Чекист. Неизвестная война

Точно, драки не избежать. Я бегло оглядел своих сотоварищей. Двое уже спрятали глаза, третий был безразличен. Эти не помощники. Вот разве что четвёртый, из красноармейцев. Вдвоём против восьмерых не отмашемся, «отоварят» по полной, но просто взять и уступить тоже нельзя. Будет только хуже!

– Так чё, коммуняки, вы супротив товарища Ленина? – начал входить в раж шестёрка. – А может, ещё и против товарища Троцкого?

– А вот товарища Троцкого не трожь, чмо уголовное! – сурово сказал красноармеец. – Не марай его имя!

– Чё ты сказал? – обрадовался мужичок. Посмотрев на ноги солдата, хмыкнул: – У тебя сапожки хромовые, а ты делиться не хочешь? Ты на мои опорки гляди!

На ногах у мужичка и на самом деле были надеты опорки, да ещё и обмотанные верёвкой.

– Э, тогда мы с вами со всей пролетарской беспощадностью! Сымай прохаря, а ты, – кивнул на меня, – тулупчик сымай. Мне твой тулупчик душу греть станет!

– А не пойдёшь ли ты на хер? – предложил красноармеец.

– Чё-то я не понял, в натуре!

Тут решил вмешаться и я.

– А в натуре у Бобика болт красный, понял?

– Чё? – оторопел шестёрка. Потом попытался ухватить меня за полу полушубка. – Сымай клифт, мудила!

– Щас, – пообещал я, перехватывая левой рукой загребущую лапу, а правой отвешивая мужичонке затрещину, от которой тот отлетел в сторону. Мой безымянный товарищ, меж тем, так классно двинул своим «хромачом» между ног одного бандита, что тот обиженно хрюкнул, переломился пополам и уполз.

И завязалось то, что современная молодёжь называет «махачем».

Мы встали с красноармейцем плечом к плечу. Первое нападение отбили весьма успешно. Один из уголовников отлетел с расквашенным носом, второй «словил» удар моего сапога пониже коленки, теперь зажимает разбитую кость и плачет от боли.

Но долго бы нам не выстоять, растащили бы, повалили и избили. И точно я бы остался и без полушубка, и без сапог, если бы на помощь не пришли нежданные союзники.

– Круши блатных! – послышался звонкий голос.

– Даёшь, Соломбала! – подхватил боевой клич мощный рык, показавшийся мне знакомым.

В спину уголовникам ударили какие-то люди в чёрных бушлатах и в некогда зелёных шинелях, численностью не больше пяти, но ситуация изменилась. Семеро против десяти – это уже неплохо. К тому же мы были закалёнными, прошедшими огонь и воду фронтовиками, а с нами пытались драться уголовники, не имевшие нашего опыта рукопашных схваток, что на открытой местности, что в тесной траншее. Лучше бы им не связываться с окопниками! И скоро почти все блатные валялись на брёвнах, баюкая изувеченные конечности, или вообще без сознания, за исключением вожака.

Остальной народ – человек сорок, не меньше, – жался на нарах и смотрел на драку с испуганным любопытством.

Вожак, или как тут принято называть? – атаман или пахан, дрался отчаянно, отшвыривая от себя нападавших, а потом, вытащив откуда-то из-под полы нож, полоснул одного из наших по плечу.

Отскочив в сторону, прижавшись спиной к нарам, пахан выставил клинок перед собой и прошипел:

– С-суки! Подходи! Всем кишки выпущу!

Вот здесь пригодилось бы что-нибудь тяжёлое или нож, но под рукой ничего не было, а вытаскивать свою «начку», припасённую давным-давно, времени не было. Я уже сделал шаг вперед, как вдруг меня отстранила чья-то мощная рука.

– Ну-ка Володька, в сторонку отойди!

Я слегка обалдел – даже в тюрьме знакомые! Так это же славный комендор Серафим Корсаков!

Корсаков, хотя и имел голосище, как у диакона, не был Илюшей Муромцем – ни тебе косой сажени в плечах, ни руки с оглоблю. Самый простой парень.

Серафим одним рывком стащил свой видавший виды бушлат, встал напротив пахана и насмешливо спросил:

– Бросил бы перышко-то свое, порежешься. Не бросишь? Сам не бросишь, я тебе помогу. Тебе нож-то куда засунуть – в рот или в задницу?

– Порешу, падла! – пообещал главарь, перекидывая нож из левой руки в правую, а потом обратно.

– Ну-ну! – насмешливо сказал матрос, а потом неожиданно кинул скомканный бушлат в лицо бандита, а пока тот отбивался от одежды, ударил пахана в лицо один раз, потом второй, а ещё, от полноты душевной, так приложил атамана затылком о твёрдую лиственницу, что та загудела.

В бараке настала тишина. Один из уголовников, сумевших подняться с пола, подошёл к поверженному вожаку, опустился перед ним на колени. Приложив ухо к его груди, перекрестился и тихо сказал:

– Кончился.

Между тем рука бандита уже тянулась, чтобы прибрать выпавший нож.

– Ну-ка, – отстранил матрос уголовника. Осмотрев нож, презрительно хмыкнул, но прибрал трофей.

– А с этим что? – поинтересовался я, наблюдая, как «соратники» мёртвого атамана споро обшаривают его тело и делят нехитрое имущество. Одному достался железнодорожный бушлат, другому шапка. Шестёрка с довольным видом снимал с мертвеца сапоги, а потом и портянки. Стащили добротные суконные штаны, верхнюю рубаху, оставив покойника лежать в грязном нательном белье.

– А Головня нехай здесь лежит, не сбежит, чай, – усмехнулся Серафим. – Завтра с утра на работу выйдем, вытащат. У нас что ни ночь, так то один покойник, то другой. Кому интересно, пришили атамана или сам умер? Охрана, та только рада будет, пайку давать не надо, себе заберут.

В этот вечер в бараке произошла небольшая революция. Политические заняли верхние нары, предварительно выкинув оттуда барахло уголовников. Правда, кое-что мы оставили.

– Вот, парни, с посудой у нас беда, себе возьмёте, – сказал Серафим, передавая нам две «воровские» кружки, изготовленные из консервных банок. – Сюда вам и воды плеснут, и супчика. Супчик у нас такой, что крупинка за крупинкой бежит с дубинкой, но лучше, чем ничего.

– Серафим, а как ты-то сюда попал? – поинтересовался я.

Корсаков смущённо почесал затылок и рассказал:

– Я же срочную на Балтике отслужил, и империалистическую там же, а потом домой вернулся. Но без моря скучно. Хотел на военное устроиться, комендором, так не получилось. Хорошо, взяли на ледокольный пароход «Таймыр», в орудийную прислугу. Там хоть и пушек-то всего две осталось, но всё-таки при деле. А на «Таймыре» матросы подполье организовали, с Архангельском связь наладили. У нас же радиостанция мощная, военные сводки по боевым кораблям в Питер передаём. «Таймыр»-то теперь у гидрографов, у контр-адмирала Вилькицкого, но рейсов мало, во льды редко ходит. Так что нас в Архангельск раз-два в месяц да отпускают. Я же и в прошлый раз, когда мы из пушки пальнули, в увольнительной был. А тут надо было у подпольщиков свежие листовки взять, мы с товарищем и пошли. А тут патруль. Он-то радист, без него никак. Вот я ему и кричу – ты беги, а я задержку. Патруль меня взял, помутузил слегка, да сюда, на Мудьюг. А Вилькицкий по Северному пути к Колчаку собирался. От нас оружие и офицеров везти, а от адмирала – продовольствие.