Частица твоего сердца

– Я нашел ее четыре дня назад, – пояснил Миллер. – С тех пор прихожу сюда каждый вечер. После работы.

– Да? – Я осмотрел небольшое помещение, в котором стояли деревянный стол и скамья; в одной из стен было прорезано окно. – А где ты работаешь?

– В галерее игровых автоматов, внизу, у парка развлечений.

Я кивнул и сел на скамейку.

– Можно смотреть на океан.

Миллер снова сунул руки в карманы.

– Да, это здорово. Хорошее место, чтобы просто…

– Убраться от всего подальше?

– Именно.

– Ранее ты казался больным, – проговорил я. – И при чем здесь часы? Они как-то связаны со всем этим?

– Это датчик. У меня упал уровень сахара в крови. – Миллер приподнял рубашку и показал мне маленькое белое устройство, прикрепленное к животу. – У меня диабет.

Я кивнул, и в памяти тут же всплыл эпизод из детства, одно из редких неплохих воспоминаний. Я спрятал улыбку, боясь, как бы Миллер не подумал, что я смеялся над ним.

Слишком поздно.

– Что смешного? – спросил он, в голосе его отчетливо прозвучало подозрение.

– Когда я был ребенком, то знал одну девочку… пяти лет, – проговорил я, и неожиданно на меня, словно лесной пожар, обрушился приступ смеха. – У ее тети был диабет. А малышка называла его «диа-ба-титьки».

Миллер взглянул на меня, а потом тоже расхохотался.

– И никто ее не поправлял?

Я покачал головой.

– А ты бы стал?

– Черт, нет.

Из-за этого дурацкого слова мы хохотали как безумные, словно ничего забавнее в жизни не слышали. Я так не смеялся уже целую вечность и готов поклясться, Миллер тоже.

– Черт, я много лет не вспоминал об этом, – проговорил я, когда мы снова смогли дышать.

Миллер вытер глаза.

– Это шедевр. Диа-ба-титьки. Нечто подобное мог бы сказать новый хахаль моей мамы. Специально.

Я тут же уловил скрывавшийся в его словах подтекст. И веселость испарилась.

– Он один из этих?

– Да. Именно.

Я уставился в маленькое окошко, наблюдая, как океан вновь и вновь обрушивался на песок, разглаживая его поверхность. Давая возможность начать все сначала. Именно за этим я сюда и приехал и в первый же день чуть не бросил школу.

Я смогу двигаться дальше. Ради себя и ради Миллера. Я коснулся татуировки в виде совы на правом плече. Мама хотела бы, чтобы я присматривал за ним.

«Я помогу ему. Потому что не похож на отца. Я, черт возьми, не…»

– Они тебя больше не тронут.

Миллер нахмурился, сбитый с толку, а потом вновь с подозрением уставился на меня.

– Ты решил стать моим телохранителем или что-то в этом роде? Забудь. Я сам могу о себе позаботиться.

Я склонил голову набок, выжидая. Он, как и я, не привык к подобной людской благотворительности.

– Ладно, – наконец произнес он, и при звуках этого единственного слова что-то зародилось между нами. Становясь прочным и настоящим. Он собрал свои вещи. – Мне нужно на работу. Оставайся здесь сколько захочешь.

«Теперь это и твоя хижина».

Он не сказал этих слов, но я расслышал их в его голосе. Миллер Стрэттон походил на меня. Одиночка, которому в жизни выпал дерьмовый расклад. Но он не стонал и не жаловался. Он со всем справился и продолжал двигаться вперед. Я это уважал.

Я сидел там до захода солнца. Мне не хотелось уходить, но становилось темно. Вокруг валялись старые обломки прибитых к берегу бревен. Руками я вырыл в песке небольшую ямку и набросал туда древесины. В следующий раз принесу жидкость для розжига. И тогда смогу оставаться здесь сколько захочу.

Хотя мне нужно будет что-то есть. В конечном счете.

Я потащился прочь от хижины, обратно к парковке и своей пустой квартире. Я разогрел замороженный ужин, слушая доносившиеся из телевизора спортивные новости, и просмотрел объявления о найме в местной газете. Сделал несколько звонков и нашел пару разовых подработок. А еще договорился о строительстве сарая на заднем дворе у какой-то старушки. Как раз то, что сейчас нужно. Вполне подходящее время. Я разобрался с просьбами жильцов, и нужно же было чем-то занять три дня отстранения от школы.

Я поужинал и посмотрел футбольный матч, потом посвященное ему спортивное ток-шоу. И все же часы показывали лишь одиннадцать вечера.

Но это был новый город. И новое начало. Может, я смогу спать как нормальный человек. И все будет в порядке.

Я свернулся на дурацком матрасе и в конце концов задремал.

Кошмар уже поджидал меня.

Глухой стук его шагов на нашей кухне. Ее джинсы, скользящие по линолеуму, когда она пыталась отступать. Взмывавшая вверх и опускавшаяся бита.

Снова.

И снова.

И снова.

Я проснулся от собственных криков. Простыни промокли от пота, я все еще ощущал отзвуки наносящей удары биты.

Я глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, потом натянул какую-то одежду, зашнуровал ботинки.

Черт возьми, многовато для нового начала.

Выйдя на улицу, я вгляделся в безмолвную темноту ночи и зашагал прочь.

Глава 3. Шайло

В пятницу, в конце первой учебной недели, я проснулась, как обычно, в пять утра. Рассвет только начал проникать в безупречно опрятную спальню, заполненную всем, что составляло мою суть.

Биби называла ее моим гнездом.

«Ты как сорока, собираешь все красивое и блестящее».

Моя лучшая подруга Вайолет называла это отражением творческой энергии. Большая кровать приткнулась в углу комнаты, освобождая место для полок, заполненных книгами по работе с металлом, геммологии, энергии кристаллов, биографиями художников и сборниками поэзии. Все пространство стены занимали коллажи вместе с мандалами, которые я нарисовала черными чернилами, и несколько акварелей со времен моих недолгих занятий живописью. На столе под окном виднелись аккуратные стопки набросков карандашом и просто каких-то каракулей. Рядом лежали ежедневники и записные книжки, заполненные списками дел, каждый пункт которых был зачеркнут.

Я зажгла разноцветные лампы, висевшие на стыке стены и потолка. Их неяркое пестрое свечение создавало в комнате атмосферу, которую я так любила.

Я включила песню Принса и села за стол рисовать. Через двадцать минут у меня был набросок нового изделия. Кольца, в котором тонкие нити металла – вероятно, меди и серебра – обвивались вокруг полудрагоценного камня, словно виноградная лоза. Им я и займусь в гараже после обеда. Я улыбнулась.

«Я сама создаю нечто блестящее».