Чайка

– Да. Ее хочу.

– Как прикажите ваша светлость, - заискивающе пропищал работорговец, - Только, милорд…. Ээээ, нужно подождать до полудня. Таков закон.

– Ха, закооооны!!! Здесь!!! Не смешите меня! Я хочу ее сейчас! – капризно закончил чья-то светлость.

– Я не могу, - побледнел работорговец, и даже отступил для верности на пару шагов, - с меня Цесар шкуру спустит.

– Плачу двойную цену, - лениво отозвался эта черная толстая тучка.

Работорговец сделал еще пару шагов назад, и было открыл рот, но в дверь вошел еще один господин:

– Что же вы, любезный, лишаете других возможности приобрести такую красоту, - с порога заявил мужчина с явно сильным акцентом, что говорило, что он может быть и не из Северного Альянса.

И опять внимание следующего покупателя было обращено на меня. Что конечно, могло меня даже порадовать. Теперь меня повезут на площадь для торгов, и только после полудня. То есть, время и шансы сбежать, пока еще есть.

Пока оба гостя буравили друг друга злыми взглядами, а я придавалась мечтам о побеге, дверь открылась в третий раз, и в комнату вошел еще один покупатель.

Высокий, довольно крепкий мужчина, в черном плаще и полностью скрывающем лицо капюшоне. Работорговец попытался с ним поздороваться, но черная фигура остановила его жестом руки, на которой на миг сверкнул золотой перстень.

Видимо работорговцу, в отличие от меня, было лучше видно, потому что после этого жеста он со всего маха упал на колени и стал кланяться.

Мужчина, не обращая никакого внимания на это представление, молча прошел до стоящих в ряд девушек и меня. Остановился рядом со мной и шумно, как-то по-звериному втянул воздух носом.

У меня по спине побежали мурашки. Ощущения, которые я испытала, были такими противоречивыми. Это был страх и восторг, признание его силы, и какой-то священный ужас от столь сильного и свирепого зверя, который, наверное, только кажется человеком.

Третий гость, тем временем развернулся и, кинув пару динаров все еще кланяющемуся работорговцу, указал пальцем на меня и быстро вышел прочь.

*****

Время до полудня я провела в каком-то оцепенении. Весь ужас, происходящий со мной, видимо не сразу доходил до моего мозга. Я как наивная дурочка, почему-то была уверенна, что шанс сбежать представиться сам собой. Потому что все продуманные мною планы – не возможны. И если я сейчас признаюсь себе в том, что все кончено…. Если только допущу мысль, что мне не спастись….

Я просто сойду с ума! Я еще не готова испытать столь разрушительное разочарование, от которого опускаются руки; от которого замирает все в внутри; от которого останавливается сердце и тебе уже все равно, что происходит. Ты покоряешься своей судьбе. Какой бы страшной и несправедливой она тебе не казалась.

Я еще не готова к этому!

Ах, Александр, во что я вляпалась без тебя…. Вот, черт, а ведь я так и не сказала ему, что люблю!

Да, кому это нужно, кроме меня...?

На сердце медленно, но верно разрасталась черная туча отчаянья. Так хотелось позвать Кьяра. Но я не могла. Не могла рисковать им. И собой тоже. Глупо звучит, но если хоть кто-то узнает про Кьярваля, то я из рабыни превращусь в подопытного кролика. И мне кажется у кролика шансов на благополучный исход меньше, чем у меня сейчас.

Сбежать!!! Дьявол меня задери, как же мне сбежать!?

Дверь открылась, и я в очередной раз поняла – не успела.

Меня вывели во двор. Охранник затянул на моей шее кожаный ошейник и пристегнул к веренице уже соединенных, таких же, как я девушек. После меня, привели еще двоих. На этом, по краям нашей шеренги встал конвой, возглавил шествие работорговец, а замкнул процессию охранник с плеткой в пять хвостов, которые заканчивались небольшими шариками с шипами.

По пиратству знаю, если такой один раз попадет, то выжить будет крайне сложно.

Пешком, очень мелкими шагами мы добрались до окраин площади. Желтая пыль, поднимаясь от шарканья наших босых ног, забивалась в нос, попадала в легкие. Я стала кашлять. За что получила ощутимый удар палкой от конвоя.

Мысленно сказала «спасибо», что это была конвойная палка, а не пятихвостка охранника.

Шаг за шагом, перед моими глазами разворачивается сцена, от которой лишаешься дара речи. На стоящих в ряд деревянных помостах выставлен на продажу "человеческий товар": мужчины, женщины, дети. У каждого на шее табличка с описанием, будто это бутылки с вином или маслом в продуктовой лавке. На них работорговцы несколькими словами обозначают их происхождение, достоинства и некоторые недостатки.

Я широко открытыми глазами читаю то слева, то справа:

«Кетиль, силач, ест мало, покорный»

«Кано, булочник и кондитер, способен к любой работе, крив на один глаз»

Или «Ученый, знает греческий, служил на Востоке важному семейству, подходит для обучения философии и чтения стихов на пирах».

«Дочь эллестинского правителя, девственница, домашняя прислуга, прекрасно согреет постель».

Чем ближе мы продвигались к центру площади, тем больше становилось людей и, конечно же, рабов. Грязные, голые, с ужасом в глазах, а некоторые, наоборот, без эмоций. Многие рабы выглядят странно невозмутимыми. Глаза под шапкой рыжих или черных курчавых волос, кажется, не выражают ни протеста, ни гнева, ни отчаяния. А ведь за каждым из них трагическая судьба, приведшая их сюда.

Рабы покорно ждут своей участи. На многих лицах страх. Что с ними будет? Быть может, они попадут в особняк какого-нибудь герцога, в штат его домашней прислуги? Это хорошая перспектива, потому что, если не считать возможной сексуальной эксплуатации, есть надежда однажды получить свободу, со значительными преимуществами в случае, если хозяин богат.

Иначе будет, если они попадут в лавку, где их заставят таскать тяжелые тюки под присмотром бывшего раба — хозяина- надсмотрщика. Но бывает и хуже. Например, оказаться в борделе. Человек, родившийся и живший с определенным достоинством, подчинявшийся определенным общественным порядкам, неожиданно превращается в простой предмет сексуального пользования вплоть до его "поломки" или "непригодности" (истощение, болезни или утрата первоначальной красоты). И это не самое худшее. Куда тяжелее — попасть в каменоломни или в сельское имение богатого, но не очень знатного господина. Сельские рабы, как известно, живут в самых тяжелых условиях, изнуряемые голодом, частыми побоями, нещадной эксплуатацией…

Переходя от помоста к помосту, я с ужасом наблюдаю жестокие, бесчеловечные картины, встречающиеся только на рынках скота: вот торговец открыл рот рабу, чтобы продемонстрировать покупателям его зубы и свежесть дыхания. Другой щупает грудь и гладит живот девушки под похотливым взглядом жирного и потного клиента. Еще один, чтобы показать силу и здоровье выставленного на продажу огромного торгримца, хлопает его по плечам и груди, поглаживает бедра и икры.

Слова, которые слышатся при этом со всех сторон, не менее шокируют меня:

– Смотри, каков молодец, долго прослужит.

– У него глаза загноились, я не буду покупать.

– Поверни ее! Дай посмотреть на задницу!

– Вот этот подойдет для замены раба в носилках: рост как надо и светловолосый, как и остальные.

– Совсем недорого, уступаю как другу: в наше время фельцы так подорожали.

Голова начала кружиться, ноги стали подкашиваться, и я медленно поползла вниз. Еще чуть-чуть и я упаду. И вновь конвой резко, но не сильно ткнул меня палкой под ребро, за что я ему безмерно благодарна.