Часы смерти
Шрифт:
— Погодите немного, — сонно заговорил доктор Фелл. — Скажите, мистер Полл, что-нибудь еще не выплыло из тумана прошлой ночи?
Полл, пытающийся разобраться в ситуации, напряг мозги.
— Вы имеете в виду, вспомнил ли я что-нибудь? К сожалению, стари… э-э… прошу прощения. Нет, ничего. Хотя и пытался весь день.
— Даже когда мисс Хэндрет рассказала вам о происшедшем?
— Боюсь, что нет.
— Хм! — Маленькие глазки блеснули на красном лоснящемся лице. — Но, возможно, у вас имеется какая-нибудь идея относительно того, что могло случиться? После того как наша первоначальная версия разлетелась вдребезги, мы вынуждены искать новые нити.
Полл выглядел слегка польщенным. Достав из кармана плоскую серебряную фляжку, он притворился, будто собирается пустить ее по кругу, потом сделал большой глоток. Чаша весов дрогнула и опустилась под тяжестью порции виски. Интонация Полла стала более доверительной.
— Надеюсь, не нити, ведущие
Хэдли выпрямился.
— Вы имеете в виду, — начал он, — что подозреваете…
— Нет-нет! Я только сказал, что он мне не нравится. И ему это известно, так что никакого секрета я не открываю. Но когда Лючия все рассказала мне, я насторожился. Может, ничего в этом нет — только пьяные мысли и разговоры. Но зачем на ружье устанавливают два ствола? Потому что птиц в лесу всегда больше одной, иначе какой смысл в охоте? Так вот, убили офицера полиции, а в том же доме находится другой полицейский офицер, причем оба знали друг друга и работали вместе, как говорит Лючия. Неужели это никого не интересует?
В глазах Хейстингса появился блеск, который тут же погас. Он сжал кулаки и откинулся на спинку стула.
— Господи, как бы я хотел вам поверить! Но это не пойдет — вы не знаете всю историю… К тому же именно я могу выдать этой свинье оправдательный документ! Он все время находился в комнате — я видел его.
— Вот как? — откликнулся доктор Фелл.
Он не повысил голос, но что-то в его тоне заставило всех умолкнуть. В наступившей тишине громко звякнула чья-то ложка.
— Вы видели его в комнате все это время? — продолжал доктор Фелл. — Я знаю, что вы видели Боскома. Но разве вы видели и Стэнли? Если я правильно помню, он был за ширмой.
Хейстингс шумно выдохнул. Казалось, он напрягает память, но не может найти в ней ничего удовлетворительного.
— Сожалею. Вы не представляете, как бы мне хотелось это подтвердить. Конечно, я не мог видеть Стэнли, но ясно видел при лунном свете дверь. Никто не входил и не выходил через нее.
Доктор Фелл тут же утратил к нему интерес.
— Почему вы не любите Стэнли? — спросил он Полла.
— Ну, он постоянно путается под ногами, если вы меня понимаете. Торчит в комнате Босси, пьет его бренди и молчит как бревно, а если говорит, то что-нибудь чертовски неприятное. Кстати, именно он постоянно рассуждает об испанской инквизиции.
Доктор Фелл устремил сонный насмешливый взгляд в угол потолка.
— Хм, да. Снова бедная старая испанская инквизиция. Как же писатели льстили ей, джентльмены, и насколько все прочие ее не понимали! Вспомните ужас Вольтера: «Ce sanglant tribunal, ce monument de pouvoir monacal, qui l'Espagne a recu, mais elle-meme abhorre». [53] Это написано в то время, когда в просвещенной Франции людей могли отправлять в Бастилию без суда и держать там, пока они не сгниют заживо! Конечно, тогда инквизиция уже была на последнем издыхании — не вырезала человеку язык и не отрубала руку за политическое преступление, как во Франции, но это не имеет значения. Некогда у меня был молодой друг — писатель, который собирался создать роман об ужасах инквизиции. Он был полон энтузиазма, намереваясь изобразить злобных инквизиторов, изобретающих все новые и новые пытки, и молодого героя, шотландского моряка, попавшего к ним в лапы. Как я помню, все должно было закончиться поединком на шпагах с Торквемадой [54] на крышах Толедо… Но потом, к сожалению, он прекратил читать беллетристику и перешел к документальным свидетельствам. И чем больше он их читал, тем скорее терял свои блистательные иллюзии. Должен с прискорбием сообщить, что он забросил свой замысел и превратился в озлобленного и разочарованного человека.
53
Этот кровавый трибунал, этот монумент монашеской власти, который Испания принимает и которого сама же страшится (фр.).
54
Торквемада, Томас (ок. 1420–1498) — глава испанской инквизиции с 1480-х гг.
Это вывело из себя даже Хэдли.
— Не хочу подстрекать вас к очередной лекции, — сердито сказал он, — но вы не можете отрицать очевидного. Не станете же вы утверждать, что ваш молодой шотландский герой не подвергался бы угрозе пыток и сожжения на костре?
— Конечно нет. Однако не намного большей угрозе, чем в Шотландии. На его родине колодки и тиски для пальцев являлись узаконенной частью при допросе обвиняемого в любом преступлении. Если бы он
отрицал существование загробной жизни, то в Испании его бы сожгли не быстрее, чем в Англии, согласно пуританскому ордонансу от 1648 года, чем в Шотландии, где отправили на костер две тысячи «ведьм», и чем добрый старый Кальвин [55] сжег Сервета. [56] Но в Испании его бы сожгли, если бы он не отрекся от своих убеждений, в то время как дома ему бы не предоставили подобного выбора. С сожалением должен сообщить, что в Испании не сожгли ни одного человека, пожелавшего отречься перед чтением окончательного приговора… Нет, я не защищаю инквизицию, — поспешно добавил доктор Фелл, постучав по столу тростью. — Я просто говорю, что на нее не нападают за подлинный вред, который она причинила, — разрушение нации, вечное пятно, ложащееся на семью с mala sangre, [57] тайных свидетелей на суде (что также было привлекательной чертой английского закона) и безусловное осуждение за некоторые преступления, какими бы незначительными они ни являлись. Считайте инквизицию злом, но не смотрите на нее как на ночной кошмар. Да, инквизиторы пытали и сжигали людей, как и гражданские власти в Англии. Но они верили — пускай извращенно — в человеческую душу, а не были компанией полоумных школяров, злобно истязавших кошек.55
Кальвин, Жан (1509–1564) — французский деятель Реформации, основатель кальвинизма ~ радикального направления протестантизма.
56
Сервет, Мигель (ок. 1510–1553) — испанский врач и мыслитель. За критику христианских догматов обвинен в ереси и сожжен в Женеве по указанию Кальвина.
57
Дурная кровь (исп.).
Хейстингс зажег сигарету. В полутемной комнате пламя спички, словно факел, осветило его лицо — впервые он выглядел старше Элинор.
— Вы говорите нам все это с определенной целью, сэр, — заметил он. — С какой именно?
— Во-первых, меня интересует отношение мистера Полла к Стэнли, а во-вторых…
— Да?
Доктор Фелл пробудился от размышлений и резко выпрямился. Казалось, паутина лопнула и на какое-то время ужасы отступили.
— Пока это все, — заявил он. — Отправляйтесь в кино, все трое, но у меня есть для вас кое-какие инструкции, и вы, молодой человек, проследите, чтобы им следовали. — Доктор посмотрел на часы. — Вы все вернетесь домой ровно в девять вечера — не раньше — и никому не скажете ни слова — ни о чем. Понятно? Тогда идите.
Его собеседники нехотя поднялись.
— Не знаю, что у вас на уме, — сказала Элинор, — и почему вы сделали все это для меня. Но в любом случае спасибо.
Запахнувшись в пальто, она коротко зажмурилась и быстро вышла. Хейстингс и Полл последовали за ней. Шаги замерли вдали. Трое мужчин сидели за столом при гаснущем свете огня, и долгое время никто не нарушал молчания.
— Мы должны взглянуть на комнату Эймса, — наконец сказал Хэдли. — Мы тратим время, но я не знаю, что делать. Все окончательно спуталось. За последний час у меня в голове промелькнула дюжина новых версий. Все они возможны, даже вероятны, но я не могу зацепиться ни за одну из них. То, что говорил этот молодой дурень Полл, меня заинтересовало…
— Да, — согласился доктор Фелл. — Я так и думал, что вас это заинтересует.
— Например, я все время возвращаюсь к самому сложному из пунктов, которые вы упоминали утром. Эймса привело в этот район и к этому дому анонимное письмо. Но могло ли оно быть анонимным? Вот что не дает мне покоя. Когда я работал над подобными делами, то не обратил бы особого внимания на неподписанное послание, советующее мне напялить нелепый маскарад и поселиться в определенном месте в надежде услышать нечто любопытное. В Ярд приходит целый поток таких писем по поводу куда более важных дел, чем убийство в «Гэмбридже». Конечно, Эймс был педантичным и добросовестным, но не до безумия… С другой стороны, если письмо поступило от известного ему источника и он считал его подлинным… Проклятие! Ничего не сходится! — Он стукнул кулаком по столу. — Я вижу дюжину препятствий, и все же…
— Хэдли, — резко прервал его доктор Фелл, — вы хотите, чтобы правосудие свершилось?
— Хочу ли я? После всего происшедшего? Господи, да если бы мы могли раздобыть хоть какие-нибудь доказательства, чтобы ухватить убийцу за пятки…
— Я спрашиваю не об этом, а о том, хотите ли вы, чтобы справедливость восторжествовала.
Хэдли с подозрением уставился на него.
— Мы не можем шутить с законом, — проворчал он. — Однажды, в деле Безумного Шляпника, вы проделали это, чтобы защитить кое-кого, — и, признаю, с моего разрешения. Но сейчас… Что у вас на уме?