Частный визит в Париж

Но рубашку не расстегнул.

Не расстегнул, хотя спереди были пуговки и дело было несложным.

Не расстегнул, потому что не мог, потому что снова подумал о дяде, потому что этот пир жизни и плоти не сочетался с печалью траура – а у Максима был слишком развитый вкус, чтобы позволить себе подобную эклектику, – так и остался, замер: ладони, запущенные через рукава, на ее спинке, пригоршнями накрывая воробьиные крылышки лопаток; так и стоял.

И Соня – так и стояла, затихнув под его руками. И они простояли неизвестно сколько, закрыв глаза и не шевелясь, и пряное чувство горечи постепенно захватывало два эти существа и заструилось между ними, разделяя.

Соня высвободилась первой.

Не глядя на Максима, она пошарила в сумочке и вытащила пачку сигарет. Закурила, нервно отставляя руку в сторону и уклоняясь от выпущенного ею же дыма. Сигарета дрожала в ее худых пальцах; даже не дрожала – тряслась.

– Я была в полиции, – сказала она, садясь в кресло и устремив на Максима темные глаза, плывшие в нежном облаке усталости и печали. – Они мне сказали: никакого завещания нет. Не существует. Они справились в нотариальном банке данных… И я не понимаю, что из этого следует и следует ли из этого что-нибудь. Следователь мне ничего не объяснил. Это важно?

Максим перевел дух от не остывшего еще объятия. Стараясь сосредоточиться, он пошагал по комнате, потом уселся и сказал:

– Погоди-ка, детка, давай по порядку.

Соня вскинула глаза на «детку», сказанную с необычайной и как бы уже привычной ласковостью, будто теперь они так и будут друг к другу обращаться, но Максим не заметил ее взгляда.

– Все подробно, с самого начала, – морщил он лоб, сосредоточиваясь. – Что тебе вообще рассказали в полиции и о чем тебя спрашивали?

Максим вдруг почувствовал, что теперь, когда Реми больше не ведет расследование, он должен взять на себя хотя бы одну из его функций, а именно: рассказывать и объяснять, что происходит. По крайней мере Соне.

– Спрашивали, что я делала в то время… Алиби, одним словом. У меня его нет. Вернее, есть, но не на все время… Спрашивали про Пьера. Я так поняла, что у него алиби тоже нет. Он искал мне подарок, у меня день рождения скоро… Не знаю, они будут проверять, наверное, кто меня видел, кто его видел… Еще о завещании расспрашивали, о столике, о тебе. Они, кстати, наверное, тебя тоже вызовут или сюда придут.

– Я ведь уже вчера все рассказал, в больнице.

– Я тоже вчера с ними разговаривала. Они каждый раз задают почти одни и те же вопросы, но это якобы необходимо.

– Ну, не страшно. Надо так надо. Что еще?

– Сказали, что задержали Ксавье для допроса, на два дня, что ли. У него тоже алиби нет, а тот факт, что машина припаркована недалеко от его дома, бросает на него подозрение. К тому же он грозился папу убить… это многие слышали. У него нашли альбом с фотографиями, где на всех общих снимках он вырезал лицо папы…

– Значит, у полиции два направления на данный момент, как и у Реми… Ты знаешь, что Мадлен наняла Реми установить, виновен ли Ксавье?

– В самом деле? Это странно. Это ведь ее отец! А если Реми докажет его виновность? Что тогда она будет делать?

Максим хотел было сообщить Соне новость о том, что Мадлен приходится ей сестрой, но что-то удержало его. Хотя, конечно, никто не просил его хранить этот факт в секрете, и все же… Если у Мадлен есть какие-то цели, то он не хочет послужить для нее орудием. Проще говоря, если Мадлен рассчитывает, что он донесет эту информацию до Сони, если у нее в этом свой интерес, – то она ошиблась в своих расчетах. Пусть выкручивается сама.

– Не знаю, – ответил он Соне. – Я не понимаю ее логику. Тем более что мне показалось, что этот ее визит сюда послужил лишь тому, что Реми всерьез заинтересовался ею самой… Он стал ее подозревать, мне кажется.

– Какие же у нее могут быть мотивы?! У Мадлен – что у нее может быть против папы?!

– Я ничего не понял, – поспешно соврал Максим. – А второе направление, значит, это наследство, как я понимаю. То есть этот очаровательный столик, – кивнул он в его сторону.

Столик невозмутимо парил на своих тонких гордых ножках, тускло поблескивая лакированной поверхностью.

– Завещания нет, – сказала Соня. – Что это означает?

– Нет на мое имя, ты хочешь сказать.

– На мое тоже нет.

– Но тебе и не нужно, ты ведь автоматически наследница, ведь так? Если столик не оформлен на мое имя, то, значит, его получаешь ты. И Пьер.

– Послушай, Максим, я ничего не могу понять, – жалобно сказала она. – Что, я теперь под подозрением? Или Пьер? Или мы оба?

Кажется, столик ее не интересовал, причем не интересовал совершенно. Максима это обрадовало. Ему было бы неприятно увидеть в Соне подтверждение словам Реми, сказанным час назад о наследстве и наследниках…

– Боюсь, что да… Если – если! – вина Ксавье не будет доказана, то полиция примется за вас. Раз столик не оформлен на меня, то у вас есть мотив… Извини, Соня, если ты действительно хочешь, чтобы я продолжал, то мне придется употреблять довольно жестокие выражения…

«Как это так получилось, что мы все с ней нянчимся?» – мелькнула раздраженная мысль.

– Это не страшно, – тихо ответила она.

– У вас есть мотив для убийства.

– Какой?

– Интерес к столику как к материальной и как к антикварной ценности, учитывая в особенности, что Пьер коллекционирует антиквариат. Интерес убрать Арно до того, как он напишет завещание на мое имя. Мы уже об этом говорили.

– Я помню. Но ведь это было так, в теории? Ведь Реми не подозревает Пьера на самом деле? Пьер, конечно, страстный коллекционер, но…

Максим посмотрел на Соню отчужденно. Теперь, когда она говорила о Пьере, ее муж снова стал реальностью – реальностью, о которой они напрочь забыли полчаса назад…

– Вот именно поэтому он под подозрением, – неприязненно сказал он. – Кроме того, его можно заподозрить в покушениях на меня: пока он не знал о завещании, он поторопился убрать Арно, а когда ты ему сказала, что твой отец написал завещание на мое имя, то попытался убрать меня. Потому что если меня нет, то в этом случае столик снова отходит к тебе.

– Неправда! Я не верю! – Соня схватилась за голову руками. – Пьер не мог убить папу! Он не такой, он не способен на это! И потом, он меня любит!

– Ну и что? – холодно ответил ей Максим. – Бывают люди, которые убивают даже тех, кого любят, не то что родителей тех, кого любят.

Соня заплакала.

– Что-ты-пони-маешь! – доносилось сквозь рыдания. – Что ты всех судишь! Что ты сам знаешь о любви?!

– Эй, эй, ну что ты расплакалась, как маленькая! Я же не обвиняю Пьера, я тебе рассказываю, что подумают в полиции! Кончай реветь! – сдал позиции Максим.