Части целого

— Так ты остановишься или нет? — спросил я.

— Слушай, Марти, когда-нибудь ты поймешь. В тот день, когда во что-то поверишь. Черт! Мне пора. Прибыла пицца.

— Я верю в…

Щелк.

Я положил трубку и пнул стену. Естественно было подумать, что, когда человек в ярости, физические законы не действуют и нога способна пройти сквозь кирпич. Поглаживая ушибленный палец, я не в меру разволновался. Нотки глубокого удовлетворения в голосе брата вывели меня из равновесия. Он не дал мне возможности сказать: «Я нашел свою веру. Я тоже делаю нечто важное». Не знал, что я непреодолимо увлекся книгой Гарри и стал инструментом ее издания. Зачем? Никто не заставляет меня заниматься ее изданием. Это ни к чему. Терри делает все, чтобы расправиться со спортсменами, а я делаю все, что в моих силах, для книги. Меня начала терзать мысль, что во мне чего-то не хватает, чтобы заниматься этим с полной отдачей и до конца пройти по дороге, на которой запрещены все развороты. Терри для достижения цели демонстрирует абсолютную безжалостность и настойчивость, и я, чтобы идти своим путем, должен проявлять такую же безжалостную настойчивость. Иначе я так и останусь испуганным, никчемным лицемером, нежелающим идти на риск ради своего дела.

Я принял революционное решение.

Если следующий издатель отвергнет книгу, я просто не приму его отказа. Не приму «нет» в качестве ответа. Ни за что не приму. Потребую, чтобы он напечатал рукопись. И если нужно, возьму его в заложники и буду держать до тех пор, пока книга не появится на прилавках. Оружие достать не проблема. Стоило выдвинуть любой ящик комода в доме Гарри или запустить руку поглубже в большую сахарницу, и она натыкалась на полуавтоматический пистолет. Разумеется, я ненавидел все, что связано с оружием: пулевые ранения, смерть, но, с другой стороны, мне нравилась перспектива нарушить очередную заповедь, тем более что я не чтил отца своего. Разве существует надежный способ заставить человека страдать ради двухвечных жизней?

Вечером, когда Гарри нализался водки и наелся снотворного, я залез в сахарницу. Пистолет был покрыт липкими кристалликами. Я стряхнул их в чашку и выпил чай. И при этом ощущал вкус оружия.

Наследующий день я ушел из дома еще затемно. Терри никак не проявлял себя по крайней мере неделю, поэтому у дома не стояли лагерем журналисты, хотя валялись их намокшие от росы бычки. Я сел в идущий в Сидней автобус. Следующее в списке издательство располагалось прямо напротив центрального вокзала. Прежде чем переступить порог, я тщательно изучил расписание поездов — на случай, если придется срочно смываться. Поезда, если не брать в расчет пункт назначения, уходили каждые три минуты. Я приобрел кучу билетов в разные направления.

В вестибюле висела информационная доска под стеклом, на которой белыми буквами были перечислены все работающие в здании организации. Название моей последней надежды стояло против четвертого этажа — «Небычные книги». Буква «о» отсутствовала, нетрудно было понять почему. На шестом этаже располагалась компания под названием «Кооперативное общество одежды Вуду», на втором — «Хоп — и готово! Торговля очистителем пятен».

Я поднялся на лифте на четвертый этаж, нашел в конце коридора туалет и не менее двадцати минут стоял, свесившись над унитазом, и продумывал стратегию поведения. Перед дверью «Необычных книг» я задержался и, прежде чем постучать, сунул руку в сумку. Пистолет был на месте, без сахара — в оружии не осталось более никакой сладости.

Я постучал и услышал голос:

— Войдите.

За столом сидел мужчина и читал. Не взглянув, он жестом пригласил меня сесть. Я слишком разнервничался и никак не мог опуститься на стул — колени не сгибались, ноги свело. Я оглядел кабинет. Он был не больше гардеробной и захламлен как хлев. С полу до потолка высились стопы газет, в углу валялась кипа одежды, рядом стоял коричневый чемодан. Закрытые окна не пропускали в комнату воздух. Редактор выглядел лет на сорок. Не знаю, что он там читал, но при этом вид имел довольный, этакий старый козел. На столе лежала зубная щетка — возле чашки с зеленой жидкостью. Мне стало нехорошо: к щетке прилипли волосы.

— Чем обязан? — Редактор поднял голову.

Я полез в сумку, наткнулся рукой на пистолет и достал рукопись. Плюхнул ее на стол и приступил к привычной процедуре: сказал, что фамилия автора должна оставаться неизвестной до тех пор, пока мы не найдем подходящего издателя его революционного труда, что пикантная тема не позволяет мне оставить рукопись, но если редактор заинтересовался и не хочет упустить уникальную, сенсационную возможность, то может бросить на работу взгляд, а я пока подожду. Я произносил эту речь столько раз, что говорил не задумываясь. Он не сводил с меня полупьяных глаз и все время улыбался своей дряхлой козлиной улыбкой, словно в это время вспоминал об ароматной пене в ванне.

— Что ж, давайте посмотрим.

Он открыл первую страницу. Через окно за его спиной я видел, как на вокзал вползает поезд. Издатель перескочил в середину, чему-то рассмеялся и отложил рукопись.

— Сатира? Добрая старая сатира? Написано хорошо, смешно, но, честно говоря, не мой профиль.

Моя рука, сжимавшая пистолет, стала липко-сладкой.

— Тем не менее спасибо, что заглянули.

Я не тронулся с места. Прошла томительная минута. Издатель показал мне глазами на дверь, я сделал вид, что не заметил.

— Видите ли, — кашлянул он, — я сейчас нахожусь в стесненных обстоятельствах. Не мог бы опубликовать и собственного некролога. Так что нечего стоять над душой.

Я не двинулся с места. Казалось, воздух в кабинете сгустился и не выпускал меня в коридор.

— Знаете, что я читал, когда вы вошли? Нет? Ничего. Вот так-то! Делал вид, что читаю, чтобы показаться занятым. Печально, правда? — Я не пошевелился, только едва заметно дышал, и он продолжал: — Вот, взгляните.

Рядом с издателем возвышалась гора книг, он взял верхнюю и протянул мне. Я скосил на нее глаза — это был учебник по биологии.

— В Лондоне я работал в бульварных газетенках. Это было очень давно. — Издатель встал, обошел стол и, сев на краешек, забегал глазами по комнате. — Здесь маленькое издательство. Ничего выдающегося. Мы публикуем учебники по естественным дисциплинам — физике, биологии, химии и так далее по списку. Работаем вдвоем с женой, делим бизнес напополам. Она унаследовала деньги от отца, мои — заработаны потом и кровью. Десять лет мы управляем нашей маленькой компанией и, можете не сомневаться, цапаемся по-домашнему. Я совершал неблагоразумные поступки, но благоразумно помалкиваю, так что кому до этого какое дело? — Он ткнул пальцем в учебник биологии в моей руке: — Порадуйте глаз, взгляните на инструмент моего крушения. Страница девяносто пять.

Я открыл девяносто пятую страницу и нашел изображение человеческого тела с названием всех частей и объяснением всех функций. Это напоминало инструкцию пользователя стереосистемой.

— Заметили что-то необычное? — спросил издатель.

Я не заметил. На рисунке тело выглядело как всякое другое. Разумеется, ему недоставало некоторых деталей: жировых отложений по бокам талии, морщин и следов подтяжек, но в остальном не было ничего необычного.

— Она сделала это специально. Знала, что я не удосужусь проверить до того, как работа поступит в печать.

— Не понимаю.

— Мозг! Посмотрите, как она назвала мозг!

Там было сказано: «Яйца». А в том месте, где должны быть яички, красовалась надпись не просто «мозг», а «мозг Стэнли». Когда он мне это показал, я заметил, что все изображение тела мужчины представляет собой критическую оценку Стэнли: его склонность к спиртному, игре, женщинам — сердце, почки, кишки, что ни возьми, сопровождали подписи, которые намекали на его чрезмерное употребление алкоголем, неправильную диету, его агрессивность и сексуальную бесполезность. Чем дальше, тем больше. Я понимал: некоторым ученикам это может понравиться.