Человеческая комедия

все получил сполна! Куда вам до меня! Мелко плаваете! Какие у них глупые будут рожи, когда я расскажу нынешнюю историю между двумя партиями в домино!

Эта свирепая радость, это злобное торжество дикаря, завладевшего блестящими камешками, ошеломили меня. Я остолбенел, онемел.

– Ах, ты еще тут, голубчик! Я и забыл совсем. Мы нынче пообедаем вместе. У тебя пообедаем - я ведь не веду хозяйства, а все эти рестораторы с их подливками да соусами, с их винами - сущие душегубы. Они самого дьявола отравят.

Заметив наконец выражение моего лица, он сразу вернулся к холодной бесстрастности.

– Вам этого не понять, - сказал он, усаживаясь у камина, где стояла на жаровне жестяная кастрюлька с молоком.- Хотите позавтракать со мной?
– добавил он.- Пожалуй, и на двоих хватит.

– Нет, спасибо, - ответил я.
– Я всегда завтракаю в полдень.

В ату минуту в коридоре послышались чьи-то торопливые шаги.

Кто-то остановился у дверей Гобсека и яростно постучал в них. Ростовщик направился к порогу и, поглядев в окошечко, отпер двери. Вошел человек лет тридцати пяти, вероятно, показавшийся ему безобидным, несмотря на свой гневный стук.

Посетитель одет был просто, а наружностью напоминал покойного герцога Ришелье. Это был супруг графини, и вы, вероятно, встречали его в свете: -у него была, прошу извинить меня за это определение, вельможная осанка государственных мужей, обитателей вашего предместья.

– Сударь, - сказал он Гобсеку, к которому вернулось все его спокойствие, - моя жена была у вас?

– Возможно.

– Вы что же, сударь, не понимаете меня?

– Не имею чести знать вашу супругу, - ответил ростовщик.- У меня нынче утром перебывало много народу- мужнины, женщины, девицы, похожие на юношей, и юноши, похожие на девиц. Мне, право, трудно…

– Шутки в сторону, сударь! Я говорю о своей жене. Она только что была у вас.

– Откуда же мне знать, что эта дама- ваша супруга? Я не имел удовольствия встречаться с вами.

– Ошибаетесь, господин Гобсек, - сказал граф с глубокой иронией.
– Мы встретились с вами однажды утром в спальне моей жены. Вы приходили взимать деньги по векселю, по которому она никаких денег не получала.

– А уж это не мое дело-разузнавать, какими ценностями ей была возмещена эта сумма, - возразил Гобсек, бросив на графа ехидный взгляд.- Я учел ее вексель при расчетах с одним из моих коллег. Кстати, позвольте заметить вам, граф, - добавил Гобсек без малейшей тени волнения, неторопливо засыпав кофе в молоко, - позвольте заметить вам, что, по моему разумению, вы не имеете права читать мне нотации в собственном моем доме. Я, сударь, достиг совершеннолетия еще в шестьдесят первом году прошлого века.

– Милостивый государь, вы купили у моей жены по крайне низкой цене бриллианты, не принадлежащие ей, - это фамильные драгоценности.

– Я не считаю себя обязанным посвящать вас в тайны моих сделок, но скажу вам, однако, что если графиня и взяла у вас без спросу бриллианты, вам следовало предупредить письменно всех ювелиров, чтобы их не покупали, - ваша супруга могла продать бриллианты по частям.

– Сударь!
– воскликнул граф.- Вы ведь знаете мою жену!

– Верно.

– Как замужняя женщина, она подчиняется мужу.

– Возможно.

– Она не имела права распоряжаться бриллиантами!

– Правильно.

– Ну, так как же, сударь?

– А вот как! Я знаю вашу жену, она подчинена мужу, - согласен с вами; ей еще и другим приходится подчиняться, - но ваших бриллиантов я не знаю. Если ваша супруга подписывает векселя, то, очевидно, она может и заключать коммерческие сделки, покупать бриллианты или брать их на комиссию для продажи. Это бывает.

– Прощайте, сударь!
– воскликнул граф, бледнея от гнева.
– Существует суд.

– Правильно.

– Вот этот господин, - добавил граф, указывая на меня, - был свидетелем продажи.

– Возможно. Граф направился к двери.

Видя, что дело принимает серьезный оборот, я решил вмешаться и примирить противников.

– Граф, - сказал я, - вы правы, но и господин Гобсек не виноват. Вы не можете привлечь его к суду, оставив вашу жену в стороне, а этим процессом будет опозорена не только она одна. Я стряпчий и, как должностное лицо да и просто как порядочный человек, считаю себя обязанным подтвердить, что продажа произведена в моем присутствии. Но я не думаю, что вам удастся расторгнуть эту сделку как незаконную, и нелегко будет установить, что проданы именно ваши бриллианты. По справедливости вы правы, но по букве закона вы потерпите поражение. Господин Гобсек-человек честный и не станет отрицать, что купил бриллианты очень выгодно для себя, да и я по долгу и по совести засвидетельствую это. Но если вы затеете тяжбу, исход ее крайне сомнителен. Советую вам пойти на мировую с господином Гобсеком. Он ведь может доказать на суде свою добросовестность, а вам все равно придется вернуть сумму, уплаченную им. Согласитесь считать свои бриллианты в закладе на семь, на восемь месяцев, даже на год, если раньше этого срока вы не в состоянии вернуть деньги, полученные графиней. А может быть, вы предпочтете выкупить их сегодня же, представив достаточные для этого гарантии?

Ростовщик преспокойно макал хлеб в кофе и завтракал с полнейшей невозмутимостью, но, услышав слова “пойти на мировую”, бросил на меня взгляд, говоривший: “Молодец! Ловко пользуешься моими уроками!” Я ответил ему взглядом, который он прекрасно понял: “Дело очень сомнительное и грязное, надо вам немедленно заключить полюбовное соглашение”. Гобсек не мог прибегнуть к запирательству, зная, что я скажу на суде всю правду. Граф поблагодарил меня благосклонной улыбкой. После долгих обсуждений, в которых хитростью и алчностью Гобсек заткнул бы за пояс участников любого дипломатического конгресса, я составил акт, где граф признавал, что получил от Гобсека восемьдесят пять тысяч франков, включая в эту сумму и проценты по ссуде, а Гобсек обязывался при уплате ему всей суммы долга вернуть бриллианты графу.

– Какая расточительность!
– горестно воскликнул муж графини, подписывая акт.-Как перебросить мост через эту бездонную пропасть?

– Сударь, много у вас детей?
– серьезным тоном спросил Гобсек.

Граф от этих слов вздрогнул, как будто старый ростовщик, словно опытный врач, сразу нащупал больное место. Он ничего не ответил.

– Так, так, - пробормотал Гобсек, поняв его угрюмое молчание.- Я вашу историю наизусть знаю. Эта женщина - демон, а вы, должно быть, все еще любите ее. Понимаю! Она даже и меня в волнение привела. Может быть, вы хотите спасти свое состояние, сберечь его для одного или для двух своих детей? Советую вам: бросьтесь в омут светских удовольствий, играйте для виду в карты, проматывайте деньги да почаще приходите к Гобсеку. В светских кругах будут называть меня жидом, эфиопом, ростовщиком, грабителем, говорить, что я разоряю вас. Мне наплевать! За оскорбление обидчик дорого поплатится! Ваш покорный слуга прекрасно стреляет из пистолета и владеет шпагой. Это всем известно. А еще, советую вам, найдите надежного друга, если можете, и путем фиктивной продажной сделки передайте ему все свое имущество… Как это у вас, юристов, называется? Фидеикомисс, кажется?
– спросил он, повернувшись ко мне.

Граф был весь поглощен своими заботами и, уходя, сказал Гобсеку:

– Завтра я принесу деньги. Держите бриллианты наготове.

– По-моему, он глупец, как все эти ваши порядочные люди, - презрительно бросил Гобсек, когда мы остались одни.

– Скажите лучше - как люди, захваченные страстью.

– А за составление закладной пусть вам заплатит граф, - сказал Гобсек, когда я прощался с ним.

Через несколько дней после этой истории, открывшей мне мерзкие тайны светской женщины, граф утром явился ко мне.

– Сударь, - сказал он, войдя в мой кабинет, - я хочу посоветоваться с вами по очень важному делу. Считаю своим долгом заявить, что я питаю к вам полное доверие и надеюсь доказать это. Ваше поведение в процессах госпожи де Гранлье выше всяких похвал. (Вот видите, сударыня, - заметил стряпчий, повернувшись к виконтессе,-услугу я оказал вам очень простую, а сколько раз был за это вознагражден…) Я почтительно поклонился графу и ответил, что только выполнил долг честного человека.

– Так вот, сударь. Я тщательно навел справки о том странном человеке, которому вы обязаны своим положением, - сказал граф, - и из всех моих сведений видно, что этот Гобсек - философ из школы циников. Какого вы мнения о его честности?