Чаша гнева

– Я не пойду с вами, – сказал Робер, оставшись стоять. – Я направлюсь туда, куда велит мне долг.

– Мы не будем удерживать тебя, – в синих глазах Сикарда, который отложил недоеденную краюху, блеснула тревога. – Но ты шел с нами, ты видел наши обычаи. Разве не осознал ты, что именно мы и есть истинная Церковь, которая достойна принять хранимый тобой Дар?

– Я видел чистоту вашей жизни, – твердо ответил Робер, – и готов свидетельствовать перед кем угодно, что вы не поклоняетесь дьяволу! Но я служу не Церкви, а только Богу, и его голос для меня – это приказы магистра! Их я должен исполнять в первую очередь.

– Ну что же, – Сикард вздохнул, Старцы переглянулись, – ты сам выбрал свой путь. Пусть Господь охранит тебя на нем. Вчера хозяин замка подарил нам коня за проведенный ритуал. Мы отдадим его тебе. И если хочешь, то попросим для тебя оружие, а также одежду, приличествующую рыцарю! Твоя изрядно поистрепалась…

– Да распространит на вас свою доброту Пречистая Дева, – голос Робера дрогнул, впервые он ощутил сомнение в правильности своего решения. Встретишь ли такое отношение к врагу (а для катаров он был врагом) среди воинов Храма? – Я обещаю, что пока Чаша в моих руках, то ее пламя никогда не будет обращено против тех, кто считает себя христианами.

– Спасибо и на этом, – невесело улыбнулся Аймерик. – Пойду, выясню насчет одежды.

И более молодой из ересиархов покинул помещение.

– Трудный путь ждет тебя, – негромким, каким-то бесплотным голосом проговорил Сикард. Глаза его, словно подернувшиеся патиной, смотрели куда-то сквозь Робера, и тому стало не по себе. – Враги подстерегают тебя на каждой дороге, и те, кто служат носителю лилий, и те, у которых на одеждах белый восьмиконечный крест, и слуги римской блудницы… Все они алчут, аки волки около овечьего стада… Не отдай его им, ибо тогда бедствия будут неисчислимы!

Взгляд Сикарда прояснился и он улыбнулся рыцарю.

– Садись за стол, – сказал он, – перед дальней дорогой тебе нужно поесть.

Спорить с этим было бы глупо.

Ели в молчании, вскоре к ним присоединился вернувшийся Аймерик.

– Все готово, – проговорил он, когда трапеза оказалась окончена. – Конь ждет тебя, навьюченный всем, что может пригодиться в дальней дороге.

Около оседланной кобылы, вороная шкура которой лоснилась на солнце, суетились слуги. У седла Робер к собственному удивлению увидел меч, сумки оказались туго набиты.

– Там одежда, припасы, и деньги, – сказал Аймерик, – Три ливра тулузской монетой. Больше мы найти не смогли, увы.

– Ваши дары и так – верх щедрости, – Робер поклонился. – Спасибо. До конца дней я буду помнить вашу доброту.

Он вскочил в седло. С визгом в проржавевших петлях разошлись створки ворот, за ними открылся чернеющий на горизонте лес, серебристая лента реки.

– Переправа в двух лье на запад, – сказал Сикард. – Прощай!

– Прощайте, – ответил Робер и покинул пределы замка Сент-Фуа.

20 февраля 1208 г.

Альбижуа, окрестности города Милло

Вороная кобыла, с непокорным нравом которой Роберу приходилось мириться вот уже третий день, споткнулась, и молодой рыцарь едва не вывалился из седла. С трудом сдержал рвущееся с языка ругательство.

Пологие холмы Руэрга, пересеченные многочисленными реками, остались позади. Впереди, на горизонте, цепью неровных вершин маячили Севенны. Перебираться через них напрямую Роберу не хотелось, но объезжать горы с юга – значило сильно удлинять путешествие.

Поэтому он ехал прямо на юго-восток, надеясь, что эти горы окажутся к нему гостеприимнее, чем ущелья и кручи Оверни.

Была у него мысль искать помощи в одном из командорств Альбижуа или Руэрга, но не было никакой уверенности, что здешние братья, больше привыкшие собирать доходы и управляться с крестьянами, смогут ему чем-то на самом деле помочь, и не выдадут его людям короля, графа или папы.

В Провансе, который находится под сюзеренитетом короля Арагонского Педро, и где никто из вышеперечисленных властителей не имеет особенной власти, ему было бы куда проще.

– А ну стоять! – выкрик оказался настолько неожиданным, что Робер вздрогнул. Рука потянулась было к мечу, но тут же сменила направление движения, прикоснувшись к завязкам мешка, в котором хранилась Чаша.

Из-за толстенного дуба, который, судя по всему, был желудем лишь во времена Карла Великого, выступил человек с арбалетом в руках.

– Не стоит спешить, путник, – сказал он, – а то я могу и выстрелить, клянусь Святой Марией Рокамадурской!

– Что тебе нужно от меня? – спросил Робер, незаметным движением извлекая Чашу из мешочка. Он решил, что столкнулся с обыкновенными разбойниками, которых во Франции больше, чем блох на бродячей собаке. Удивлял только арбалет – редкий грабитель может позволить себе настолько дорогое оружие…

Не отвечая, арбалетчик засвистел, подражая соловью.

В ответ кто-то прокуковал.

– Жди, путник, – проговорил разбойник, – сейчас прибудут те, кто будет решать твою судьбу.

Донесся стук копыт, и из-за поворота вылетели несколько всадников. Возглавлял их рыцарь. На его алой котте четко был виден полый двенадцатиконечный крест, выполненный золотом.

Герб графства Тулузского.

Робер понял, что мысль о разбойниках была ошибочной. Подобравшись, он принялся шептать про себя слова молитвы, пробуждающей Чашу к жизни.

Вслед за рыцарем скакал оруженосец, чуть отстали несколько конных воинов, судя по мрачному и злобному виду и тому, что они были буквально обвешаны оружием – из наемных сержантов.

В одиночку, с одним мечом и без доспехов у молодого нормандца не было против такого отряда, даже не учитывая арбалетчиков, ни единого шанса.

– Кто вы такой, мессен, и что делаете в этих местах? – спросил рыцарь с резким южным выговором, остановив лошадь в нескольких шагах от Робера. Темные глаза смотрели с подозрением.

– Путешествую по собственной надобности, – сказал Робер. Плащ на его груди распахнулся, и открылся алый крест на белом фоне. Котту он, даже когда переоделся, менять не стал. Она была последним, что осталось у него от Ордена.

Избавиться от нее значило совершить предательство.

– Это он! – закричал рыцарь. – Стреляй!

Арбалетчик, при появлении всадников опустивший оружие, замешкался, и нескольких мгновений хватило Роберу, чтобы широко взмахнуть Чашей. Пламя плеснуло из нее ревущей струей, зацепило голову рыцаря в цветах Тулузы, опалило бок коню его соседа. С истошным ржанием лошадь метнулась в сторону.