Чеченский след

— Вообще-то это дело Скорика. Он всегда занимается такими…

— Хорошо, поручите ему. Если он специалист.

— Еще какой! Специально подбирал контингент. Выбьют что только пожелаете.

Начальник брезгливо поморщился:

— Нужно установить истину.

— Будет исполнено. Но, товарищ полковник… В чем суть дела?

— Этот самый Мамабиев…

— Магомадов, — поправил зам.

— Спасибо. Аслан Магомадов — чеченский террорист. Образованный человек, знает иностранные языки. И в то же время… боевик самого кровавого полевого командира — Бараева. И его секретный агент. По Кавказскому региону. Пока следствию неясно, зачем он прибыл в Москву, с каким поручением.

— Проще простого! — обрадовался зам. — Я проинструктирую Скорика, или к вам его прислать?

— Не стоит, — испугался начальник. — Спасибо.

— Разрешите выполнять?

— Приступайте!

Минут через десять старшина Скорик, которого и держали в штате следственного изолятора специально для выполнения самых щекотливых поручений, получил новое задание. Зам ему передал «сомнения» начальника и подозрения «следственных органов» в самых простых и доходчивых выражениях.

— Га! — крякнул хохол Скорик с удовольствием. — Це дило мы разом!

Хоть и жил украинец Скорик безвыездно в Москве с семьдесят девятого года, но «ридну мову» не предал, все время пользовался. При большом начальстве лишь немного — для смаку. А при разной служивой молодежи — без ограничений.

— Когда тебе прислать Магомадова? — спросил зам по режиму.

— Та як ты сам бажаешь! Чи то мени самому робыты? В мэнэ на то гарные хлопци е. Воны и зроблять. Як лучше и не треба. А я сам тикы особливи случаи. А то, сам розумиешь, кругом дурные людыны, брешуть, як… Работы не розумиют. Та и мени работаты не дають.

— Короче, кобзарь! Берешь людыну и приносишь дело. Разумиешь?

— Зроблю! Тикы ж треба хлопцам щось… Того…

— Сделай, как считаешь нужным. Но в разумных пределах, конечно.

Расторопный Скорик немедленно отправился на выполнение ответственного поручения. В угловой круглой башне он выбрал среди пустующих одиночек самую просторную, на самом верхнем этаже, проверил звукоизоляцию — крикнул надзирателю, оставшемуся в нижнем коридоре до входа в башню, а тот не отозвался, не услышал.

— Оце гарно, — удовлетворенно потер волосатые руки Скорик. — Шоб людынам не мешать отдыхать.

День клонился к вечеру.

В камере кто-то просыпался, уступая спальное место следующему, кто-то обедал за столом, кто-то письмо родным писал, кто-то дулся на параше, а борзый парень снова взахлеб рассказывал о своих похождениях:

— Мы тогда дежурили дружинниками на Ярославском вокзале. Нас послали на подмогу в детскую комнату милиции. Ну, я вам скажу, и мрачное местечко! Такие ужасы! Ни до, ни после я такого не встречал! Что только не вытворяют наши милые соотечественники с собственными чадами! А они бегут потом… Скитаются по железным дорогам… И попадают в эту самую детскую комнату страха и ужаса!

— Чувачок! — вежливо обратился к нему амбал. — Ясный пень, мы это сами видели. Я и есть именно такой пацан! Вот и другие тоже. Мы тебе сами такого рассказать можем целые… фильмы. Ты нам для души что-нибудь расскажи. Из красивой жизни. Ты же артист?

— Артист.

— Пусть поет и пляшет! — предложил Баклан. — Их должны были учить.

— Братаны, — попятился борзый артист, — я же пошутил…

— За такие шутки, — добавил сверху писклявый, — в зубах бывают промежутки!

— Вы что, серьезно? — Аслан поднялся на защиту артиста.

— Он же сам предложил! — закричал на всю камеру Баклан. — Тут артист отсосать хочет! Есть желающие?

— Не надо! — взмолился борзый и повалился на колени. — Я вас умоляю!

Но было поздно. Вокруг него плотным кольцом собралась толпа.

— Пусть заплачет, — сказал амбал. — Меня это очень возбуждает.

— В два смычка будем харить? — поинтересовался седой чеченец, деловито примеряясь к артисту сзади.

— Не сразу, — буркнул амбал.

— Встань! — крикнул Аслан борзому.

Тот, спохватившись, попытался подняться, но его удержали за плечи.

— Магомадов! — В окошко заглянул надзиратель. — С вещами на выход!

— На ночь? — удивились сокамерники.

— Что у вас там случилось? — крикнул надзиратель, стараясь рассмотреть толпу. — Ну-ка разойдитесь.

— Товарищ один оступился, мы хотели ему помочь, — пожал плечами Баклан. — Вот сам видишь. Больно ему. Плачет.

— В больницу никого не переведу! Хватит с вас и одного делегата! — решил надзиратель. — Магомадов! Блин! Долго тебя ждать прикажешь?

— Ступай, Аслан, — проводил его к двери седой. — Сразу же передай маляву. Мы тебя не бросим.

— Спасибо, брат. — Аслан крепко пожал ему руку.

Когда за ним закрылась дверь камеры, пожилой зек со шконки под окном сказал тихо и лениво:

— Прессовать пацана повели.

— Прессовать? — испугался седой. — А почему ты ему об этом не сказал?

— Зачем? — Зек перевернулся на другой бок и оказался лицом к седому. — Ему все равно не миновать. А так он хотя бы заранее нервничать не будет. Гуманизм нужно соблюдать, седой, вот что я тебе посоветую.

— Куда его повели? — спросил амбал.

— Скоро узнаем.

— А можно тамошним пацанам маляву передать, чтоб они его не… — Баклан не нашел подходящего слова. — Не уродовали?

— Баклаша, ты дурак, что ли? — расстроился зек и отвернулся. — Они там за это козырную жрачку получают. И марафет. Отрабатывать должны. А вы лучше артистку держите, она от вашей жаркой любви под нары уползает.

Борзый парень, воспользовавшись моментом, действительно пополз под нары.

— Жаль Аслана! — Амбал со всей силы шарахнул кулаком по столу.

И крашеная десятислойная фанера проломилась под его ударом.

— Будете безобразничать, — снова заглянул дежурный надзиратель, — всех в ШИЗО переведу. Там места всем хватит. Тихо! Заткнитесь!

— У нас тихо, — кивнул Баклан.

А на третьем этаже круглой башни в большой одиночной камере трое хмурых зеков, одетых не в гражданскую одежду, а в черные робы с белыми номерами, расстелили на нарах газетку, разложили «щедрый» скориковский закусон, выставили две бутылки водки.

— А мульки где? — спросил рябой, прощупывая швы сумки.