Чаша любви
Шрифт:
Я не ожидала от нее такой реакции. Помнилось, что не особенно довольна Любаша была, когда меня к ним подселили; килечкой называла в бочке с сельдями... Да разве поймешь этих красавиц?
Под влияние тетки я не попала — личность во мне уже оформилась. Но в одном Люба оказалась права: я зарылась «в писанине» с головой. За полгода я написала роман... Балерина (на сей раз молодая, но тоже без прототипа) в театре — на вторых ролях, а то и на третьих. Чуть-чуть не дотягивает до примы. Как ни бьется, как ни старается, какие интриги не плетет, — ничего не помогает. А амбиций — хоть отбавляй! Отсюда протест, конфликт... И балерина становится отравительницей. У нее на заводе химпрепаратов работает брат, который в необходимом количестве поставляет
Роман этот сразу же приняли в издательстве и опубликовали практически без изменений. Книга, изданная большим тиражом, разошлась за неделю. Какому автору это не польстит!.. Я же впервые почувствовала себя состоятельным человеком. Я нашла, на что употребить свой первый гонорар. Во-первых, приоделась; хотя никуда особенно не выходила, — некогда было да и не с кем. Во-вторых, сделала в квартире тетушки ремонт. В-третьих, набила книжный шкаф словарями и энциклопедиями, весьма нужными для работы. И в-четвертых, прикупила кое-какую (недорогую) мебель.
С издательством у меня завязалась дружба. Заказали еще один роман. Но чтоб непременно с эротикой! Веяние времени... Желание читателя, долгие годы даже не знавшего, что такое эротика, и более того — живущего под девизом: «В нашей стране секса нет!».
Что ж, с эротикой — так с эротикой!
И еще полгода я не покидала комнаты (из театра к тому времени уволилась). Ушла в работу с головой. Написала о молоденькой проститутке, промышляющей на вокзале и ведущей борьбу не на жизнь, а на смерть с конкурентками... Опять приняли рукопись хорошо, издали роман лишь с косметической правкой, оглушили гонораром в зеленых купюрах. Но книга востребована читателем не была. Для меня это стало настоящей трагедией; я готова была самолично скупить весь тираж и купила своих книг немало... Заноза надолго засела в сердце. Видно, жизнь еще недостаточно била меня: я не привыкла еще к провалам и неудачам. Потому частенько — и до сих пор — подушка моя бывает мокрой от слез.
Тетушка круто переменила отношение к моей литературной деятельности. Когда я работаю, она сидит в своей комнате или на кухне тихо, как мышь. А поскольку я работаю много — практически весь день — тетушка Оля весь день сидит тихо (очень уважает мой заработок). Живя в одной квартире, мы с ней редко видимся. Я даже скучаю иногда по своей тетушке и выхожу к ней на кухню. Мы пьем кофе и болтаем о том о сем. Потом я возвращаюсь к своей подружке Эрике — так зовут мою пишущую машинку... Я пока не изменяю ей, моей машинке, хотя знакомые из мира литературы все настойчивее советуют мне перейти на компьютер; говорят: «Небо и земля...». Однако «перейти» мне еще не позволяют средства; да и боязно немного — компьютер представляется сложной техникой (осилю ли?); и предпочитаю пока — по старинке.
Дружба с издательством, кажется, только окрепла от испытаний. Несмотря на очевидный неуспех второй книги, мне заказали новый роман — любовный. И чтоб с экзотикой, и чтоб героиня не прыгала к герою в постель — по крайней мере сразу. Надо уважать желания и вкусы читательниц.
Что ж, с экзотикой — так с экзотикой! Я, укрепившись духом, снова взялась за работу.
Моя героиня, хозяйка косметического салона, познакомилась прямо на улице с симпатичным мужчиной, а он оказался археологом. И они поехали в Грецию. Далее: раскопки, морские прогулки, купания под луной, красавец-грек, промышляющий на курорте в качестве жиголо и влюбившийся в мою героиню (вот и классический любовный треугольник, pi опасная ситуация, из которой герой с героиней выходят с достоинством). Сюжет, конечно, прост, как натянутая струна. Но в романе этом, думаю, главное не сюжет, а развитие
чувств, эмоциональное наполнение; ну и экзотика, разумеется...И вот везу любовный роман в издательство. После провала моей второй книги — это реванш. Я постаралась, я опять хочу оседлать триумфального белого коня. Я не жалела себя — столько времени провела затворницей. А жизнь уходит, пока я гоняюсь за успехом. На чьих-то свадьбах стреляют бутылки с шампанским — в моей же комнате монотонно стучит «Эрика»; на роскошных машинах едут влюбленные на пикники — в моей комнате шелестят страницы; на веселых вечеринках девушки красуются в дорогих платьях — а мои платья (не менее дюжины) пылятся в шкафу. Я упряма, усидчива и полна сил и замыслов; не лишена честолюбия; я добьюсь успеха. Но иногда мне бывает страшно, порою — горько.
Счетчик работает. Неумолимо бегут дни, летят годы. Мне уже двадцать четыре. Давно пора стать мамой. Но где мой герой?.. Прекрасный, долгожданный, единственный... Я понимаю специфику литературы. Литература и затворничество — супруги. Одиночество — их дитя. И все же ничего не меняю в своей жизни; только надеюсь... надеюсь... и жду...
Где ты, мой герой? Отзовись. Уведи в даль светлую...
КОГДА НЕ ХОЧЕТСЯ ГОВОРИТЬ «ДО СВИДАНЬЯ!»
И вот я еду в издательство. Тревожится сердце. Работа сделана. Она прямо-таки пышет экзотикой — самый придирчивый заказчик не придерется. От сумки, в которой лежит рукопись, так и исходит зной Греции... Ах, нет! Это солнце нагрело сумку сквозь стекло.
Моя остановка. Осторожно выхожу из автобуса — осторожно, потому что надела сегодня новые туфли на высоких каблуках. И не совсем к ним привыкла (вообще считаю, что лучшая обувь для современной писательницы — домашние тапочки). Как бы не зацепиться за ступеньку!..
Принарядилась. Посещение издательства для меня всегда праздник — тем более, если учитывать, что, кроме издательства, я давно никуда не выхожу. Внешний вид автора (лукавлю: я имею в виду авторессу!) сильно действует на редакторов. Во всяком случае мой вид. Я сегодня — сама экзотика. В кораллах и цветах. Будто из Папуа. Мой наряд, пожалуй, ключ к моему роману.
Перед входом снимаю солнцезащитные очки. В стеклянной двери — мое отражение. Я задерживаюсь на секунду, окидываю отражение быстрым придирчивым взглядом. Поворачиваю голову в полупрофиль. Я удовлетворена: перед издательством сегодня выросла высокая стройная пальма.
В прохладный вестибюль вхожу не спеша, с достоинством. Привратник, или сторож, или кто он этот человек, ряженный в ливрею, — я не знаю — глядит на меня во все глаза. Кажется, даже кланяется — вижу это боковым зрением. С чувством юмора у него все в порядке. Хочется надеяться, что и — со вкусом!
Поднимаюсь лифтом. Пользуясь тем, что в кабине в эту минуту одна, я достаю из сумочки зеркало и делаю последний смотр вооружению. Румянец на месте, губы на месте, ресницы в порядке. Поправляю челку, улыбаюсь. Нет, не то! Улыбка получается какая-то вымученная. Наверное, так улыбается пациентка профессору, который должен делать ей операцию; или студентка — тому же профессору, принимающему у нее экзамен... Нервы. Сказывается прокол со второй книгой. Попробуем еще раз — мягче, теплее. Я ведь только что из Папуа. Солнечная девушка. Может быть, чья-то мечта... Я — популярная авторесса... Улыбаюсь... Вот, хорошо. Теперь улыбка греет. И я почти неотразима!
Двери лифта раскрываются. Иду по коридору. Осматриваюсь, не поворачивая головы. Что-то здесь изменилось. Ах да — появился паркет. Едва уловимо пахнет лаком. В приемной сменили мебель на более дорогую, поставили компьютер. Хороший знак — издательство богатеет.
Я в приемной уже третий раз, однако никогда не видела секретаршу. Чашечка с кофе на столе, какой-то блокнот, авторучка, стопка бумаги для заметок... Модный пиджачок на спинке стула — такой старый трюк... Ощущение присутствия при очевидном отсутствии.