Че Гевара. Последний романтик революции

Не могу сказать, что они с Геварой были друзьями, но хорошими товарищами — безусловно. Нуньес много общался с Че, в частности в ИНРА, где команданте возглавлял некоторое время департамент промышленности. Гевара всегда видел в молодом ученом интересного собеседника.

Во время наших с Нуньесом перуанских встреч он охотно вспоминал о своем погибшем товарище. Вот что сохранила моя память из этих рассказов о Че.

Нуньес Хименес пришел в колонну Че Гевары, когда она начала свои действия в провинции Лас-Вильяс, участвовал в штурме ее столицы, города Санта-Клары. Помимо боевых заданий, командир поручал «профессору», как в шутку он его звал (до войны Антонио преподавал в университете, написал ныне известный во всем мире труд — «Географию Кубы». — Ю.Г.), некоторые пропагандистские акции. Например, он написал воззвание «К кубинскому народу». В нем, в частности, были такие слова:

«Наша армия — это армия крестьян, рабочих, студентов и интеллектуалов, и ее миссия, кроме руководства войной за свержение тирании, обеспечить демократию для всех, установить свободу слова и мысли, осуществить аграрную реформу с немедленным разделом земли... установить профсоюзную демократию, гарантировать принятие справедливых требований рабочих и всех тех мероприятий, которые необходимы для обеспечения народных прав...» [381] .

Прочитав текст, Че остался доволен и приказал размножить его на ротаторе.

381

Цит. по: И. Лаврецкий. Указ. соч., с. 144.

Доверял он Нуньесу и многие ответственные боевые операции, учитывая, помимо храбрости капитана, и его хорошее знание провинции Лac Вильяс, его малой родины. Например, он провел колонну незамеченной по проселочным дорогам в район университетского городка, расположенного в нескольких километрах от Санта-Клары. Студенты, преподаватели и обслуживающий персонал, несмотря на рассветный час, восторженно встретили 300 «барбудос», особенно когда в одном из них узнали профессора «дона Антонио».

Говоря о Геваре, мой собеседник не раз возвращался к теме его исключительной человечности. В день наступления на Санта-Клару, когда колонна медленно продвигается по шоссе и входит в один из пригородов, жена Нуньеса, боец Лупе Велис, говорит Че, что в этом местечке находится их с Антонио двухлетняя дочь, оставленная на попечение друзей. Поручив своему заму колонну, команданте садится в «джип», приглашает в него Антонио с женой и везет их к указанному дому, чтобы убедиться, что с их дочуркой все в порядке.

После разгрома стоявшего на запасных путях батистовского бронепоезда, о чем мы рассказывали в начале книги, Че приказывает сохранить жизнь взятым в плен 400 вражеским солдатам и офицерам, а последним разрешает сохранить личное оружие. Чтобы не было ненужной расправы (многих бойцов «сжигало» чувство мести за погибших родственников), командир просит Антонио взять двух повстанцев и сопроводить пленных на грузовиках до порта Кайбариен. «Хотя нас было только трое, — вспоминал Нуньес, — пленные были так ошарашены происходившим, что никто из них и не подумал бежать... По дороге население нас восторженно приветствовало, а пленным выражало всячески свою неприязнь. Нам стоило большого труда защитить этих вояк от народного гнева. В Кайбариене я связался по радио с курсировавшим поблизости батистовским фрегатом и пригласил его зайти в порт, чтобы забрать моих подопечных пленников. На запрос капитана корабля инструкций у командования последнее ответило, что считает пленных подлыми трусами, с которыми повстанцы могут поступать по своему усмотрению. Пришлось оставить пленных в местном морском клубе на попечение народной милиции...»

Рассказав эту историю, посол добавил, что и на Кубе и в Боливии, где Че тоже весьма гуманно обходился с пленным противником, армейцы должны были бы учиться у него человечности.

Воспользовавшись упоминанием Нуньесом страны, где погиб Гевара, я попросил высказать свое мнение о «боливийской геррилье».

Многие, кто пишет на эту тему, отметил он, обращают внимание на недостаточную подготовленность партизанского «очага» (я про себя сразу вспомнил слова Р. Дебре о заметной «импровизации» в деятельности отряда), но главное было в другом — в «огромной идеализации» Геварой и людей, и обстоятельств. Я напомнил послу слова английского философа Честертона: «Каждый человек по-своему идеалист, но вот беда: часто их идеал — ошибочный». Это так, подтвердил собеседник, хотя идеал Че, его мечту о свободном и справедливом обществе вряд ли можно назвать ошибкой. А идеализировал он многое. Мы как-то, заметил Нуньес, крепко с ним поспорили по этому поводу, когда работали вместе в ИНРА.

Вернувшись к обвинениям Че в недостаточной подготовке партизанской акции в Боливии, А. Нуньес заметил, что тот, кто это утверждает, упускают из виду два очень важных обстоятельства. Во-первых, то, что подготовка велась в условиях такой суперсекретности, что даже ближайшее окружение Фиделя не было посвящено во все детали, что может вести, естественно, к неправильным выводам по этому вопросу. Вспомни, сколько спекуляций было в мире по поводу его «исчезновения» с Кубы. Писали, что видели его с перонистами Аргентины, партизанами Колумбии и Перу, что он был застрелен якобы ненавидевшим его О. Дортикосом прямо на заседании кубинского Совмина, что был изгнан с Острова и скитается в поисках смерти в Амазонии. Кубинские «гусанос» в Штатах тоже внесли свою лепту. Перефразировав бельгийскую песню, они напевали в Майами: «Тинтин (так они прозвали Че. — Ю.Г.) потерялся, Тинтин потерялся, где же он, Тинтин?»

( Прим. авт.: Я действительно был наслышан о разных «версиях» пропажи кубинского министра. Дочь генсека КП Венесуэлы Мачадо якобы даже сказала знакомому журналисту: «Если поедешь на Кубу и увидишь Фиделя, спроси от имени моего отца, сидящего в венесуэльской тюрьме, куда он девал Че?!») [382] .

Во-вторых, сказал посол, часто забывают, что Гевара, оказавшись на боливийской территории, отнюдь не собирался тут же начинать боевые действия. Самое раннее, он намеревался сделать это через год, но ряд буквально роковых обстоятельств вынудили его, как говорят военные, принять бой. Ведь Че вообще не думал о скорой победе. Скорее он был готов к длительной борьбе в течение многих лет (именно партизанская война это позволяет), пока не разгорится большой пожар освободительной войны на континенте...

382

El Mundo, Caracas, 1967, 11 oct.

Посол подошел к книжной полке, взял оттуда книгу с портретом Э. Гевары на обложке и продолжал:

— Вот, посмотри Дневник Че. Описывая все удачи, поражения и тяготы партизанской жизни, в которой отмечает предательство, скаредность, трусость, эгоизм у отдельных бойцов, вместе с тем в ежемесячных резюме Эрнесто всякий раз идеализирует партизан. Он пишет: «У всех бойцов мораль на высоте» и т.п.

— Может быть, это результат его высокого оптимистического настроя? — прерываю я рассуждения посла.

— Тут я с тобой полностью согласен. Только добавлю: огромного оптимизма. Че действительно был, как говорят, неисправимым оптимистом. Вся его натура романтика, бунтаря, поэта дышала оптимизмом. Я бы даже сказал, излучала его.

— И при этом, — заметил я, — совершенно скептическое отношение к своему здоровью: стою на слабых ногах, с дырявыми легкими, долго не проживу и пр.

— Это ты верно подметил, — сказал Нуньес, — но это скорее беспощадный диагноз медика, чем оценка своих сил борцом.

Зная о том, что вторая жена Гевары, Алеида, и супруга Нуньеса, Лупе, были обе бойцами Повстанческой армии и дружили, я поинтересовался у посла, дружили ли их семьи, как говорится, домами.

— К сожалению, практически нет, — признался мой собеседник, — ты же знаешь, как все мы тогда работали, особенно Че, который выступал сразу в нескольких ипостасях и по существу был правой рукой у Фиделя. А что касается наших «половинок апельсина» (так латиноамериканцы называют свои «половины». — Ю.Г.), то обе были «максимально загружены» проблемой роста кубинского населения... Правда (Антонио лукаво улыбнулся), я всегда в душе завидовал Че, к семье которого прибавлялись как девочки, так и мальчики, а мы с Лупе в «поисках мальчика» сподобились родить только четырех дочек... ( Прим. авт.: Супруги на Кубе, имеющие только дочерей, при очередной беременности жены говорит: «Снова ищем мальчика».)

Вспоминая о первых годах после победы революции, посол заметил, что Э. Гевара интересовался буквально всем. Например, работая в ИНРА, активно поддержал идею создания на селе так называемых народных лавок, в которых все товары продавались крестьянам почти по себестоимости, за счет исключения из торговой цепочки посредников. Или проблема питания. До революции подавляющее большинство жителей Кубы потребляло мало белков. По данным экспертов ООН, после Второй мировой войны на продукты животного происхождения приходился лишь 21% (по калорийности) среднедушевого рациона кубинцев (в США — 41%). Остро стояла и проблема структуры питания, в том числе и у обеспеченных слоев. В условиях жаркого тропического климата кубинец не только ел много жирного вообще, но в составе потребляемых им жиров значительно преобладал свиной жир (лярд или шпик), и крайне мало потреблялось растительного масла. По словам Нуньеса, это объяснилось не только сложившимися традициями, но и более низкой ценой упомянутого жира по сравнению с растительными маслами.