Чаттертон
Шрифт:
– А я думала, что сушонг – это такой стиль в живописи, мистер Уоллис. – Она выговорила его имя очень тщательно.
– Нет, вы, верно, думали про марикомо.
– На самом деле, я ни о чем не думала вовсе.
Они сидели молча, пока свист чайника не заставил Уоллиса вскочить. Когда он принес ей чай, у него все еще дрожали руки. Она сделала глоток и поморщилась.
– Вы уверены, что это чай, а не масляная живопись?
Он тоже попробовал.
– Простите. – Он выплеснул остатки чая в деревянную мисочку. – Я тоже чувствую привкус мастики. Должно быть, в этих чашках я держал лак.
Она отставила свою чашку.
– Теперь я готова. – Он безмолвно воззрился на нее. – Я готова посмотреть картину.
Но теперь уже он не торопился показывать ей портрет: не оттого, что боялся услышать ее мнение о самой картине, а скорее оттого, что тревожился,
– Я принесу ее сюда, – сказал он осторожно. – Я держу ее в своей комнате.
– Нет. Нет, отведите меня к ней. Я хочу увидеть ее такой, какова она сейчас. Без всяких церемонных представлений. – Она явно нервничала не меньше его самого.
Он повел ее по лестнице в свой кабинет. Шторы были задернуты, оберегая от дневного света холст, недавно покрытый лаком.
– Позвольте, я отдерну их, сказал он, поспешив к окну. – Вам будет лучше видно.
– Можно мне сперва осмотреть ее в тени? Я пока немного боюсь ее. Уоллис провел ее в дальний угол, где и стояла картина, водруженная на ночной столик черного дерева; в тени ее страстные краски казались еще более буйными, а белизна изображенного тела – еще более ослепительной. Душа Чаттертона еще не отлетела из нее.
– Не бойтесь ее, – проговорил Уоллис. – Ведь именно эта картина помогла нам… – Он замолк, не решаясь продолжать. Но она не смотрела на холст: она смотрела на него. Его левое веко нервно подергивалось. Ей захотелось потрогать его глаз и унять эту дрожь, захотелось коснуться его лица. И вот, стоя возле «Чаттертона», она сделала это.
12
Рано утром Эндрю Флинт явился к крематорию в Финсбери-Парке. Служба по Чарльзу Вичвуду должна была состояться в Западной часовне – незатейливом кирпичном здании, которое напомнило Флинту общественную баню; но ее двери были еще на замке. Должно быть, внутри кого-то еще сжигали; и он с некоторым облегчением повернулся назад и, пройдя под аркой, направился к каким-то садам, где свежеподстриженные лужайки и тщательно выложенные цветочные клумбы сулили утешение для глаза. Потом он заметил рядом с кустами рододендрона табличку с надписью: «Участок захоронений № 3. Просьба по траве не ходить». Смерть Чарльза была столь неожиданной, что Флинту все еще казалось, будто это шутка: если бы тот вдруг со смехом появился из-за этих кустов, он бы нисколько не удивился. По правде говоря, он даже ждал, что это случится. И в ожидании он стоял на посыпанной гравием дорожке между часовней и лужайками.
Внезапно он уловил краем глаза какое-то движение, и, присмотревшись внимательней, он увидел женщину, которая стояла на коленях около клумбы и явно копалась голыми руками во влажной и холодной земле. Когда она встала, неловко вытирая руки о свое черное платье, Флинт понял, что это Хэрриет Скроуп. Теперь она тоже его узнала и закричала издалека:
– Не позволяйте мне прикасаться к вам! У меня грязные руки! – Подойдя поближе, он увидел, что она держит за корешки цветок герани. – Мне нужен был отросточек, пояснила она и засунула его в свою сумочку.
Флинт рассмеялся и кивнул, как будто именно так и полагается вести себя, находясь возле крематория.
– Flos resurgens, [91] полагаю? Какая чудесная герань.
– Еще бы, дорогой вы мой. Они ведь растут из праха усопших.
– Ну да. – Флинт вздохнул. – Suspiria de profundis. [92]
Они молча зашагали по гравийной дорожке, а потом Хэрриет сказала:
– Это напоминает мне сцену из «Виллет». [93]
91
Цветок воскресающий (лат.).
92
Воздыхания из бездны (лат). Так называлась книга Т. Де Квинси, написанная в 1845 г.
93
«Виллет» – роман (1853) Шарлотты Бронте (1816–1855), описывающий историю любви молодой девушки.
– В самом деле? – осторожно осведомился Флинт; он никогда не читал этого романа.
– Ну помните, когда Люси Сноу бродит по гравийной дорожке в поисках
монахини-призрака.– Как метко. – Он поспешил переменить тему и указал на Западную часовню с запертыми дверями и окнами с опущенными ставнями. – Зловещее здание, n'est-ce pas? [94] Почти вавилонское.
– Не знаю, в тех краях не была. Я дальше Брайтона не выбираюсь.
– Ну, зато там вас поджидает этот жуткий Королевский павильон. – Он остановился и подобрал кусочек гравия. – Это моя первая… – Он заколебался, подыскивая слово поделикатнее.
94
Не правда ли? (фр.).
– Кремация. – Хэрриет с явным удовлетворением произнесла это слово за него. – А я вот постоянно здесь оказываюсь, – сказала она с не меньшим удовлетворением. – Прежде всё были коктейли да вечеринки, а теперь похороны. А люди все те же самые, разумеется. – Она забрала у него кусок гравия и бросила на дорожку. – Я здесь знаю каждый дюйм.
– Sunt lacrimae rerum, а вы как думаете? Mentem mortalia tangunt? [95]
– Что это значит – они мрут как мухи? – Она произнесла эту фразу особенно торжественным голосом. – Конечно, мрут.
95
Sunt lacrimae rerum et mentem mortalia tangunt – цитата из Вергилия (Энеида, I, 462). В переводе С. Ошерова: «Слезы – в природе вещей, повсюду трогает души/ Смертных удел».
– Exeunt omnes, [96] – начал он.
– In vino veritas. [97]
Она явно передразнивала его, но он не возражал; он даже приветствовал это. Он положительно напрашивался на пародию.
– Dies irae, [98] – прибавил он.
У Хэрриет в запасе имелось всего несколько латинских крылатых фраз, и ей пришлось ненадолго задуматься.
– Veni, vidi, vici. [99] – Оба рассмеялись и, взяв друг друга под руку, пошли по гравийной дорожке дальше. По пути им встретилась молодая женщина с черной книжкой в руке. – Когда я вижу, как кто-нибудь читает Библию, сказала Хэрриет, – мне всегда кажется, что эти люди слегка помешанные. А вам? Ох, глядите-ка, вот еще один такой. – Мимо них прошел священник, и она любезно улыбнулась ему.
96
Выходят все (лат.) – обычная сценическая пометка в старинных английских драмах.
97
Истина – в вине (лат.).
98
День гнева (лат.).
99
Пришел, увидел, победил (лат.).
– Прекрасное утро, – сказал Флинт довольно громко. – Не совсем заря, зато какая розоперстая.
Труба, поднимавшаяся с тыльной части Западной часовни, трижды изрыгнула белый дым, и Хэрриет усмотрела в этом некий сигнал.
– Кто-то поднялся вверх и улетел, – сказала она, весело потирая руки, – а нам лучше пойти назад. Наверное, сейчас подтянутся остальные.
– Да, я слышу английские звуки. – Послышался шум автомобиля, затормозившего на гравии, и, пока Флинт с Хэрриет возвращались во дворик Западной часовни, из черной машины выходили Вивьен и Эдвард.
Флинт в смущении остановился, а Хэрриет с распростертыми объятиями устремилась навстречу Вивьен.
– Я знаю, – проговорила она с придыханием, и слезы выступили у нее на глазах, – да-да, я знаю. Я была там. – Где именно она была, Хэрриет не стала уточнять.
Вивьен обняла ее.
– Вы оба пришли. Вы оба здесь! – Она произнесла это с такой благодарностью, что Флинт почувствовал к ней жалость и, обняв ее, в свой черед, заметил, какой она кажется хрупкой. Эдвард ни на шаг не отходил от матери, цепляясь за ее платье, пока она стояла рядом с ними. – Вы были его настоящими друзьями, – сказала она, переводя взгляд с Хэрриет на Флинта. Тот залился краской.