Часовой механизм любви
Шрифт:
– Я не понимаю…
– Егор Алексеевич, ну нельзя же быть таким буквальным! – Сорокин отсмеялся, но веселье не ушло из глаз. – Она специально кладовщика услала, грузчиков распихала по складам, надела юбку провокационную, споткнулась на лестнице, скажете, нет?
– Споткнулась, да. Неловко получилось.
– А вы, Егор Алексеевич, зашли на склад, полный матрацев, и принялись считать полки, вычислять коэффициент эффективности их использования и выяснять, где кладовщик, допустивший небрежность с товаром.
Егор отлично помнил тот день. И правда, Елена тогда пыталась переключить его внимание на что-то другое, но на что? Его настолько занимало то, что товар был навален как попало и что грузить его при таком хранении
– Вот дьявол. – Егор озадаченно посмотрел на Сорокина. – Мне и в голову не пришло. Она что же, рассчитывала, что я прямо там повалю ее на матрацы и… Да ну, глупость какая-то.
– Рассчитывала, еще как рассчитывала. Мы на эту мыльную оперу целый месяц любовались – то попросит вас подвезти ее, то зайдет якобы по делу, а сама начинает болтать о вещах посторонних, шутить и демонстрировать грудь, а дверь открыта и все видят…
– Честно говоря, она меня отвлекала от работы, и я уж хотел попросить Наташу, чтобы она ее не пускала ко мне. И дверь стал закрывать.
– Ну, да. – Сорокин с сожалением потряс пустой кофейник. – Когда сотрудники поняли, что ей ничего не светит, все были очень рады.
– Зачем ей нужно было обязательно спать с директором?
– Это такой тип людей. – Сорокин вздохнул – ему хотелось курить. – Они ничего собой не представляют, но их самооценка гораздо ниже, чем они того заслуживают, а амбиций выше крыши, и вот эта разница между самооценкой и амбициями вызывает у них постоянное желание унижать других и добиваться своего любыми способами. Ну, и совесть у них отсутствует как понятие, они считают, что обычные человеческие чувства – это выдумки писателей и кинорежиссеров.
– То есть такие люди не испытывают никаких чувств?
– Испытывают. Страх, ненависть, неуверенность – то, что испытывает в той или иной степени любой из нас, но у нормального человека противовесом являются воспитание и совесть, а у этих людей такого противовеса нет. Шаповалова искренне не понимала, что она делает нечто дурное – а почему нельзя, ведь это приводит к нужному результату? Такие люди используют секс как способ контроля, и этим поднимают свою самооценку. С другой стороны, они пытаются контролировать остальных, шантажом или запугиванием добиваясь от них послушания. А с вами у нее ничего не вышло, вы даже не заметили ее суеты. Она очень серьезно собирала на вас компромат, вы это знаете?
– Нет. – Егор почувствовал, как закипает внутри злость. – Но я видел, что происходит что-то не то. Больше я не намерен игнорировать нездоровую обстановку, которая сложилась в коллективе.
– Трудно будет это переломить, Егор Алексеевич. Ведь ничего явного, за что можно уцепиться и доказать, нет. Фактически идеальное преступление, вот в чем все дело.
– Я сегодня заказал услуги финансового аналитика для всех наших подразделений. Думаю, кое-что появится уже завтра.
– Неужели саму Витковскую наняли? – Сорокин с уважением посмотрел на Егора. – Лучше нее никого нет, но к ней записываться надо за месяц.
– Мы с Ольгой Владимировной давние знакомые, она мне не отказала. Завтра все будет.
– А кто знал, что вы собираетесь это сделать? – Сорокин вдруг стал очень серьезным. – Кому вы об этом сказали?
– Никому. Я решил это в какую-то минуту просто по наитию, тут же позвонил Ольге Владимировне и договорился о встрече. В течение получаса все решилось, я скопировал документы на диск и взял копии отчетов из своего сейфа, чтобы никого не привлекать к этому делу. Я даже заплатить ей собирался из собственных средств, чтобы не пропускать их через нашу бухгалтерию.
– Что-то вас к этому подтолкнуло. – Сорокин напрягся. – Что вас тревожит, Егор Алексеевич? Об этом я должен знать, скажите мне.
– Я не знаю,
имеет ли это отношение к происходящему на фирме. – Егор отчего-то очень не хотел говорить Сорокину о ДТП. – Накануне праздника меня на улице едва не сшибла машина. Полиция считает, что это было сделано намеренно.– Почему?
– Нашлись свидетели, которые утверждают, что водитель намеренно пытался меня сбить. Но, поскольку я никого в этом городе не знаю, кроме сотрудников фирмы, это маловероятно.
Егор решил не говорить Сорокину о записи с камер наблюдения кафе. Реутов рассказал ему, но можно ли об этом говорить с кем-то, Егор не знал, а потому решил Сорокину не сообщать.
– Скверно. – Сорокин задумчиво посмотрел в окно. – Странные дела творятся, Егор Алексеевич.
– Я думаю, надо Маслову доложить.
– Конечно, надо. – Сорокин вздохнул. – А насчет покушения на вас… поговорю с полицией, узнаю, что у них есть, а вам нужно быть осторожней, пока все не выяснится.
– А выяснится ли?
– Обязательно. – Сорокин поднялся. – Да, хочешь не хочешь – надо ставить в известность Маслова. Я сам с ним переговорю, Егор Алексеевич, а вы езжайте-ка домой. Что-то мне подсказывает, что вся эта история – только присказка, сказка еще впереди.
Он вышел, недовольно сопя, а Егор подошел к окну. События последних дней были настолько странными, что в голове у него образовалась каша из разрозненных фактов и фраз, и что-то важное крутилось в памяти, но он забыл, что именно.
А может, Шаповалову убил тот, кто убил Машу Данилову? Если Дима прав и это именно Маша подлила Вере в стакан наркотик, то сделала она это по чьему-то наущению – скорее всего, той же Шаповаловой. И это логично, потому что сама по себе Вера никак не мешала Маше, которая только-только была переведена в отдел, причем на тот момент травля уже затихла, Маша не принимала в ней участия и могла вообще о ней не знать. Так что не было у девушек ни давних счетов, ни ссор – они, скорее всего, по работе вообще не пересекались. Но кто-то дал Маше пузырек и велел влить содержимое Вере в стакан. Если Дима прав, то это была именно Шаповалова – да и не мешала Вера больше никому, похоже. Маша целый год знала, кто это был, но молчала. Ну, молчала-то понятно отчего: ей сказали, что она соучастница, так оно и было, и она не могла этого не понимать, но ее убедили, и она охотно дала себя уговорить, что – ну, просто случайно все вышло, невинная шутка привела к печальным последствиям, кто же знал. И тем не менее Маша была для Шаповаловой реальной угрозой – по глупости могла проболтаться. Она и проболталась почти – принялась ему рассказывать, что было на празднике год назад. И кто-то услышал и понял, что дурочка выболтает все, просто чтобы заинтересовать директора, на которого у нее были виды. И Маше быстро заткнули рот. Этот человек весь год прикидывал, что же делать с ней, а тут и решать ничего не надо, выхода другого не было. Но кто? Тот, кто затеял эту травлю, а кто, кроме Шаповаловой, мог принимать в этом участие? Кто использовал Шаповалову в своих целях, отвлекая внимание директора и сотрудников от того, что он делает? И тут не в контроле дело, тут цели осязаемые и финансовые. Но кто мог знать о грядущем аудите?
Егор обхватил голову руками. Дьявольская каша, которая заварилась, у него на глазах становилась все гуще, а он не знал, с какой стороны к ней подступиться, но что-то нужно делать, ведь люди не могут работать, когда такое происходит.
Зазвонил сотовый, и Егор увидел номер Шатохиной.
– Домой едем или ночевать тут решил?
– Едем, сейчас выхожу.
Сегодня они решили, что будут приезжать на работу вместе – пусть и на двух машинах. Егору хотелось ощущать присутствие новых друзей, потому что мысль о том, что кто-то собирается его убить, ему не нравилась. Он до конца в это не верил, отрицал это, но все-таки грызло сомнение: а вдруг Инна и Реутов правы, что тогда?