Чаша и крест

Гертруда кивнула, снова теребя пальчиком рубиновое ожерелье.

И тут я вдруг сразу все поняла.

— Леди Мария по матери испанка. Она приходится Карлу двоюродной сестрой и всегда была ему предана. И если Испания объявит Англии войну, она сразу попадет в число подозреваемых в государственной измене.

Жена Генри снова кивнула.

Как может леди Мария беспокоиться за меня, если ей самой угрожает опасность? На смертном ложе Екатерина Арагонская призналась, что боится за свою дочь, принцессу Марию. Кроме того, она убеждала меня принять обет в Дартфордском монастыре, потому что верила: венец Этельстана хранится в его стенах. Опальная королева надеялась, что я смогу защитить Марию. Увы, приходится признать: я не оправдала доверия не только принцессы, жизнь которой находится под угрозой, но и покойной Екатерины Арагонской, перед которой благоговела. А все потому, что в последнее время я слишком сосредоточилась на своем горе и ни о чем другом уже больше не думала.

— Но леди Мария, — пролепетала я, — ни в одном из своих писем даже не намекнула мне на это.

— Она прекрасно знает, что все ее письма вскрывают, что их читает Кромвель, — сказала Гертруда.

Значит, и мои послания к ней тоже подвергаются строгой цензуре. Ну и пусть: я была уверена, что не писала леди Марии ничего такого, что можно было бы истолковать в политическом смысле. Сообщала, как растет Артур, рассказывала, что мечтаю заняться изготовлением гобеленов и очень скучаю по отцу. Все это было сугубо личное.

— Мне больно видеть, как вы страдаете, Джоанна, — произнесла Гертруда дрожащим голосом.

Я удивленно посмотрела на нее: ведь мы с маркизой почти не знаем друг друга. И тут она удивила меня еще больше.

Внезапно Гертруда Кортни бросилась ко мне через всю комнату и припала к моим ногам. Большие, полные слез глаза ее сверкали. Я ощутила аромат ее духов: шалфей и ромашка, и вдобавок розмарин, и еще что-то, странно-горькое.

— Мы сразу нашли вас, и это знак свыше! — вскричала она. — Я собиралась спросить в церкви, где вы живете, и отправить к вам Констанцию с запиской, попросить принять меня сегодня же. Но едва въехать в город и тут же, в самую первую минуту, увидеть, как вы лежите, распростертая на земле?! Не может быть, чтобы в этом не было глубокого смысла. Сам Господь посылает нам этот знак!

Я изумленно смотрела на Гертруду и ничего не понимала.

— О чем вы говорите?

— Мне самой судьбой предначертано спасти вас — в этом мое предназначение, — сказала она. — Джоанна, у меня много всего, очень много, а у вас так мало. Позвольте мне помочь вам. Мы будем как сестры. Оставьте этот ужасный городишко и поедемте с нами, немедленно. Сегодня же.

Предложение Гертруды Кортни так поразило меня, что я не сразу нашлась что ответить.

— Но как же мои друзья, подруги… гобелены… и Артур…

— Мы с Генри будем только рады принять в своем доме сына Маргарет Булмер, — сказала она, все еще стоя передо мной на коленях. — Я почту за честь, если вы оба обретете у нас крышу над головой.

Видно было, что эта удивительная женщина говорит искренне.

— Прошу вас, Гертруда, — произнесла я как можно более мягко, — встаньте немедленно. — Она повиновалась, и я взяла ее за руку. — Жить в Лондоне и принимать участие в придворной жизни… это не по мне.

— Я не бываю при дворе, — быстро проговорила она. — Генри, конечно, не может себе этого позволить, но у меня после смерти королевы Джейн [7] не осталось там никаких обязанностей. Да и в самом Лондоне мы проводим всего лишь четыре, от силы пять месяцев в году. Наступает весна, и мы едем к себе, на запад, где расположена большая часть владений моего мужа. Вы не представляете, до чего же красиво в Корнуолле! Ах, Джоанна, как мне хочется показать вам все это: море, леса, цветы…

7

Имеется в виду Джейн Сеймур — третья жена Генриха VIII.

И тут ее мечтательные рассуждения были внезапно прерваны какими-то криками, доносившимися снизу. Маркиза сделала знак Констанции, и фрейлина выскользнула из комнаты. Я подошла к двери.

— Джоанна, подождите, — сказала Гертруда, обнимая меня за талию изящной ручкой. — Не стоит опрометчиво подвергать себя какой-нибудь очередной неприятности.

Но я решительно высвободилась из ее объятий:

— Это мой дом. И я должна знать, что в нем происходит.

Уже спускаясь вниз по лестнице, я поняла, в чем дело. Двое слуг Кортни, оставленных стеречь мой дом, боролись с каким-то человеком. Входная дверь была распахнута. Молодой мужчина, высокий и сильный, выставив вперед правое плечо, упорно пробивался к центру гостиной. Люди маркиза объединенными усилиями пытались остановить его, но тщетно!

Наконец, издав нечленораздельное рычание, один из слуг, тот, что был повыше ростом, отскочил назад и выхватил меч.

— А ну убирайтесь вон, или я угощу вас вот этим!

— Я не уйду, пока вы не скажете мне, что с Джоанной Стаффорд! — выкрикнул в ответ молодой человек.

— Джеффри, вот она я, перед вами! — воскликнула и я тоже.

Джеффри Сковилл — а это был именно он — поднял голову, посмотрел на меня и с облегчением улыбнулся:

— Ну, слава богу, Джоанна, вы целы и невредимы!

6

Джеффри отвел в сторону острие направленного на него меча и презрительно сказал слуге, у которого сильно дрожали руки:

— Похоже, в этом больше нет нужды, приятель.

Потом, пытаясь привести себя в надлежащий вид, одернул камзол, изрядно порванный во время схватки, и огорченно пробормотал:

— О господи, кажется, я потерял пуговицу.

Не в силах сдержаться, я звонко рассмеялась. И Джеффри тоже — хотя и несколько смущенно.

Джеффри Сковилл был тот самый констебль из Рочестера, который пришел мне на помощь на Смитфилде в страшный день, когда взошла на костер Маргарет. С тех пор наши дорожки часто пересекались.

Сегодня Сковилл выглядел как-то непривычно. Светло-каштановые волосы его были подстрижены, на лоб падала прямая челка… Я уже встречала такую прическу, ее теперь носили лондонские модники. Ну кто бы мог подумать, что Джеффри следит за модой. Да и одежда на нем была новехонькая: как говорится, с иголочки, не то что прежде, когда он носил камзолы, сшитые кое-как, на скорую руку. Но иссиня-голубые глаза на слегка покрасневшем от долгого пребывания на свежем воздухе лице смотрели по-прежнему энергично и жизнерадостно.

— Что это вам так весело? — спросила Гертруда, спускаясь по лестнице. Проговорила она это живо и легко, но ступала довольно решительно.

Мне стоило некоторого труда подавить смех.

— Это мой друг, Джеффри Сковилл, — сказала я, отдышавшись. — Он служит констеблем в Рочестере.

Я представила ему свою гостью, и Джеффри низко склонился перед маркизой, но я успела заметить на его лице удивление.

— А нам этот тип сказал, что якобы он здешний констебль и живет в Дартфорде. А потом вдруг как пошел буянить, словно с цепи сорвался. — Второй слуга Генри, бывший поменьше ростом, подозрительно посмотрел на Джеффри. — Такой шум поднял!

— Если бы вы сразу ответили на вопрос, никакого шума бы не было, — возразил Джеффри.

— Без приказа милорда или миледи мы на вопросы незнакомцев не отвечаем, — отрезал первый слуга.

И тут я заметила в углу сестру Беатрису. Когда мы с Гертрудой вернулись, она не поднялась с нами наверх, но и из дома тоже не ушла. Она сжимала руки и взволнованно смотрела на нас — такой я сестру Беатрису еще никогда не видела.

— О, Джеффри, так, значит, вы получили новое назначение? — вдруг спросила она.