Человечество открывает себя

Средиземноморье в эпоху античности было ареной постоянных встреч людей разных рас, и, по-видимому, здесь привыкли не относиться с чрезмерным предубеждением к людям бледным и смуглым, темно-коричневым и черным. Однако даже в этом регионе утвердилась вавилонско-библейская легенда о том, что «черные люди» — потомки Хама, оскорбившего своего отца Ноя и проклятого им. Но вот когда, много позже, гости из феодальной и раннебуржуазной Европы встречались с хозяевами феодальной Восточной Азии, обе стороны почти всегда смотрели свысока на новых знакомцев.

Китайцы именовали европейцев «большеносыми дьяволами» и «красноволосыми варварами». Японское правительство в XVIII веке однажды издало официальное описание португальцев, согласно которому у них «кошачьи глаза, огромный нос, красные волосы и язык как у птицы-сорокопута». Самый вид европейца вызывал душевное смятение у жителя изолированной в течение столетий Японии. Один из них, посетивший голландский корабль, рассказывал: «Когда мы поднялись на палубу, капитан и другие лица сняли шляпы, приветствуя нас. Лица у них темные, болезненно-желтоватые, волосы желтые, а глаза зеленые». Казалось бы, описание вполне реалистичное, ничего внушающего ужас в нем нет. Но заканчивается это описание так: «Кто при виде их не обратился бы в бегство от страха?»

А воображение европейцев оставило нам фантастические порой описания внешности жителей других частей света. Не будем вспоминать безголовых чудовищ со ртом на груди, о которых Отелло рассказывал Дездемоне. Воины и мореплаватели, во многом вполне заслуживающие доверия, оставили ужасные истории о страшных обитателях заморских стран. Некоторых южноамериканских индейцев описывали как настоящих великанов, и вплоть до XIX и XX веков следы таких исполинов пытались разыскать в Патагонии многие географы и этнографы (в том числе жюльверновский Паганель в «Детях капитана Гранта»). Европейцы на китайских рисунках часто обретают фантастических размеров носы. На старинных рисунках, сделанных европейцами и изображающих африканцев, индейцев, азиатов, обычно до карикатурности подчеркнуты расовые черты их внешности.

Японец XVIII века говорил о болезненно-желтоватых лицах голландцев, а в конце XIX века энциклопедия Брокгауза и Ефрона определила цвет кожи китайцев как «болезненно-желтоватый». Не стоит сразу обвинять в расизме ни этого японца, ни автора статьи в энциклопедии. Но вот в этноцентризме их упрекнуть наверняка можно: за эталон, за нормальный, здоровый принимается только цвет кожи собственного народа. Свое, привычное воспринимается как естественное и здоровое, а чужое, несхожее вызывает мысли о болезни. Правда, при более долгом знакомстве разумные европейцы, африканцы, азиаты убедились: «другие» ничем не хуже. Время исправило старые взгляды на красоту как свойство представителей только твоей собственной расы.

Французские путешественники по Индокитаю, английские исследователи Африки, немецкие посетители Китая в XIX веке не видят, насколько красивы местные женщины. Бирманок, вьетнамок, лаотянок описывают как дурнушек, а путешественники XX века, напротив, восхищаются внешностью обитательниц тех же самых мест. Герой романа английского писателя Грэма Грина «Тихий американец» поражен тем, насколько хороши собой все без исключения вьетнамки.

Настоящее открытие «других» — жителей иных земель — означает понимание не только различий между «нами» и «ними», но и в первую очередь степени взаимного сходства. Уместно привести здесь цитату из книги «Лестница к изучению голландских наук», [8] написанной японцем Оцуки Гэнтаку в 1787 году: «Закоснелые конфуцианцы и ученые-схоласты не имеют понятия о том, как огромен мир. Они сбиты с толку китайскими идеями и, подражая китайцам, славят „Срединную империю“ или же рассуждают о „великом пути Срединного цветущего государства“. Это ошибочный взгляд. Мир — огромная сфера, на поверхности которой расположены различные государства. Хотя сама природа определила их границы, каждый народ дает почетное наименование своей стране. Китай называется „Срединной равниной“, „Срединным цветком“, „Срединной империей“, „Божественным материком“, Точно так же Голландия называет Германию, свою „материнскую страну“, Мидделанд, то есть „Срединное государство“, а наша страна именует себя Накацукани — „Страна, находящаяся в середине“. Англия отсчитывает градусы долготы по местоположению своей столицы и, наверное, тоже имеет какое-нибудь сходное наименование для своей страны».

8

Из европейцев лишь голландцам разрешалась торговля с Японией; Голландия стала для японцев олицетворением Европы.

Истинное открытие других как равных себе состоялось во всех концах света, и «закрыть» эту истину не удалось и не удастся уже никому. Мы можем радостно повторить за чешским писателем Карелом Чапеком: «Как это славно — осязать и видеть то, что тебе внове! Каждое различие в вещах и людях делает богаче жизнь… У всех нас любовь к многогранности и беспредельности жизни. Но послушайте, ведь эту многогранность творят народы — ну, конечно, еще и природа, история… но ведь и то и другое слито в народе… Есть люди, любящие целый мир при том условии, что в нем будут асфальтовые шоссе, или вера в единого бога, или не будет… таверн. Есть люди, которые согласны полюбить весь мир, если он будет на одно лицо — лицо именно их цивилизации… Куда больше радости любить весь мир за то, что он тысячеликий и всюду разный; а после возгласить: „Ребята, раз уж нам так приятно глядеть друг на друга, учредим Лигу наций, но только, черт возьми, пусть это будут нации со всем, что к ним относится, со своим цветом кожи и языком, со своими обычаями и культурой, а если надо, бог с ними, пусть будут и со своим богом; ведь всякую несхожесть стоит полюбить по одному тому, что она делает богаче нашу жизнь. Пускай же нас объединит все, что нас разделяет!“»

Люди интересны нам не только сходными, но и отличающими их от нас чертами, В человеке-зеркале, только копирующем наши собственные черты, в конечном счете рассматривать себя бесконечно менее приятно, полезно и интересно, чем глядеться в бесчисленные зеркала — людей похожих, но не таких.

И ведь то же самое с народами. Каждый из населяющих землю народов, кроме всего прочего, одна из возможных форм взаимодействия людей с природой и между собой. Каждый народ — великое испытание еще одной культурной системы, грандиозный исторический опыт, плоды которого идут на пользу всему человечеству.

Стоит обратить внимание, как часто обращается к теме «других, но равных» великая литература. Пушкин в ранних поэмах ставит перед своими современниками как зеркало образы людей иных времен и иных стран, а иногда в самих поэмах, например в «Цыганах» или «Кавказском пленнике», сталкивает своих современников с героями, принадлежащими к другим укладам существования, к другому образу жизни. Байрон провел своих Чайльд Гарольда и Дон Жуана через множество стран. В письме к другому английскому поэту, Томасу Муру, Байрон советовал: «Держись Востока — это единственная правильная политика в поэзии». Байрон тут, разумеется, слишком категоричен. Однако и поэзию и прозу давно волновало такое сопоставление «своих» с «чужими». И сам Пушкин обратил внимание на эту черту литературы, подчеркивая: обращение писателя к жизни других народов не говорит о том, что сам он «не народен».

Каждому народу нужны остальные народы, повторим еще раз, нужны и потому, что похожи, и потому, что не такие, как он. Нужны, чтобы стать сильнее, разностороннее, богаче, могущественнее и шире. Михаил Львов, татарский поэт, пишущий на русском языке, восклицает:

Народ мой! Кто тебя заденет Высокомерием своим? Народ народа не заменит, Один другого не отменит! Любой народ — незаменим! Любой народ — неотменим!

Народы нужны друг другу и потому, что, лишь понимая других, мы понимаем себя. Это относится ведь не только к отдельным людям.

В XX веке идея единства человечества вопреки всем, кто пытается натравить народы друг на друга, обрела небывалую прежде силу. Теперь уже не только человеку Петру, не только народу большому или малому, но всему человечеству нужно вглядеться, как в грандиозное зеркало, в другое человечество, в разумных существ иного мира. Не в этом ли одна из важнейших причин (разумеется, есть и другие) того страстного интереса, которым прониклась вторая половина XX столетия к разуму иных миров, к поиску внеземных цивилизаций, к фантастической идее пришельцев из космоса, посещавших нашу планету?

Нам нужно с кем-то сравнивать себя, посмотреть на земное человечество со стороны. Говорят же, что увидеть себя по-настоящему можно только глазами другого.

Эта потребность настолько велика, что, по мнению ученых, уже сам подход к земной цивилизации как бы со стороны — в той мере, в какой он доступен землянам, — открывает перед науками новые неожиданные перспективы… Ведь он позволит попробовать выделить в нас черты, которые должны как будто быть общими для всех мыслящих существ, в каких бы природных условиях они ни сложились, где бы во Вселенной ни проходила их биологическая и социальная эволюция, и определить признаки, целиком возникшие только из-за сугубо конкретных геологических, географических, эволюционных особенностей развития жизни и разума на планете Земля.