Частное расследование

Я собирался ехать прямо домой, но увидел, что еду мимо клиники Гэбни. Перед зданием были припаркованы стального цвета «линкольн» и отделанный по бокам деревом «меркьюри-универсал». «Сааб» Урсулы стоял у въезда на дорожку.

Занятие группы, которую посещала Джина, перенесенные на день раньше? Внеочередной сеанс в связи с ее гибелью? Или еще одна группа, которую ведет увлеченный своим делом доктор?

Два часа. Если сеансы проводятся по расписанию, с часу до трех, то этот должен закончиться через час Я решил понаблюдать за зданием и позвонить пока Майло.

Я огляделся в поисках телефона-автомата. Напротив через улицу стояли дома. Дальше к югу весь район целиком занимали частные владения. Но в квартале к северу располагался целый ряд магазинов и заведений: длинное здание довоенной постройки из золотистого кирпича с отделкой из известняка и куполообразными коричневыми навесами над каждой витриной. Я медленно ехал мимо. Первое заведение оказалось рестораном. Потом шли контора по торговле недвижимостью, кондитерский магазин я антикварная галерея, возле которой на тротуар были выставлены напольные вешалки и какие-то столики. За этим зданием была еще пара торговых кварталов, а дальше стояли многоквартирные дома.

Я решил попытать счастья в ресторане. Развернулся и остановился перед входом.

Очаровательное небольшое заведение типа бистро. Название «Ла Мистик» выведено матовыми буквами на окнах. Сами буквы в стиле модерн, окружены гирляндой. В длинном ящике под окном — мята и белые петунии. Табличка над цветами приглашала на ленч.

Внутри стояло восемь столиков под скатертями в белую и голубую клетку, на них в вазах из синего стекла — букетики маргариток и лаванды; белые стулья и стены, туристические афиши на европейские темы, открытая кухня за низкой плексигласовой перегородкой, где трудился латиноамериканец в поварском колпаке. Два столика были заняты, за обоими сидело по паре консервативно одетых пожилых женщин. То, что лежало у них на тарелках, больше всего походило на зеленые листья. Они взглянули на меня, когда я вошел, потом вернулись к ковырянию в своих тарелках.

Ко мне направилась светловолосая женщина лет тридцати с очень бросающимся в глаза бюстом; в руках она держала меню. У нее было полное, приятное лицо, которое несколько проигрывало от натужной улыбки. Ее волосы были собраны в узел и перевязаны черной лентой, на ней было черное вязаное платье до колен, которое подчеркивало ее грудь, но в остальном не очень ей шло. Пока она шла, я видел, как подспудное беспокойство деформировало ее улыбку.

Беспокойство новичка за только что начатое дело?

Беспокойство из-за того, что еще не выплачены долги?

Она сказала:

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, где вам нравится.

Я огляделся и заметил, что два столика у окна позволяли держать клинику в поле зрения, хотя и на самом его краешке.

— Пожалуй, сяду вон там, — решил я. — Нет ли у вас таксофона, которым я мог бы воспользоваться?

— Пройдите сюда. — Она показала на дверь слева от кухни.

Телефон висел на стене между туалетами. После двух гудков включилась новая запись Майло на автоответчике. Я оставил ему свое сообщение, что хотел бы с ним кое-что обсудить и что, по всей вероятности, вернусь к Мелиссе домой к четырем часам. Потом я набрал номер одной картинной галереи в Беверли-Хиллз, с которой мне уже приходилось иметь дело, и сказал, что хочу поговорить с владельцем.

— Юджин де Лонг слушает вас.

— Юджин, это Алекс Делавэр.

— Приветствую вас, Алекс. По Маршу пока ничего нового. Мы все еще подыскиваем что-нибудь в приемлемом состоянии.

— Спасибо. Вообще-то я звоню узнать, не сможете ли вы оценить для меня картину; скорее, две картины одного и того же художника. Ничего официального, просто хотя бы приблизительно.

— Разумеется, если речь идет о чем-то мне известном.

— Цветные эстампы Кассатт.

Секундное молчание.

— Я не знал, что вы — потенциальный покупатель подобных вещей.

— Если бы. Но я узнаю это для приятеля.

— А ваш приятель покупает или продает?

— Может быть, захочет продать.

— Понятно. А какие именно цветные эстампы? Я сказал.

— Подождите секундочку, — попросил он и оставил меня на проводе на несколько минут. Потом снова взял трубку.

— Вот тут у меня под рукой самые свежие аукционные цифры по сравнимым вещам. Как вам известно, когда идет речь о вещах, выполненных на бумаге, все зависит от того, в каком они состоянии, так что без осмотра точно сказать не могу. Однако эстампы Кассатт выпускались обычно небольшими тиражами — она была перфекционисткой, не стеснялась доводить до блеска свои первоначальные оттиски и переделывать гравюры — так что любая ее приличная работа представляет интерес. Особенно в цвете. И если ваши оттиски действительно в отличном состоянии — полные поля, отсутствуют пятна, — то у вас в руках парочка бриллиантов. С подходящего клиента я мог бы получить четверть миллиона. А может, и больше.

— За оба или за каждый?

— За каждый, разумеется. Особенно при нынешней ситуации. Японцы без ума от импрессионизма, и Кассатт стоит первой в их американском списке. Я ожидаю, что ее значительные живописные картины очень скоро будут идти по семизначной цене. Эстампы же, по существу, отражают некий сплав западного и восточного эстетического чувства — она находилась под большим влиянием японской графики, — который им импонирует. Даже триста тысяч не были бы абсолютно неприемлемой ценой за очень хороший оттиск.

— Спасибо, Юджин.

— Не за что. Скажите вашему приятелю или приятельнице, что у него или у нее в руках первоклассная вещь, но, честно говоря, по-настоящему ее еще не оценили. Если же все-таки он или она решит продавать, то нет необходимости ехать в Нью-Йорк.

— Так и передам.

— Bonsoir, Алекс.

Я закрыл глаза и немного поразмышлял о нулях. Потом позвонил своей телефонистке и узнал, что звонила Робин.

Я позвонил к ней в студию. Когда она сняла трубку, я сказал:

— Привет. Это я.

— Привет. Я просто хотела узнать, как у тебя дела.

— Неплохо. Я все еще здесь, у пациента.

— "Здесь" это где?

— Пасадена. Сан-Лабрадор.

— А, старые деньги, старые тайны.

— Если бы ты только знала, как ты права.

— Ну да. Если человечество когда-нибудь перестанет бренчать на струнах, я возьмусь гадать на кофейной гуще.

— Или будешь торговать акциями.

— Нет, только не это! Тюрьма не для меня.

Я засмеялся.

— Так что вот, — сказала она.

— А у тебя как дела?

— Прекрасно.

— Что было с гитарой мистера Паникера?

— А, просто царапина. Никакой катастрофой там и не пахло. Я думаю, он в конце концов чокнется — от чрезмерной трезвости.

Я снова засмеялся.

— Неплохо было бы опять встретиться, когда ситуация немного разрядится.

— Неплохо бы, — согласилась она. — Когда ситуация разрядится.