Че Гевара. Последний романтик революции

Проблема идеологического импульса решалась, таким образом, путем стимула, который придавала иностранная агрессия. Организационные нормы сводились лишь к срочным указаниям того, чего не нужно делать, и основного, что надо было сделать; к поддержанию производства во что бы то ни стало; особых мер по поддержанию производства определенных товаров и к освобождению предприятий, фабрик и организаций от всех остальных, не свойственных им функций...

Мы еще не подвели итоги мобилизации, но совершенно очевидно, что их финансовый баланс не может быть положительным в целом, хотя он был таковым в идеологическом плане, в смысле углубления сознания масс. Каков же этот опыт?

Мы должны укоренить в сознании наших трудящихся — рабочих, крестьян или служащих, что опасность империалистической агрессии продолжает нависать над нашими головами, что нет никакой мирной обстановки и наш долг продолжать изо дня в день Революцию, ибо, помимо прочего, это наша единственная гарантия от возможной агрессии.

Чем выше будет цена захвата империализмом нашего Острова, чем надежнее будет его защита и выше будет сознание его сыновей, тем больше агрессор будет задумываться; в то же время экономическое развитие страны нас настраивает на расслабление из-за растущего благосостояния. Поэтому нужно, чтобы великий мобилизующий фактор империалистической агрессии превратился в постоянно действующий — в этом состоит наша главная идеологическая задача.

Нужно проанализировать степень ответственности каждого чиновника, строго обозначить ее рамки в общем русле порученных дел, за которые чиновник не должен заходить под угрозой серьезнейших санкций, и на базе этого предоставить ему самые широкие полномочия. В то же время необходимо изучать все, что является основным, а что — второстепенным в работе различных подразделений государственных организаций для того, чтобы сокращать второстепенное и сосредотачиваться на главном. Нужно потребовать от наших чиновников деятельной работы, установить лимит времени для исполнения полученных от центральных органов указаний, корректно контролировать их и обязывать принимать решения в течение разумного времени.

Если мы сумеем провести всю эту работу, бюрократизм исчезнет. Фактически все это не является задачей одного органа, ни даже всех органов страны в сфере экономики: это — задача всей Кубы, то есть руководящих органов, и главным образом — Единой партии Революции (Прообраз Компартии Кубы. Была создана в 1965 году на базе Объединенных революционных организаций (ОРО), а те, в свою очередь, в результате объединения «Движения 26 июля», Народно-социалистической партии (компартии) и студенческой организации «Революционный директорат 13 марта». I съезд КП Кубы состоялся в 1975 году.) и массовых организаций. Мы все должны работать над выполнением актуального и не терпящего отлагательства лозунга: «Война бюрократизму! Совершенствование госаппарата! Ответственное отношение к производству!»

КАМИЛО СЬЕНФУЭГОС

(Речь произнесена на вечере, посвященном памяти К. Сьенфуэгоса(Камило Сьенфуэгос (1932—1959), один из руководителей Кубинской революции, майор (команданте) Повстанческой армии Кубы. С января 1959 года — командующий Революционными Вооруженными силами провинции Гаваны, начальник Главного штаба армии. 28 октября 1959 года погиб в авиационной катастрофе. Подробнее о нем см. на страницах данной книги.) , в министерстве строительства Кубы 28 октября 1964 года.)

Акты памяти павших героев со временем становятся чем-то обязательным и как бы — хотите вы того или нет — превращаются в нечто автоматическое. Поэтому я лично много раз старался не присутствовать на мемориальных собраниях в честь товарищей, которые составляют нечто очень важное в нашей жизни, являются друзьями, закаленными в борьбе, товарищами из того начального периода, когда хватало пальцев на руке, чтобы их всех сосчитать. Воспоминания о них из года в год в речах вырабатывают эту рутинную автоматику, о которой я сказал выше: автоматику, которая шокирует тех, кто, скажем, близко знал, как, например, я, Камило.

Сегодня я согласился прийти сюда, так как вспоминаю о Камило именно в этом здании, где его брат, Османи, продолжает дело, которое тот начал первым и, в силу особых причин, один.

Я хочу сказать вам несколько слов и попытаюсь выразить то, что, по моему мнению, значит Камило.

Я познакомился с Османи через Камило в один из многочисленных дней наших поражений. Нас застали врасплох: убегая, я потерял свой рюкзак, сумев прихватить лишь одеяло, и мы, разбежавшись, собрались через некоторое время группой в 10—12 человек. Фидель ушел с другой группой.

Существовал неписаный своеобразный закон геррильи: тот, кто терял свои личные вещи, которые любой партизан носит на своих плечах, должен сам находить выход из такого положения. Среди утерянных вещей было нечто очень ценное для партизана — 2—3 банки консервов, которые каждый из нас носил с собой.

С наступлением ночи каждый, вполне естественно, принялся есть свой мизерный паек. Камило, увидев, что у меня не было никакой еды, поделился со мной единственной банкой консервированного молока, которую он имел, и с тех пор, как мне кажется, зародилась или окрепла наша дружба.

Глотая молоко и незаметно соблюдая, чтобы порции были равны, мы беседовали с ним о многих вещах. В основном речь шла о еде, ведь для нас еда в те дни была великим вожделением. Он мне рассказывал про рис... нет — про муку, тесто с крабами, «фирменное» блюдо мамы Камило, которое он пригласил меня отведать после победы.

В ту ночь партизанского братства я и познакомился с Османи, пока мы поглощали с Камило банку молока.

До этого вечера мы не были близкими друзьями с Камило: больно уж разные характеры у нас. С самого начала мы были рядом. С «Гранмы», с разгрома у Алегриа-дель-Пино, однако мы были разными людьми. И только спустя несколько месяцев мы стали настоящими друзьями.

У нас бывали с ним столкновения по вопросам дисциплины, по подходам к различным проблемам в период геррильи. Камипо в ту пору заблуждался. Он был очень недисциплинированным партизаном, слишком темпераментным, но вскоре он все понял и исправил свои ошибки. Даже после того как имя его стало легендарным, я вправе испытывать гордость за то, что открыл в нем партизана...

Позднее он стал майором; вписал в историю боев в долине (Орьенте) героические страницы, проявил себя храбрым и умным воином, участвовал в продвижении войск в последние месяцы революционной войны.

Нас, тех, кто помнит Камило еще при жизни, больше притягивало в нем то, что было самым притягательным для всего народа Кубы: его манера поведения, характер, веселый нрав, откровенность, его постоянная готовность отдать жизнь, желание преодолевать самые большие опасности с абсолютной естественностью и простотой, без малейшего хвастовства и размышлений; и при этом он всегда оставался товарищем для всех, несмотря на то, что к концу войны он был самым блестящим партизаном из всех.

Всего через несколько месяцев после победы, когда мы еще были заняты разрушением старого порядка и лишь только начинали обсуждать необходимость нового строительства, Камило не стало.