Часы
Шрифт:
Я думаю, что цирковые номера под куполом не отрабатываются с такой тщательностью, как мы с Колей отрабатывали эту операцию. В бригаде шестеро украинских хлопцев из Тернополя, приехавших в Россию на заработки, все – асы монтажного дела, отработавшие со мной больше года, и мы проходим с ними раз за разом, до мелочей, все этапы предстоящей работы. Долго и тщательно я подбирал монтажную лебедку. Она должна быть тихоходной, с плавным ходом, с большим барабаном для троса и очень надежной. Нашел такую, но она весит 350 килограммов, вручную не поднять, и мы устанавливаем на крыше легкую лебедочку, с ее помощью поднимаем основную лебедку и бухту троса – 140 метров. Весь сложный подъемный механизм нужно тщательно закрепить
Наступает двадцать девятое – день штурма высоты. Отгоняем толпу зевак и устанавливаем ограждение. Можно начинать, но нет автокрана. Вчера вечером ругался на строительном диалекте с механиком: кран к девяти, кровь из носу! Но вот уже десять часов, одиннадцать, а крана нет, вышел с базы, а где он? Начинаю понемногу сходить с ума.
– Коля, вот деньги, беги, ищи левака. Нельзя срывать монтаж!
Но где там, какой левак может быть в этой сумасшедшей предновогодней городской суете! Кран появляется без двадцати двенадцать, он застрял в пробке где-то на Ярославском шоссе, и у меня уже нет сил материть его.
– Коля, давай вперед!
Гапчук собран и спокоен, он проверяет рации, еще раз инструктирует хлопцев. Я отхожу в сторону, чтобы не сорваться, не вмешаться без толку в дело. Предстоит сложная и четкая совместная работа двух механизмов – автокрана и лебедки на крыше. Старт! Коля работает ювелирно. Вот перевалили через выступающий вперед стеклянный атриум, и гигантский паук медленно-медленно приближается к фасаду. Теперь предстоит еще один цирковой трюк – отстропить, освободить автокран на уровне наклонного стеклянного атриума, покрытого свежим снежком, там Коля заранее навесил лестницу. Поднимается ветер, мотает, относит в сторону моего паука, злобно пытается хлопнуть им по стеклянному фасаду. На канатных оттяжках повисли, держат его мои хлопцы. Нет, обошлось. Коля Гапчук работает четко, отдавая команды по рации, медленно и плавно подводит конструкцию к фасаду, медленно и плавно мои часы ползут вверх. Монтажники бегают по балконам, перехватывают оттяжки, ведут груз. Десятый этаж, одиннадцатый этаж… тринадцатый… Стоп, все встало.
– Коля, в чем дело?
– Эдуард Иосифович, нет энергии!
Бегу на подстанцию. Оказывается, какой-то идиот на стройке вздумал что-то подключать на девятом этаже и вырубил электроэнергию. Два часа ищу этого идиота, а он ушел обедать! Уже исчерпаны все мои активы специфического строительного языка. Потеряно время, короткий зимний день сменяется сумерками. Медленно ползут вверх, уменьшаясь в размерах, мои часы. Двадцатый этаж, остановка, монтажники перебрались на балкон следующего этажа. Двадцать первый этаж, двадцать второй… двадцать пятый… тридцатый… Остановка.
– Коля, в чем дело?
– Эдуард Иосифович, лебедка не тянет.
– Как не тянет? Лебедка на 600 килограммов, с запасом! Поднимаемся наверх, снова восемьсот ступенек, а там, на крыше, застаем жуткую картину: стосорокаметровый трос заполнил весь барабан, в несколько слоев, и забил, заклинил лебедку. Вспоминаю, что лебедка рас- считана на трос 11,5, а снабженцы привезли трос 13. Не подумал, упустил, ошибся. Осталось-то всего четыре метра, чертов паук болтается на ветру на стометровой высоте, ни вверх, ни вниз, и это катастрофа. Но у меня есть Коля Гапчук.
– Эдуард Иосифович, будем поднимать ручными талями.
– А
тали есть?– Есть только одна, нужна еще одна для перехвата.
– Садись в мою машину, поехали искать. Возвращаемся уже поздним вечером, включаем прожектор. Мои хлопцы-монтажники стоят группой, сму- щенно мнутся.
– Эдуард Иосифович, у нас поезд через два часа.
Они уже почти год не были дома, на новогодние праздники их ждут жены, семьи. Они так долго ждали этого дня. Для меня это был еще один нокдаун, второй за вечер.
Вообще-то в повседневной практике после двух нокдаунов боксера снимают с ринга, но я цепляюсь за канаты, пытаясь удержаться на ногах.
– Вот что, хлопцы, – говорю я, – троих из вас я отпускаю, а остающихся, даю слово, отправлю завтра. Знаю, что трудно с билетами, но гарантирую, что достану и отправлю. Вы мне верите?
Ребята совещаются и договариваются, что остаются Микола, Грицко и Михаил. Да и у нас с Гапчуком есть руки. Полметра вручную подъем на тали, перехват, еще полметра, еще перехват. Немеют руки, глаза слепнут от лучей прожектора. К одиннадцати часам добрались до места. Сумасшедшая мысль: а вдруг не совпадут крепления? Что тогда? Но все совпало. Помогаю спустить люльки, отсоединить раму и траверсу, завести и затянуть болты крепления.
– На сегодня все, отбой, заканчиваем завтра утром. Автобус увозит рабочих, а я, едва живой, еду домой ночной Москвой.
Тридцатое декабря, день удач. Утром опустили траверсу и тали, завели внутрь здания пучки проводов и кабелей. Ничего не разбито, не повреждено. Стою внизу, задрав голову, и не верю, что мы совершили это чудо. Кто-то сильно хлопает меня по плечу, оглядываюсь – Оголь.
– Ну ты, Эдуард, даешь! Не верил, не верил!
– Знай наших, Иван Семенович!
Подъезжает Серегин, знакомые строители, вертят головами.
– Слушай, а как ты умудрился это сделать? Они не свалятся нам на голову?
Я посмеиваюсь.
– Полезайте наверх, посмотрите.
На больших черных машинах подъезжают Орджоникидзе, Гаазе, Писарев, пожимают мне руку, благодарят. Илья Дмитриевич доволен, смеется.
– Иосиф Николаевич, я же говорил Вам, что школа Минмонтажспецстроя жива и никогда не подводит.
– Харашо, маладцы, – говорит Орджоникидзе. – А когда загарится?
– За два дня закончим монтаж и наладку, включим вовремя.
Наверху, на тридцать первом этаже колдует Володя Макаревич. Собирает электрическую схему, прогоняет командоаппарат, настраивает систему.
А хлопцев я отправил домой, на Украину, только пришлось просить Писарева о помощи. Билеты достали через какую-то бронь правительства Москвы.
В предновогодний вечер сажаю в машину жену Люсю, и мы едем смотреть новоявленное чудо – мои часы. Как только мы подъезжаем, в темноте ночи вспыхивает огненное кольцо, гаснет, и вот по кругу побежали реснички- минуты. Володя Макаревич прогоняет часы в режиме наладки. На площади перед башней – толпа людей, задранные вверх лица. Отсчитываются последние часы уходящего века, а я стою, опустошенный, и грущу, самому не понятно, о чем.
Потом я задавал себе самому вопрос: зачем мне был нужен этот напряг, эта бешеная гонка, эта жизнь на грани срыва? Неужели нельзя жить размеренно и спокойно? И не находил ответа. Больших денег мне это не принесло, славы – тоже, да я за этим и не гонюсь. Прежде всего, это нужно мне самому. Такие события – яркий фейерверк на сером полотне жизни. Я сам, по своей воле устроил себе этот экзамен и выдержал его. Это была моя вершина, она покорена. Будут у меня и другие вершины.
Я не сноб и не стяжатель лавров, но иногда всплывает в памяти, приятно щекочет самолюбие мысль, что я оставил после себя следы, за которые не стыдно. Они разбросаны по Москве и не только по Москве, и можно подойти, постоять, спросить холодный металл: