Чехия и чехи. О чем молчат путеводители
Шрифт:
А какими громкими именами звучит русская эмиграция в Праге! Великая поэтесса Марина Цветаева, блистательный писатель-юморист Аркадий Аверченко, философ Николай Лосский, один из отцов Художественного театра Василий Немирович-Данченко! Короткое время здесь жил Владимир Набоков. Впрочем, о здешней русской эмиграции написано сейчас немало. А вот публикация в постперестроечном «Огоньке», на которую я наткнулся недавно, рассказывает об эпизоде малоизвестном. Оказывается, в те же самые двадцатые годы чехи пригрели и обласкали несчастных русских детей, оказавшихся за границей после ужасов Гражданской войны, голода, болезней и террора, эмигрантских скитаний, растерявших своих родителей и близких. Композитор Никита Богословский принес в редакцию тонкую брошюрку, изданную в Праге в 1924 году. В ней собраны воспоминания гимназистов русской гимназии в виде сочинений на заданную тему: опишите вашу жизнь с 1917 года вплоть до поступления в гимназию. Вначале – описания жутких страданий, выпавших на их долю на родине: «Пришел комиссар, хлопнул себя плеткой по сапогу и сказал: „Чтобы вас не было в три дня“. Так у нас и не стало дома…», «Нашего отца расстреляли, брата
Потом описывают долгий-долгий путь. Многим пришлось пересечь всю Россию, странствовать многие годы по миру: «И пошли мы, два маленьких мальчика, искать по свету счастья. Да так и скитались пять лет…», «Из Персии мы попали в Архангельск, а оттуда в Норвегию и Лондон…», «И поехали мы с папой на остров Яву…», «А сюда я попал так: сели на пароход в Черное море, потом в Сине море и через Каспийско море, а слезли на берег Солунь и приехали в губернию Пардубицы».
Для других маршрут был «проще»: юг России – Константинополь – Прага. Однако горя пришлось хлебнуть всем: «Был мороз. Я и брат плакали. Мама успокаивала, а у нее было воспаление легких. Дон был замерзший. Моя мама скончалась только у Тихорецкой…», «Ехали месяц, пили воду с нефтью. На трубе пекли пышки. Папа заболел кровавым желудком, а я тифом. Доктор говорил умрем, а мы выздоровели…», «Путешествовали мы долго, только всегда деньги быстро кончались, а так интересно».
Видно, и заграница не везде ласково встречала, а то б с чего так долго скитаться по свету: «Долго оставаться на одном месте нам было нельзя. Мама не жалела себя и служила иногда в пяти местах. Потом заболела, тогда я торговал табаком. Последний год мы ели немолотую пшеницу…», «Мы так долго скитались, что я начал чувствовать себя несчастным, темным на всю жизнь человеком, и мне так было себя жалко и хотелось учиться».
И вот, после неимоверных страданий, которые и взрослым представить трудно, дети нашли приют в Чехии. Многие дошли уже до последней черты, у многих ожесточились сердца: «Нас бросили все, и мы шли, мучились – и опять шли, затаив тихую скорбь и жгучую ненависть ко всем людям…», «Люди оказались похожими на диких зверей…», «Я пережил столько, что пропала у меня вера во все хорошее».
Чехия пригласила их к себе и заботилась, как о собственных детях. Она кормила их, дала возможность учиться на родном языке, а главное – вернула им веру в человеческую доброту, веру в будущее. И во всех школьных тетрадках, начиная с сочинений шестилетних малышей, – искренняя, почти молитвенная благодарность: «Я не знала, и мама не знала, что есть на свете такие добрые люди – чехи…», «Милая Чехия, сколько процентов ты приютила русских?…», «Спасибо чехам, они не дали нам погибнуть…», «Только благодаря чехам я оправился: я здесь стал опять человеком…», «Чехи не дали погибнуть нашей культуре…», «Чехи позволили мне похоронить это ужасное прошлое и жить для светлого будущего. Спасибо им…», «Только в Чехии я почувствовала, что я тоже человек и имею право на существование…», «Жизнь наложила на меня ужасное пятно, и только теперь, прожив два года у чехов, я стал таким, как раньше. Честь и слава Чехии, стране труда, заботы и любви!»
Согласитесь, если заботу о русской эмигрантской интеллигенции при большом желании еще можно попытаться объяснить поисками каких-то политических выгод, то забота о всеми забытых и брошенных русских детишках в небольшой гимназии в крохотном городке Моравской Тржебове никаких дивидендов принести не могла. Только затраты – денежные и душевные. Брошюрка была скомпонована русским преподавателем Левитским, издана Педагогическим бюро по делам средней и низшей русской школы за границей. Она не пиарилась, не переиздавалась, в редакцию «Огонька» попала случайно. А я вот думаю, что о ней тоже надо рассказывать нашим туристам, и не только туристам. Нет-нет да услышишь: «Неблагодарные чехи…», «Бессердечные чехи…» Может, я «аполитично рассуждаю», но какое мне, к черту, дело до того, вступила Чехия в НАТО и в ЕС или выступила. И вам какое до этого дело? Надо вот эту фразу из детского сочинения вспоминать: «И я не знала, и мама не знала, что есть на свете такие добрые люди – чехи»… И как врачи с медсестрами за нашей туристкой в больнице ухаживали… И как на улице вам дорогу объясняли и в магазине помогали. И все у нас с чехами будет хорошо, поверьте!
Некоторым диссонансом звучит история о чешских легионерах в России. Подняв мятеж в 1918 году, они не стали воевать ни за белых, ни за красных, а потребовали отправить себя на родину очень кружным путем – через Сибирь, Владивосток, Америку, поскольку в Европе еще шла война. Так что на них вправе обижаться и те, кто болели у телеэкранов за Исаева – Страхова, и те, кто переживал за не менее симпатичного Колчака – Хабенского. К тому ж до сих пор звучит вопрос: «Где деньги, Зин?» То ли вернули чехи вагоны с царским золотом, которое везли с собой через всю Сибирь в качестве залога, что их не обманут и отправят на родину, то ли один вагон все-таки оставили у себя, то ли расплатились последним вагоном за пароходы для перевозки в Америку, то ли часть золота все-таки «прилипла» к чешским рукам?… Косвенным доказательством, что все-таки «прилипла», служит открытие сразу нескольких крупных банков сразу после возвращения легионеров на родину. Короче, как в анекдоте про серебряные ложки: «… а осадок остался».
В одном из тех детских сочинений есть такие слова: «Дай бог, никогда не увидеть чехам всего того, что выпало на нашу долю…» Эх… Впрочем, будем объективны, такого чехи все-таки не увидели.
Чехи прекрасно помнят, кто их освободил в 1945 году. И наши танки в Праге 1968 года не зачеркнули в памяти большинства чехов танки мая 1945-го, которые
встречали с цветами, слезами радости и благодарности на глазах. Я могу об этом судить и по разговорам со многими чехами, и по тому, как ухожены памятники нашим солдатам, их могилы по всей чешской земле. Одна из таких могил находится на самом туристическом пути – недалеко от Пражского кремля, рядом с Лоретанским монастырем. Красноармеец Беляков погиб уже после окончания боев: был смертельно ранен при разминировании. Умирая, он попросил похоронить его так, чтобы над могилой всегда был слышен чудный перезвон двадцати семи колокольчиков, каждый час вызванивающих мелодию на башне Лореты. Скромный памятник, обычная железная оградка. Всегда ухожено, всегда цветы…Конечно, в самый угар чешской перестройки всякое было. И памятники оскверняли… Часть Западной Чехии освободили англичане и американцы. Когда-то мы этот факт старались замалчивать, а потом иные чехи включились в «военно-исторические игрища». Мой русский приятель с семьей перебрался в Западную Чехию. Как-то его маленькая дочка приходит из школы и говорит: «А учительница сказала, что Чехию освободили американцы». Папа дал ей такую инструкцию: «Завтра подними руку, подожди, когда учительница тебя спросит, и скажи, что твой русский дедушка имеет медаль „За освобождение Праги“». Правильно! Однако такие случаи нечасты. Очень грамотно и гуманно с памятником в Марианских Лазнях поступили. Этот знаменитый курорт освободили американцы и англичане. Они поставили временный памятный камень в честь погибших солдат.
А при социалистической власти его убрали с глаз долой и поставили в центре города памятник советским воинам с надписью: «… погибшим при освобождении Марианских Лазней». Нынешние власти кощунством на кощунство не стали отвечать: водрузили памятник американцам и англичанам на другом месте, а наш памятник не стали трогать. Вот это молодцы! Ведь сто сорок четыре тысячи наших ребят погибли за освобождение Чехословакии.
После войны чехи не сразу вступили «на социалистический путь развития». Было сформировано коалиционное правительство, где коммунисты занимали многие ключевые посты, в том числе пост министра внутренних дел, а президентом был вернувшийся из лондонской эмиграции Э. Бенеш. К Советскому Союзу он относился вполне лояльно, но социализм строить, конечно, не собирался. Однако… это сейчас американцы у нас под носом лихо устраивают «оранжевые революции», а тогда наши «политтехнологи в штатском» дело знали туго. Умелая дискредитация политических противников (через «свое» МВД подкидывался компромат о сотрудничестве с нацистами), обвинение их в создании экономических проблем, всеобщая забастовка трудящихся. Сын первого президента Чехословакии, перспективный и уважаемый чехами политик Масарик-младший, при загадочных обстоятельствах выпал из окна, продолжив чешскую традицию «швыряния»… В 1948 году власть в Чехословакии полностью перешла к коммунистам, а во главе страны стал ярый сталинист Климент Готвальд.
Думаю, большинству чехов многое сразу стало непонятно. Многое из того, что мы сами понять не могли, но давно привыкли считать за данность. Почему по дороге к светлому будущему всего человечества, коммунизму, так плохо с кормежкой. Почему собственные лавочки, пивные и отельчики, на которые они горбатились всей семьей, должны теперь стать «общенародной собственностью». Почему некоторые из них должны пройти «перевоспитание» в трудовых лагерях: не чета, конечно, сталинским, но тоже неприятно. А многим чехам, наоборот, все сразу стало ясно – с Большим Братом им не по пути. Однако симпатия к русским людям у чехов сохранилась. У самых же наивных и доверчивых даже симпатии к Советскому Союзу. Тут и память о весне 1945 года играла роль, и великая русская литература, и театр, и балет, и Юрий Гагарин. Вернувшись с похорон Сталина, подозрительно быстро умер Климент Готвальд, через несколько лет снесли исполинский памятник вождю всех народов, возвышавшийся над Прагой, и началась «оттепель». Туристы ездили в гости друг к другу, рабочие коллективы из городов-побратимов, пионеры (шутка ли – чешскому школьнику побывать в «Артеке», искупаться в Черном море!). Принимали великолепно, с искренним, не показным дружелюбием. Об этом многие вспоминают, кто посетил Чехию в социалистические времена. Единственное, что, на мой взгляд, могло несколько насторожить чехов: представители самой передовой страны социализма активно закупают у них ковры, посуду и трикотаж. Зато подкупали простота, открытость и душевная щедрость русских. Помните, как говорил мой чешский коллега, возивший наших туристов еще в советские времена: «Русское сердце лучше, чем чешское сердце». Много чешских студентов училось в наших институтах, иногда и смешанные браки возникали. Из такого «контингента» некоторые сейчас работают русскоговорящими гидами, так что я знаком со многими. Они мне рассказывали, что до сих пор живут как бы своеобразными диаспорами, постоянно общаясь. И на посиделках неизменно поют пионерский гимн «Взвейтесь кострами синие ночи». Кстати, о пионерах. Поощрялась переписка со школьниками из соцстран, адреса которых специально публиковала «Пионерская правда». Обычно такая переписка быстро выдыхалась, но иногда захватывала обе стороны и продолжалась в половозрелом возрасте, выливаясь в трогательную дружбу или даже романтические отношения. Один мой немолодой турист порывался выскочить из автобуса, когда проезжали город Йиглаву, где жила его давняя эпистолярная возлюбленная Янушка. И лишь сидящая рядом законная супруга властной рукой удержала его от этого шага.
Одним словом, все было хорошо до конца шестидесятых годов. Я, тогда еще школьник, увидел у двоюродной сестры самоучитель чешского языка. Она объяснила, что собирается съездить в Чехословакию. И добавила: «Это последняя страна, где нас еще любят…»
И как же можно все испортить!
Шестьдесят восьмой год