнуйтесь. Мы знаем, что делаем.

Майкл это тоже знал.

— Значит, вы хотите ударить по Лондону, чтобы известие об этом было передано высаживающимся войскам. Вы рассчитываете, что, когда солдаты узнают о последствиях, которые вызывает этот газ, среди них начнется паника, и наступление будет парализовано.

— Совершенно верно. Все они рыбками поплывут домой и оставят наконец нас в покое.

Возможность паники в рядах наступающих войск не оставляла никаких надежд на успех. Рано или поздно солдаты узнают о налете на Лондон если не из программ Би-би-си, то по слухам, это точно. И тогда Майкл задал еще один вопрос:

— А почему только двадцать четыре бомбы? А не пятьдесят?

— Потому что такое количество может взять на борт Б-семнадцать. Тем более что и этого числа зарядов для данной операции вполне достаточно. Кроме того, новая партия карнагена только на подходе, еще не прошла очистку. Это длительный и дорогостоящий процесс, и какая-нибудь ошибка может уничтожить месяцы кропотливого труда. Хотя в скором времени эта партия будет готова. Так что и вашим друзьям с Востока достанется.

На двадцать четыре бомбы ушел весь имеющийся у них готовый к использованию карнаген, рассудил Майкл. Но и этого было более чем достаточно, чтобы сорвать операцию и упрочить позиции Гитлера, и без того уже державшего за горло всю Европу.