Частное лицо

Когда она дошла до ноля, послышался удар гонга, прямо как в фильмах с Брюсом Ли.

– Класс! – отреагировал Клименок. – А перед обедом что, в гонг не бьют?

– Бьют, но вчера там что-то поломалось.

– Понятно, и спасибо за помощь следствию.

– Всегда пожалуйста.

Должен признаться, что как писатель я искренне завидую тем мастерам пера, которые могут развести листов на десять описание ветки сирени, или не менее подробно описывать натюрморт на столе, густо сдабривая его пустыми разговорами. Подобный талант легко позволяет раздувать даже сводку погоды до размера как минимум повести. К сожалению, таких способностей у меня нет. Возможно, это связано с тем, что, как читатель я терпеть не могу все эти толстовские дубы глазами князя Андрея, и стоит мне нарваться на более или менее длинное описание гостиной или тучек на небе, как я гарантированно пропускаю этот кусок. Если таких описаний становится слишком много, я попросту перехожу к другой книге. Поэтому, несмотря на желание это сделать, я не стану описывать ни деликатесы, которые нам посчастливилось съесть, ни светские беседы. Только то, что имеет отношение к делу.

Короче, завтрак уже подходил к концу, когда Анна Степановна, она же Шапокляк, она же Жрица Милосердия, постучав ножом по бокалу, как это делают на банкете, когда хотят произнести тост, заявила:

– Кажется, я знаю, кто преступник, – торжественно, словно пионер, дающий клятву, сказала она.

– Да? И кто же он? – ехидно спросила Вера Павловна.

– Да, Анна Степановна, если вы знаете, вы должны нам немедленно назвать его имя, – поддержал ее Свидригайлов.

Затем разом загалдели все, превратив завтрак в стихийный митинг. Одна лишь Анна Степановна, да мы с Клименком сохраняли молчание.

– Вы на рожу ее посмотрите, – сказала мне Катя. Она сидела рядом со мной за столом. – Само олицетворение торжества. Ее медом не корми, дай побыть в центре внимания.

Словно в ответ на эти слова Анна Степановна поднялась из-за стола. Это заставило публику затихнуть.

– Я должна еще кое-что проверить, – сказала она, – и потом я вам все скажу.

– Когда? – бросил кто-то из зала.

– Сегодня вечером или завтра утром. А теперь прошу меня извинить, – с этими словами она покинула столовую.

– Послушай, Ватсон, ты хорошо выспался? – спросил меня Клименок, когда мы встали из-за стола.

– Да, а что?

– Тогда поработай немного соло, а я пойду вздремну. Представляешь, так ночью и не прилег.

Вот только на его лице не было никаких следов недосыпания. Соврал? А если и так, мне какое до этого дело.

– Хорошо, – согласился я, – что надо делать?

– Задавать вопросы. Желательно в самых неожиданных местах.

– Какие?

– Любые. Это не имеет значения.

– Но для чего?

– Видишь ли, Ватсон, люди почему-то склонны считать, что мы либо поголовно все некомпетентные идиоты, и все, что мы делаем – полнейшая чушь; либо считают нас клонами Холмса и Пуаро. В этом случае они полагают, что каждый наш шаг является результатом каких-нибудь умозаключений, и всеми силами стараются нащупать этакую генеральную линию партии. А так как здесь никто не знает, какова твоя истинная роль, твое шоу окажет незаменимую услугу следствию.

– Ладно, договорились.

– А раз так, слушай инструкцию: Правило №2 неписанного кодекса настоящего детектива гласит, что для того, чтобы эффективность процесса сбора и обработки информации была максимальной, необходимо умело сочетать интенсивный сбор и обработку информации с процессом интуитивного прозрения. На практике это выглядит достаточно просто. Устав, например, торчать в каком-нибудь архиве или задавать тупые вопросы всяким придуркам, ты выходишь на улицу и идешь или едешь, куда глядят глаза. Ты просто следуешь за своей интуицией. И если она подсказывает тебе бросить все и идти к любовнице, значит, так тому и быть. Разумеется, каждый твой шаг должен быть отражен в отчете с соответствующей аргументацией… Более или менее понятно?

– В общих чертах да.

– Тогда действуй. Потом расскажешь, что получилось.

Клименок отправился к себе в комнату, а я, решив без лишних раздумий перейти сразу к процессу интуитивного прозрения, вышел пройтись. Гуляя по саду, я случайно напоролся на Анну Степановну, выполнявшую на спрятанной среди кустов лужайке какие-то хитроумные физические упражнения. Я собрался, было, ретироваться, но она меня остановила.

– Вы мне не помешаете, – сказала она, словно приглашая меня остаться.

– Спасибо.

Пока мы обменивались любезностями, она упрямо сгибала совершенно нечеловеческим образом ногу в коленном суставе. В конце концов, послышался отчетливый хруст.

– Вам не больно? – ужаснулся я.

– Это всегда больно. А иначе практика теряет смысл. Скажите, – спросила она, – почему вы терпите все эти оскорбления? Я понимаю, он ваш начальник, но не дает же это ему право обходиться с вами столь снисходительно фамильярно… Где ваша гордость, в конце концов!

– Вот только он мне не начальник, а, скорее учитель и консультант. Что же касательно оскорблений, то я не чувствую, чтобы меня кто-то оскорблял. Возможно, я и не прав. А относительно гордости… Возможно, у меня ее нет.

– И плохо. Гордость – это мост, по которому человек может подняться до неба, а нет гордости и не моста.

– Рожденный ползать…

– Это не одно и тоже. Главное понять, ЧТО в этой жизни зависит от нас.

– Я с вами полностью согласен. Но позвольте задать вам вопрос по делу.

– Я же сказала, что скажу позже, когда буду готова.

– Меня интересует не «кто», а «почему».

– Что почему?

– Почему вы сказали это при всех на обеде?

– Я хотела увидеть его лицо.

– А если он вам поверил?

– Боитесь, что он может причинить мне вред?

– Боюсь, что простым вредом здесь не кончится.

– Если я права, то он слишком ничтожен, чтобы что-либо предпринять.

– А если вы неправы, а он поверил?

– Здесь все слишком ничтожны, чтобы что-либо предпринять.

– Вы так считаете?

– А вы разве нет?

– Ну… я не знаю.

– А я знаю. А теперь извините, мне пора в душ.

– Вот вам и Милосердие, – сказал я себе вслух, оставшись один.

Устав торчать на улице, я вернулся в дом. В декорированной под чайный клуб комнате я обнаружил Покровского. Он пил чай, соблюдая все китайские премудрости.

– Не помешаю, Генрих Нифонтович? – спросил я, остановившись у порога.

– Хотите чаю? – предложил он.

– Не откажусь. Что пьем? – поинтересовался я, садясь за стол.

– «Большой красный халат». Вам это о чем-то говорит?

– У меня есть «бирюзовая карта» «Улуна».

– О, да вы – родственная душа. Не ожидал.