Чаша страдания

Хотя Лиля считалась лучшей ученицей в классе, но сама относилась к этому спокойно. Девчонки-старшеклассницы сбивались в группки, то дружили, то ссорились друг с другом. Некоторые считали ее зубрилой и посмеивались над ней. Она это знала, но не хотела спорить или сердиться: боялась, что кто-нибудь может ее оскорбить, наградить позорным клеймом «дочери врага народа». Лиля была хорошенькой сероглазой девушкой, но от постоянного чувства приниженности у нее выработалась манера держать голову склоненной вниз и смотреть на все искоса, снизу. Так она и ходила — с опущенной головой и глядящими в пол глазами. Чего ей не хватало, так это сердечной подруги, с которой она могла бы делиться своими мыслями. С мамой была духовная близость, но мама — это все-таки не то: она из другого поколения, не всегда ее поймет. А сближения с какой-нибудь девочкой она опасалась, не доверяя людям: вряд ли кто-нибудь мог ее понять. Поэтому она старалась держаться в стороне от своих соучениц.

Страстью Лили было чтение стихов. С тех пор как во время войны она выступала в госпитале перед ранеными бойцами, она легко запоминала стихи наизусть. Теперь, подрастая, она чуть ли не благоговела перед словом «поэт». Поэты казались ей существами из другого, высшего мира, рожденными с чудесным даром. Мария дала ей почитать старую тонкую книжку стихов Анны Ахматовой, и Лиля увлеклась так, что на время даже забыла учебники. Она с упоением читала и перечитывала стихотворение «Любовь»:

То змейкой, свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То целые дни голубком На белом окошке воркует, То в инее ярком блеснет, Почудится в дреме левкоя… Но верно и тайно ведет От радости и от покоя. Умеет так сладко рыдать В молитве тоскующей скрипки, И страшно ее угадать В еще незнакомой улыбке.

Лиля думала об этой «еще незнакомой улыбке» и о том, что поэты обладают какой-то невероятной способностью подбирать слова в ритмичные строки, завершенные рифмами, которые несут в себе красиво сконцентрированную и образную мысль. Она даже сама пыталась писать стихи, но ничего не получалось. Она сидела над чистой бумагой и с горечью думала: «Наверное, я не рождена поэтом».

В школе проходили «Евгения Онегина». Лиля выучила наизусть чуть ли не весь роман в стихах. Учительница литературы задала сочинение, Лиля выбрала тему «Лирические отступления в романе в стихах „Евгений Онегин“» и исписала целую тетрадку. Ее сочинение было признано лучшим.

При всех успехах дочери в школе, Мария с тревогой наблюдала за ней, она видела, что чувство моральной приниженности вело ее к одиночеству, мешало внутренне вырасти и распрямиться. Нельзя было допустить, чтобы девочка не имела радостей в жизни, и мать повела ее в театр на нашумевшую пьесу югославского драматурга Нушича в обработке Евгения Вермонта — «Госпожа министерша». Лиля смеялась над забавной игрой актеров Ростислава Плятта и Веры Марецкой, хотя сатирический смысл пьесы был ей еще недоступен. Затем Мария повела ее на концерт в Большой зал консерватории. Но классическая музыка была тоже пока недоступна пониманию ребенка.

Сама Мария в молодости любила оперетту и решила сводить Лилю на «Сильву» Кальмана в Летнем театре сада «Эрмитаж». И только тут Лиля впервые впала в настоящий театральный восторг: ей очень понравились мелодичная музыка и трогательная любовь Эдвина и Сильвы. Долго потом она напевала мелодии их дуэтов. Оставаясь дома одна, она становилась перед зеркалом, накидывала на одно плечо простыню, как бальный наряд, и подражая Сильве, громко пела:

Частица черта в нас Заключена подчас, И сила женских чар Родит в груди пожар… Так что же — недаром Сам черт придумал нас!

Дальше она слов не помнила, но грациозно поднимала руку и лихо щелкала пальцами, повторяя жесты певицы Стефании Петровой, исполнявшей роль Сильвы. В девических мечтаниях Лиля представляла себя — влюбленной и кого-то, кто был влюблен в нее. Ей уже мерещилась любовь, это слово все чаще мелькало в разговорах окружавших ее в школе девушек.

Школы были разделены на мужские и женские, девочки росли в изоляции от сверстников-мальчишек. По канонам советской морали, поведение и вид школьниц должны были отражать строгость и ограничения в свободе поведения. Это подчеркивало предполагавшуюся невинность, и за этим строго следили учителя. Девочкам не позволяли носить длинные волосы и сложные прически, их оберегали от любой информации об отношениях полов, почти как воспитанниц-монашек. Из-за множества ограничений атмосфера в школе была скучной и натянутой.

В четырнадцать-пятнадцать лет многие из учениц вступили в комсомол, это считалось обязательным и определяло, как тогда говорили, «общественное лицо» на будущее. Некоторые вступали из патриотических чувств послевоенных лет, другие сохраняли наивную веру в будущий коммунизм, а большинство вступало просто за компанию — «раз все, так и я тоже». Комсомольская мораль считалась еще строже обычной, но мало кто обращал на это внимание. Кое-кто поговаривал, что в райкомах комсомола, где концентрировалась молодежь, даже царил разврат. Может быть, это было и так, потому что этот возраст как раз совпадал с началом полового созревания школьниц: у них изменялась фигура и появлялся интерес к мальчикам. То и дело одна за другой они пропускали занятия из-за начала менструаций и стыдливым шепотом делились с подругами. Гормональная активность влияла и на их интересы. К тому же после войны в кино стали показывать трофейные иностранные фильмы с задорными, красивыми, легкомысленными девицами и массой веселой музыки, хотя откровенных сцен в кино тогда не было. И девушки насмотрелись романтических сцен, каких не было в советских картинах. Красавицы актрисы Джина Лолобриджида и Грета Гарбо демонстрировали свою сексуальность, и девчонок это очень привлекало.

Лиля иногда ходила в кино, то с подругами, то с мамой. Особенно ей нравились американские фильмы с юной звездой Диной Дурбин, девушкой такого же возраста, как она. Показывали фильмы со знаменитым тенором Беньямино Джильи: некрасивый и полный, он пел так приятно, что Лиля истаивала от наслаждения, слушая его.

Изредка, по праздникам, в школе устраивали вечера танцев и приглашали мальчишек из соседней мужской школы. В углу школьного зала ставили тумбочку с патефоном. Патефон с ручным пружинным заводом много десятилетий был единственным техническим средством для воспроизведения музыки.

На это развлечение и приглашали вихрастых и неловких гостей. Приходили они в школьной форме: брюки и пиджак из серого сукна, часто — в чернильных пятнах. Мальчишки в своем физическом развитии отставали от девочек-однолеток, чувствовали и вели себя в их присутствии стесненно. Лица у многих были усыпаны прыщами, по возрасту прозванными «хотенчиками». В ту эпоху еще не печатали возбуждающих фантазии фотографий полуобнаженных девиц, не показывали секса в кино. Хотя многие мальчишки занимались онанизмом, но представлений о девушках у них было мало. Они нерешительно становились вдоль стенки под портретами Ленина и Сталина, тихо с глупыми смешками переговариваясь между собой, и оторвать их от стенки и уговорить танцевать было непросто. А рано созревшие девушки, как раз наоборот, танцевать любили и умели, легко двигались, демонстрируя себя в ритме музыки — это талант чисто женский.

Дежурный учитель накручивал ручку патефона, ставил старые поцарапанные пластинки — танго, вальсы и фокстроты. Голос популярного певца хрипло пел:

Зажгли вы вдруг во мне любовь, Ушли и не вернулись вновь…

Оттащив мальчишек от стены, девочки грациозно и с вызывающими улыбками клали руки им на плечи и становились в позу для начала танца, иронически глядя на партнеров.

Кавалеры, с напряженными лицами и выпученными глазами, демонстрируя медвежью грацию, топтались, неумело и неловко обхватив партнерш, смотрели себе под ноги и тут же наступали девочкам на туфли.

Редкий юноша, осмелев, начинал двигаться свободнее и невзначай прижиматься к партнерше. Но дежурный учитель был тут как тут, следил за всем и подходил к ним, разводя на приличное расстояние, как судья-рефери разводит сцепившихся на ринге боксеров.

Лиля любила двигаться в танце и даже умела танцевать на коньках. Но эти неуклюжие и вихрастые ребята совсем ей не нравились. Она удивлялась: как они могут кого-то интересовать? Однажды после танцев один из них, Игорь Никитин, улыбчивый высокий парень с пробивающимися усиками, увязался провожать ее домой и взял под руку. Лиля съежилась, сгорая от стыда. Она боялась вырвать руку и боялась, что он захочет ее поцеловать. Игорь говорил ей что-то веселое, пытался рассмешить и сам смеялся, но она не слушала от смущения и напряжения, а только мечтала скорей дойти до дома, чтобы он отвязался. Перед домом он оглянулся по сторонам, протянул к ней руки и наклонился, чтобы поцеловать. Но она увернулась и юркнула в подъезд. С тех пор она его избегала.