Чаща
Шрифт:
— Загони ему копье в глаз для вящей надежности, — велел Марек. Один из стражников поглубже вонзил копье в единственное круглое око, уже подернутое белесой пленкой. Туша даже не дернулась.
Я похромала вниз по лестнице, одной рукой держась за стену, и дрожа опустилась на ступени у самой песьей головы. Кася помогала подняться Солье. Он провел по лицу тыльной стороной ладони и стер с губ кровавую муть, тяжело дыша и не сводя глаз с убитого зверя.
— Это что еще за дрянь? — осведомился Марек. Мертвым чудище выглядело еще более противоестественно: разноразмерные лапы висели на теле вкривь и вкось, как будто какая-то безумная швея сшила вместе куски от разных кукол.
Я разглядывала тушу сверху: песью голову, раскинутые в разные стороны дряблые лапы, толстое змеиное тело —
— Псоглав, — промолвила я и снова встала — так резко, что вынуждена была схватиться за стену. — Это псоглав.
— Что? — встрепенулся Солья, оглядываясь на меня. — Что такое?..
— Он из бестиария! — закричала я. — Надо отыскать отца Балло… — Я прикусила язык, поглядела на чудище, на затянутый пленкой глаз — и внезапно поняла, что отца Балло мы не найдем. — Надо отыскать книгу, — прошептала я.
Меня шатало и подташнивало. Я сделала шаг и чуть не упала, споткнувшись о мертвое тело. Марек поймал меня за руку и поддержал. Следом за стражниками с копьями наперевес мы пошли в Чаровницкую. Массивные деревянные двери, раздробленные и заляпанные кровью, покосились и едва не падали. Марек прислонил меня к стене, как шаткую лестницу, затем кивнул одному из стражников, и вместе они сняли с петель одну из неподъемных треснувших створок и убрали ее с дороги.
В библиотеке царил разгром: светильники разбиты, столы перевернуты и поломаны; сияли лишь несколько светочей, да и то тускло. Выпотрошенные книжные шкафы опрокинулись на груды книг, некогда стоявших на полках внутри. В середине залы громадный каменный стол раскололся по центру в обе стороны и словно сложился вдвое. Бестиарий лежал там открытым среди каменной крошки и битого камня; последний уцелевший светильник освещал его неповрежденные страницы. Вокруг на полу валялись три тела, изувеченные и отброшенные за ненадобностью, теряясь в тени. Марек резко остановился и застыл недвижно, как вкопанный.
А в следующий миг кинулся вперед, восклицая: — Пошлите за Ивой! Пошлите за… — и упал на колени рядом с телом, лежащим далее прочих. Марек умолк на полуслове: он перевернул покойного, и свет упал на лицо короля.
Король был мертв.
Глава 23
Повсюду голосили люди: стражники, слуги, священники, лекари; вокруг тела короля собралась целая толпа. Марек поставил трех солдат нести стражу над убитым и исчез. Меня оттеснили к стене словно плавающий по воде мусор. Прикрыв глаза, я бессильно прислонилась к книжному шкафу. Кася протолкалась ко мне.
— Нешка, чем мне помочь? — спросила она, усаживая меня на скамеечку для ног.
— Ступай найди Алошу, — велела я, инстинктивно понадеявшись: уж та-то знает, что делать.
Это я удачно придумала. Один из помощников Балло уцелел: он забился в каменный дымоход в громадном библиотечном камине. Кто-то из стражников заметил следы когтей в очаге и разбросанную по полу золу — там-то беднягу и нашли, дрожащего и перепуганного. Его вытащили, дали ему выпить. Только тогда он выпрямился, указал на меня и выпалил:
— Это она! Она нашла книгу!
Голова у меня кружилась, мне было плохо, меня все еще трясло от грома. Все дружно заорали на меня. Я попыталась рассказать про книгу — что она-де таилась в библиотеке все это время, но всем хотелось отыскать виноватого, а не объяснения слушать. Запах сосновых иголок защекотал мне ноздри. Двое стражников схватили меня под руки и, наверное, тут же утащили бы меня в темницу или чего похуже. Кто-то выкрикнул:
— Она ведьма! Если позволить ей восстановить свою силу…
Их остановила Алоша. Она вошла в залу и трижды хлопнула в ладоши; каждый хлопок прозвучал что грохот копыт конного войска. Все затихли достаточно надолго, чтобы к ней прислушаться.
— Усадите ее в кресло, и хватит уже вести себя как идиоты! — прикрикнула она. — Возьмитесь-ка лучше за Якуба. Он тут находился в самый разгар событий. Или ни у кого из вас не хватило мозгов заподозрить, что он, скорее всего, тоже затронут порчей?
Алоша обладала во дворце немалой властью; ее все знали,
тем паче стражники: все они тотчас встали навытяжку точно перед генералом. Они выпустили меня, схватили бедного протестующего Якуба и подтащили его к Алоше. Он жалобно блеял:— Но она ж ее нашла… Отец Балло сказал, это она нашла книгу…
— Молчи, — приказала Алоша, извлекая кинжал. — Подержи его за запястье, — велела она одному из стражников; тот послушно притиснул руку подмастерья к столу ладонью кверху. Алоша пробормотала над нею заговор, ткнула острием в локоть, подставила лезвие под кровоточащий надрез. Якуб стонал, извивался и корчился в руках стражи, — и тут вместе с кровью из раны потекли тоненькие струйки черного дыма и потянулись к сверкающему лезвию. Алоша медленно вращала кинжалом, собирая на него смоляные клубы — точно нитку на катушку наматывала, — пока дым не перестал идти. Тогда она подняла клинок повыше, сощурившись, поглядела на него, промолвила: — Хульвад элольвета, — и трижды подула: с каждым ее выдохом лезвие разгоралось все ярче и ярче, вот оно раскалилось докрасна, и дымные жгутики сгорели, оставив после себя запах серы.
К тому времени, как Алоша закончила, зал почти опустел, а те, кто еще остался, вжались в стены — все, кроме бледных как полотно, разнесчастных стражников, которые все еще держали подмастерья.
— Ладно, теперь можете перевязать его. Хватит орать, Якуб! — прикрикнула Алоша. — Я была там, когда она нашла книгу, ты, идиот! Этот бестиарий пролежал незамеченным в нашей собственной библиотеке многие годы, точно гнилое яблоко. Балло собирался подвергнуть ее очищению. Так что произошло?
Якуб не знал; его послали за всем необходимым. Когда он уходил, короля в зале не было. А когда Якуб вернулся с солью и травами, король и его охранники стояли у возвышения, бессмысленно таращась в никуда, а Балло читал книгу вслух и уже преображался на глазах: из-под рясы появлялись когтистые лапы, еще две отрастали сбоку, раздирая одежду, лицо вытягивалось, превращаясь в рыло, слова все еще звучали, пусть скомканно, застревая в горле…
Голос Якуба поднимался все выше и выше, срываясь на визг, пока не пресекся и не умолк. У бедняги тряслись руки. Алоша плеснула ему в стакан еще наливки.
— Книга сильнее, чем мы думали, — промолвила она. — Надо сжечь ее немедленно.
Я с трудом поднялась на ноги. Алоша покачала головой:
— Ты переутомилась. Ступай присядь у камина и не спускай с меня глаз. Не пытайся ничего делать, разве что заметишь, что книга завладевает мною.
Бестиарий по-прежнему тихо-мирно лежал на полу между осколками разбитого каменного стола: всего-то-навсего безобидная книжка с яркими картинками. Алоша взяла пару латных перчаток у одного из стражников и подобрала том с пола. Положила в камин, призвала огонь: «Полжит, полжит моллин, полжит тало», — и продолжила длинное заклинание с этого места, а потухшая зола в камине уже взревела, как пламя в кузнечном горне. Алые языки лизали страницу за страницей, норовя склеить их друг с другом, но книга просто-напросто раскрылась в огне, листы, потрескивая, трепыхались — как флаги на сильном ветру, изображения чудищ, подсвеченные сзади, словно пытались привлечь взор.
— Назад! — прикрикнула Алоша на стражников. Кое-кто из них уже шагнул было ближе, не в силах отвести от книги затуманенного взгляда. Алоша с помощью лезвия отзеркалила им в глаза отсвет огня, солдаты заморгали и, побледнев, отпрянули, перепуганные до полусмерти.
Алоша бдительно проследила, чтобы стражники отошли подальше, затем опять обернулась к камину и продолжила выпевать огненное заклинание снова и снова, широко раскинув руки — словно удерживала пламя внутри топки. Но книга по-прежнему шипела и плевалась во все стороны, точно влажное зеленое дерево, и упорно не загоралась; по зале поплыл свежий запах весенних листьев, я видела, как на Алошиной шее вздулись вены, а лицо ее исказилось от напряжения. Она неотрывно глядела на каминную доску, но глаза ее то и дело невольно обращались вниз, к раскаленным страницам. Всякий раз Алоша прижимала большой палец к острию кинжала. Выступала кровь — и Алоша снова поднимала взор.