Человеческое тело
Шрифт:
Вечер он проводит в Развалине, вместе с остальными, но сидит в сторонке, играет на портативной консоли. Ребята возбуждены из-за пропажи змеи. Митрано нет дела до этого, и вообще он рад, потому что ему было противно глядеть на змею даже издалека. Он любит всех животных, кроме рептилий. Их он на дух не переносит. Маттиоли говорит, что это Митрано выбросил змею (разве могут они к нему не цепляться?), но у него на лице, вероятно, написано такое изумление, что когда он спрашивает «Что вам от меня нужно?», его даже не трогают, понимают, что он ни при чем, и оставляют в покое.
В полночь он заходит в палатку, голова гудит, глаза болят — он провел перед маленьким
— Эй, Ровере! — окликает он соседа.
Ровере натянул спальный мешок почти по самый нос. Он открывает глаза и враждебно глядит на Митрано.
— Чего тебе?
— Тебе интересно, чем сейчас занимаются талибы?
— Чем они должны заниматься? Дрыхнут.
— А по-моему, они за нами наблюдают.
— Да прекрати ты! — отвечает Ровере и поворачивается на другой бок.
Митрано ложится в постель. Сворачивает маленькую подушку, чтобы была поплотнее, и пытается удобно лечь на боку. Иногда отец выходил завтракать с фонарем под глазом или с трудом поднимал кофейную чашечку — так болела рука. А он не раскрывал рта. Он усвоил: бывают семьи, в которых лучше никого никогда ни о чем не спрашивать, — у него как раз такая семья.
Что-то мешает вытянуть ноги. Он трогает это что-то ногой, но из-за трико на ощупь не разберешь. Решает, что, наверное, в постель попало грязное белье, потом с ужасом думает, не устроили ли ему опять ребята «мешок из простыни». Выползает обратно, чтобы убедиться, что может выбраться на свободу. Ура, может! Садится и засовывает руку, пытаясь достать до самого дна, но что-то попадается ему в ладонь. Кожа рептилии высохла и огрубела, от нее воняет гнилым мясом — старший капрал успевает почувствовать вонь за секунду до того, как понимает, что держит в руке.
— АААААААААААААА!
Он вскакивает и чуть не опрокидывает раскладушку. Ему хочется прыгать, и он прыгает так, словно змея у него под ногами. Все тело сотрясается, словно от электрических разрядов, руки трясутся.
Ребята просыпаются, спрашивают друг у друга, что случилось, зажигается свет — все происходит за считаные секунды, за которые Митрано быстро достает пистолет из кобуры, висящей на ручке шкафчика, заряжает и стреляет в спальный мешок один, два, три, четыре, пять раз.
— ААААААААААААААА!
Он ощущает змею на себе, как она ползет у него по спине, по лицу, кусает повсюду, чувствует яд — Господи, яд!
— ОНА МЕНЯ УКУСИЛА! ЭТА ГАДИНА МЕНЯ УКУСИЛА!
Ребята кричат, чтобы он прекратил, но Митрано их даже не замечает. Он продолжает стрелять по мешку, в воздух поднимается облако белых перьев. От грохота у ребят того гляди лопнут барабаные перепонки.
Рене пытается его остановить, почти хватает его, но из-за адреналина рефлексы Митрано резко ускорились. Он поворачивается на девяносто градусов и наставляет оружие на Рене. Сержант замирает. Ребята умолкают.
— Спокойно! — говорит Рене.
Митрано не видит себя. Он бы испугался, увидев, насколько он побледнел. И наверняка решил бы, что змея на самом деле его укусила. Кровь отлила от лица, теперь ею налиты багровые руки, сжимающие «беретту». Он целится прямо в грудь сержанта. О старшем капрале Митрано можно много чего сказать, но утверждать, что он не умеет стрелять, — это нет. Особенно в цель, стоящую от него в полутора метрах.
— Опусти оружие! — приказывает Рене миролюбивым тоном, не как начальник, а как старший брат.
— Там змея! — всхлипывает Митрано. —
Змея… она меня укусила! Блин!— Хорошо. Сейчас мы посмотрим.
— Она меня укусила. Укусила! — Из его глаз льются слезы.
— Опусти пистолет! Послушай меня!
Но вместо того чтобы послушаться, старший капрал находит себе другую мишень: теперь «беретта» нацелена на Симончелли, застывшего, как в игре в «замри, умри, воскресни», — колено одной ноги опирается на койку, вторая стоит на полу. Митрано снова наводит пистолет на Рене.
Из темной глубины палатки, с расстояния нескольких метров доносится голос Чедерны:
— Митрано, змея дохлая!
Старший сержант несколько секунд колеблется, не зная, что делать. Постепенно смысл сказанного доходит до него. Все ясно: это змея из Развалины. Он несколько раз быстро смотрит влево, в сторону спальника, словно не до конца поверив. Перышки уже опустились на зеленую ткань и теперь дрожат от малейшего дуновения. Под спальником никакого движения.
— ЭТО ВЫ?
Рене отрицательно качает головой. Другие повторяют за ним.
— ЭТО ВЫ СДЕЛАЛИ? А?
— Это я, Митрано. А теперь опусти пистолет. — Чедерна поднялся и теперь медленно идет к Митрано, он уже почти приблизился к сержанту.
— Ты, — говорит Митрано. Из его глаз по-прежнему текут ручьями слезы. — Как всегда, ты. Я убью тебя, Чедерна. УБЬЮ.
Нажми он на курок, пуля пробила бы верхушку черепа Франческо Чедерны и, выйдя с другой стороны, попала бы в рюкзак Энрико Ди Сальво, висящий в дальнем углу палатки. Все присутствующие ясно представляют себе траекторию.
Митрано дышит ртом, ему не хватает воздуха. Внезапно на него наваливается усталость, страшная усталость, которая словно раздавливает его, превращает в жидкость. На мгновение он опускает пистолет — этого достаточно, чтобы Рене и Симончелли бросились на него, повалили на пол и разоружили. В отличие от того, что потом будут рассказывать, Митрано не оказывает сопротивления. Он просто лежит на полу. Когда Рене забирает у него пистолет, рука у Митрано слабая и вялая.
Опять Симончелли уселся ему задницей на лицо — забавно, правда? — думает Митрано. Один бьет, другой терпит, вот так. И всегда было так. Пока ребята толпой собираются вокруг него, старший капрал закрывает глаза. И не сопротивляется.
На всей базе выстрелы разбудили тех, кто спал, и встревожили тех, кто не спал. Самые старательные оделись, взяли оружие, а потом сидели, как дураки, и ждали команды. Дежурные переговариваются по рации, никак не могут выяснить, где стреляли, — где-то в северной части базы. Поскольку никто не просит о помощи, все быстро успокаиваются: наверняка это случайные выстрелы. Бывает, причем нередко, когда круглые сутки живешь в обнимку с оружием, что кто-нибудь случайно да выстрелит.
— Что такое? — спрашивает Ирене.
— Тсс.
Они замирают и прислушиваются, слегка ослабив объятия, хотя возбуждение, как ни странно, ничуть не ослабевает. Эджитто ждет, что сейчас завоет сирена.
— Ничего страшного, — говорит он, — не волнуйся!
В благодарность ночная гостья льет ему на лицо поток густых волос, а затем, словно волна, всем телом обрушивается на него.
Рой белых хлопьев
Когда я соврал Марианне о платье, был январь, падал снег. Я попросил ее сесть на заднее сиденье, но она меня и слушать не захотела. Мы препирались, стоя перед дверью подъезда, а маленькие белые хлопья падали на ее необычную прическу.