Частная жизнь знаменитостей

Потекла размеренная, спокойная жизнь. «Никогда не предполагала, — записала вскоре после свадьбы Александра, — что могу быть такой абсолютно счастливой в целом мире, так чувствовать единство двух смертных».

Распорядок дня

День Николай начинал после завтрака в своем кабинете. Работал, сидя за письменным столом, в простой холщовой рубахе, мешковатых штанах и мягких сапогах. Предпочитал обходиться без помощников (у него не было даже личного секретаря). В одиннадцать часов выходил на прогулку в парк. Когда появились дети, они сопровождали его в этих прогулках. Зимой вместе с детьми строил ледяные горки. Иногда он брал ружье и стрелял по воронам, чтобы, как говорил, рука и глаз охотника не отвыкали. (Охотился обычно в Беловежской пуще на оленей, фазанов и куропаток.) В середине дня обедал, дорогих изысканных блюд не любил. Борщ, каши, отварная рыба с овощами. Любимой едой был жареный молодой поросенок с хреном, которого запивал портвейном. После обеда — прогулка верхом, затем чай с сухарями, маслом и английскими бисквитами. Пирожные и конфеты исключались. Затем снова работа в кабинете до восьми вечера, посетители, встречи. Беседуя, Николай закуривал папиросу. Закончив, шел ужинать. Вечером вся семья собиралась в гостиной, и не было для него лучшего отдыха, чем чтение вслух в домашнем кругу. Жена и дочери в этот момент рукодельничали. Читал обычно Толстого или Тургенева, но больше любил Гоголя. Но попадался и какой-нибудь модный роман. У Николая была прекрасная личная библиотека. Каждый месяц она пополнялась двадцатью самыми лучшими книгами из разных стран. Иногда вместо чтения вечерами наклеивал в альбом фотографии, сделанные им самим.

Вечерний чай подавали в двадцать три часа. Перед сном Николай каждый день делал записи в дневнике, принимал ванну и ложился. В отличие от многих европейских монарших пар, русская императорская чета предпочитала спать вместе в одной постели.

Увлечения и пристрастия

Помимо фотографирования, можно сказать, этого главного увлечения, Николай любил пешие прогулки, играл в бадминтон, крокет, теннис, а то и просто пилил и рубил дрова. Катался на автомобиле и моторной лодке, был покровителем авиаклуба. Регулярно посещал театр — балет и оперу, предпочитая музыку Вагнера.

Александра Федоровна не всегда могла сопровождать супруга во время его верховых или пеших прогулок, игры в теннис или бадминтон. У нее были больные ноги, отчего она предпочитала передвигаться в экипаже или в коляске-каталке. Однако Николай всегда был неизменно внимателен, мог часами возить свою обожаемую Аликc в коляске по аллеям парка. Он вообще считался с ее мнением, а со временем, попросту говоря, оказался у нее под каблуком. Стал, как и она, чрезмерно набожным и суеверным. Поощрял ее увлечение всякими магами и прочими «странными» людьми.

Одним из них стал некий французский «кудесник», в прошлом колбасник из Лиона, затем фельдшер, преследуемый на родине за шарлатанство. Императрица распорядилась поместить его в комнате рядом с царской спальней, чтобы своими «чарами» способствовал рождению сына, которого она страстно желала. Звали этого чудодея Филипп (настоящее его имя было Нозьер Вашо). Он, по-видимому, обладал силой гипнотического воздействия и сумел внушить доверие к себе. «Наш друг Филипп, — писала она Николаю, — подарил мне образ с колокольчиком, который предупреждает меня о близости недобрых людей, мешает им подойти ко мне поближе».

«Божьи люди»

И таких «странных» фигур возле императрицы становилось все больше. В том числе австриец Шенк и француз Папюс, богомолка Дарья Осиповна, ворожея Матрена-босоножка, юродивый Митька Козельский, странник Антоний и другие. Пока всю эту пирамиду «божьих людей», а проще говоря, проходимцев не увенчал тобольский крестьянин Григорий Распутин, действительно обладавший феноменальным даром внушения. Он и внушил царской семье, и прежде всего Александре Федоровне, что только он сможет охранить их цесаревича от всех бед и напастей. Постепенно Распутин приобрел такое влияние, что императрица стала советоваться с ним по всем вопросам, по его желанию даже назначали и смещали министров. Наконец, в 1916 году против ненавистного «старца» составился заговор и он был убит. Но это не спасло Россию.

Былое: случаи, курьезы, слухи

В небольшом зале Гатчинского дворца посредине на возвышении стоял узорчатый ларец с затейливыми украшениями. В 1801 году ларец был заперт на ключ и опечатан императором Павлом I. По его завещанию вскрыть ларец надлежало через сто лет после его смерти. Возникали два вопроса: что в том ларце и кому придется его вскрывать? Впрочем, в общих чертах было известно, что в нем хранится конверт с предсказанием монаха Авеля Вещего дому Романовых, сделанное им Павлу I.

Минуло сто лет, и вскрыть ларец должен был тот, кто в это время занимал русский престол, то есть Николай II.

11 марта, в столетнюю годовщину смерти Павла I, состоялась заупокойная панихида. Петропавловский собор был полон молящимися. «Здесь не только сверкало шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица, — писал очевидец. — Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах».

«Еще накануне, утром того дня, царь и царица были очень оживлены и веселы», — вспоминала приближенная императрицы. Им предстояло узнать вековую тайну, и это их почему-то забавляло. К поездке в Гатчину они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. «Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные».

Тайна ларца

…Николай II вскрыл заветный ларец, извлек бумагу, там хранящуюся, и несколько раз прочел предсказание Авеля Вещего о том, что ждет его и Россию в будущем. Он побледнел, когда узнал свою терновую судьбу. Недаром родился он в день Иова Многострадального, много придется ему вынести — и кровавые войны, смуту и великие потрясения государства Российского. Его сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет обманут, предан и оставлен всеми. В ушах звучали прочитанные вещие слова: «На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая… Накануне победы рухнет трон царский. Кровь и слезы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмет в безумии власти, и наступит воистину казнь египетская…»

О том, что прочел в бумаге, хранящейся в ларце, Николай никому ничего не сказал. Только однажды, лет восемь спустя, у него состоялся разговор с П. А. Столыпиным, о чем вспоминал французский посол М. Палеолог. На предложение председателя правительства провести важную меру внутренней политики царь, задумчиво выслушав его, сделал скептическое движение рукой, как бы говоря: «Это ли или что другое, не все равно?!» После чего произнес с глубокой грустью:

— Мне, Петр Аркадьевич, не удается ничего из того, что я предпринимаю.

Столыпин запротестовал было, но царь у него спросил:

— Читали ли вы жития святых?

— Да, по крайней мере частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около двадцати томов.

— Знаете ли вы также, когда день моего рождения?

— Разве я мог бы его не знать? Шестого мая.

— А какого святого праздник в этот день?

— Простите, государь, не помню!

— Иова Многострадального.

— Слава богу! Царствование вашего величества завершается со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.

— Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания, но я не получу моей награды здесь, на земле. Сколько раз применял я к себе слова Иова: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне».

Расстрел

Это придет к нему июльской ночью 1918 года. Он будет расстрелян вместе с женой и детьми. Его главный палач, фельдшер-недоучка большевик Юровский, как сумасшедший, палил в царя из своего пистолета, который, кстати говоря, много лет спустя будет подарен Н. С. Хрущеву потомком одного из участников преступления.