Человек бегущий

Еще в школе, в старших классах, начались мои ночные пробежки. Это случилось само собой, никто меня не звал, не мотивировал. Учебная нагрузка тогда возросла: помимо занятий в школе я ходил к репетиторам по английскому, математике, русскому языку – я хотел закончить школу на «пятерки» и сразу поступить в МГУ, не угодив в армию; хотя я пришел в первый класс в возрасте шести лет и у меня был в запасе еще год до восемнадцатилетия, шла война в Афганистане, и ребята годом-двумя постарше, не поступившие в вуз, прямиком отправлялись в это пекло. Не то чтобы я лез вон из кожи – учился я с удовольствием, даже по предметам типа математики, которые сразу после выпуска благополучно забыл, но нагрузка была серьезная, по двенадцать часов в день, а весной, перед экзаменами, и того больше. К 11 ночи я чувствовал, как мозг отказывается принимать новую информацию, вставал из-за стола, брал беговую обувь – дефицитные лицензионные «адидасы», которые появились в продаже к Олимпиаде-80: они с первого же раза красили светлые носки синим или черным, но выбирать тогда не приходилось – либо они, либо китайские кеды, либо футбольные бутсы со спиленными шипами – и выходил из дома в ночной город, в теплую весеннюю ночь с запахом тополиных листьев.

Я пересекал Кутузовский проспект по подземному переходу, освещенному мертвым голубым светом, пробегал мимо большого сталинского дома с тяжелой лепниной, знаменитой номенклатурной «тридцатки» (Кутузовский, д. 30), и ноги выносили меня на набережную возле городошной площадки, где днем отставные партийные работники в пузырящихся трениках метали биту, выцеливая «колодец» или «бабушку в окошке», а ныне стоит Театр Петра Фоменко. Я бежал вдоль реки, пахшей тиной и мазутом, в маслянистых отблесках фонарей; пробегал мимо домов советской элиты на четной стороне Кутузовского (в доме № 26 жили Брежнев и Андропов), мимо пивного завода имени Бадаева, старой фабрики красного кирпича, которая глухо шумела, дымила и сливала в реку пахучую жидкость неизвестного происхождения – я почему-то думал, что это забракованное пиво. Я бежал мимо гостиницы «Украина», рядом с которой была стоянка большегрузных фур из соцлагеря – болгарских, румынских, венгерских, – где неслышными тенями двигались фарцовщики, скупавшие у водителей дефицит, и валютные проститутки; пробегал под метромостом у «Смоленской», мимо ярких огней Киевского вокзала и гулких объявлений из репродуктора на сортировке, мимо дымов ТЭЦ-12 на Бережковской набережной, пересекал фабричную речку Сетунь, выливающуюся из трубы коллектора, – и оказывался в зеленых объятиях Ленинских гор. Там деревья были статны и самодостаточны, зелень привольна и свежа, и уходила вдаль по набережной цепочка ярких, безупречных фонарей.

Я добегал до станции метро «Ленинские горы» и возвращался тем же путем обратно – только Кутузовский был уже пуст, и я перебегал его поверху. Получалось километров 25, чуть меньше двух часов. В те годы мне и в голову не приходило, что может быть небезопасно бегать в час ночи одному по пустым набережным. Вернее, быть может, опасность и была, но я чувствовал, что это не я погружаюсь в стихию ночи, пустого города, мигающих светофоров – но что я сам часть этой стихии.

Вернувшись домой, приняв душ и опустошив половину холодильника (я брал его методично, полку за полкой), я садился за чтение или за экзаменационные билеты. В пятом часу начинало светать, и я выходил посмотреть на рассвет на лестничную клетку, на верхний, девятый, этаж. Окна ее выходили на восток, и встающее передо мной солнце окрашивало розовым крыши Кутузовского, шпили высоток, золотой купол Ивана Великого. Подавали голос птицы, и деревья шелестом листвы приветствовали новый день. И одновременно с тем, как солнце заливало светом просыпающийся город, у меня в груди росло ожидание нового, важного, предвкушение больших событий, далеких горизонтов. Вспоминая сейчас эти дни, когда я стоял на пороге взрослой жизни, я думаю, что у меня, наверное, было счастливое детство, хотя и не знаю, по какой шкале мерить счастье. Одно я понял точно – кроме книг и мыслей, которые они рождают, кроме юношеских текстов, которые я писал десятками страниц, захлебываясь словами, кроме осознания конечности бытия, своего и своих близких, которое в этом возрасте уже пришло и было пережито и принято как неизбежность – мне было дано еще собственное тело, которое может перемещаться в пространстве на многие километры, дана радость движения, что искупает все жизненные проблемы и невзгоды: в любое время дня и ночи надо просто взять кроссовки, какие бы они у тебя ни были, выйти на улицу и начать бежать, и все остальное приложится, встанет на место.

Черничный блюз

1

Время 4 утра. Температура –23, в воздухе застыл морозный туман. Передо мной огромное снежное пространство размером с десяток футбольных полей, огороженное забором с рекламными щитами. Оно пока еще пусто, но по другую сторону ограды собрались тысячи людей, которые стоят в очередях в несколько деревянных ворот, ведущих внутрь. Кто-то, подобно рыбакам на льду, сидит на раскладном стуле в пуховом комбинезоне, кто-то греется у железных бочек с горящими досками, которые бросают резкие тени на лица, словно на картинах Гойи. Внешне люди спокойны, тихо переговариваются и шутят друг с другом, но внутренне они сосредоточены и напряжены: любое появление незнакомца, пытающегося вклиниться в очередь, встречает моментальный жесткий отпор.

Это стартовое поле лыжного марафона Vasaloppet, «Васа», как называют его лыжники, 90-километровой гонки от Салена до Муры в шведской провинции Даларна, в которой еже годно стартуют 16 тысяч человек. Участники стоят в очередях в стартовые карманы, которые были определены по их прошлым результатам или по протоколам с других зачетных гонок. Карьера хорошего лыжника-любителя – это продвижение вверх по группам «Васы», вплоть до престижной первой (гонщики со 150-го до 500-го номера) или небожителей элитной (первые 150, где стоят профессионалы, гонщики Кубка мира и серии Skiclassics, вместе с самыми сильными любителями). Но отобраться в группу – это половина дела, надо еще заранее зайти в стартовые коридоры, чтобы встать в первые ряды своего кармана: это даст выигрыш в сотни мест. Поэтому гонщики и занимают очередь с ночи – с 3, с 4 часов утра – и греются у костров, подобно древним воинам перед битвой.

Эта история начинается в канун нового 1521 года, когда Швеция боролась за независимость от Дании. Одним из участников этой войны был молодой дворянин по имени Густав Эрикссон, племянник бездетного регента Швеции Стена Стуре Старшего. Он был нрава крутого и непокорного: по легенде, учась в Уппсальском университете у датского ментора, чтобы доказать свою независимость, он пробил кинжалом Библию со словами «Тысяча чертей на тебя и на твою школу». После перемирия с датским королем Кристианом II он был отправлен заложником в ненавистную Данию, но бежал в свободный ганзейский Любек, а оттуда в родную Швецию, в Даларну, где в декабре 1520 года пытался поднять восстание против датчан. Местные бюргеры и крестьяне слушали его с недоверием, датская стража шла по пятам, и после неудачного выступления Эрикссона перед собранием в городе Мура он бежал на лыжах через сопки в сторону Норвегии. Тем временем в Муру пришли известия, что в Стокгольме король Кристиан позвал на пир и предательски убил 80 шведских дворян, включая отца и брата Эрикссона, чаша терпения местных жителей переполнилась, и они послали за Густавом двух лучших лыжников, чтобы позвать его возглавить восстание. По легенде, те смогли нагнать его только в селении Сэлен в 90 километрах, у норвежской границы. Эрикссон вернулся, в 1521 году восстание охватило всю Даларну, и он двинулся на Стокгольм, который сдался ему в июне 1523 года. Он взошел на шведский престол 6 июня 1523 года под именем Густава I и стал основателем королевской династии Васа по имени своего рода. В честь его 90-километрового перехода и был задуман марафон из Сэлена в Муру под названием Васалоппет, «гонка Васы».

Любопытно, что у соседней Норвегии – похожая история спасения будущего короля, только происходила она тремя веками ранее, зимой 1206 года, когда сторонники партии биркебейнеров (изначально прозванных за бедность «лапотниками», «березовыми ногами», так как обуты они были в лапти из бересты), двигаясь на лыжах через горы и леса, унесли в Трондхейм от кровожадных соперников младенца, наследника престола Хакона IV. Мальчик стал королем Норвегии в 1217 году и положил конец гражданским войнам в 1240 году. В память об этом переходе норвежцы учредили в 1932 году свой лыжный марафон, Биркебейнер, где участники несут с собой рюкзак весом с младенца, как минимум три с половиной килограмма.

Но Васалоппет появилась первой, в 1922 году – на волне межвоенного национализма гонки с патриотической легендой возникали тогда по всей Европе. В феврале житель Муры Андерс Перс опубликовал в местной газете статью с идеей проведения забега в честь перехода Густава Васы, на следующий день ее перепечатала национальная Dagens Nyheter, пожертвовав 1000 крон на организацию соревнований, и гонка состоялась уже месяц спустя, 19 марта 1922 года, собрав 119 участников, включая лучших лыжников Швеции. Первым на финише в Муре со временем 7 часов 32 минуты оказался 22-летний Эрнст Альм, став в итоге самым молодым победителем за почти столетнюю историю гонки. Васалоппет – это территория опытных лыжников: самым возрастным победителем стал швед Йорген Бринк, который выиграл ее накануне своего 38-летия в 2012 году, поставив заодно рекорд трассы —3 часа 38 минут, более чем вдвое быстрее первого чемпиона.

За век существования Васалоппет отменяли лишь трижды, в 1932, 1934 и 1990 годах – исключительно из-за бесснежных зим; ни Вторая мировая война, ни убийство премьер-министра Швеции Улофа Пальме накануне гонки 1986 года не остановили ее проведения: гонщики на старте почтили его память минутой молчания. В послевоенное время численность участников неуклонно росла, но настоящий прорыв случился после 1966 года, когда телевидение стало транслировать гонку вживую и «Васа» сделалась одним из главных событий годового календаря и маркером национальной идентичности. Сегодня Васалоппет – один из самых узнаваемых шведских брендов, наряду с ABBA и IKEA, несущий в мир основные шведские ценности: северную природу, простоту и рациональность, упорство и преодоление, равноправие и демократизм. «Васа» – символ эгалитарного спорта, где вместе стартуют лучшие лыжники мира и простые любители, где регулярно участвовал нынешний король Швеции Карл XVI Густав, где молодые волки, амбициозные атлеты из сотен клубов, разбросанных по стране, получают шанс сразиться с вожаками стаи, заявить о себе миру, ворваться в сотню, тридцатку, десятку лучших. От этого на Васалоппет такой суровый дух соперничества – десятилетиями там соревнуются провинции и города, заклятые соседи шведы и норвежцы, мужчины с лучшими женщинами.

С женщинами, впрочем, отдельная история. Как и на всех массовых стартах в мире, женщины весь ХХ век боролись за свое участие наравне с мужчинами. На Васалоппет в 1923 году участвовала одна лыжница, Маргит Нордин, и после этого вплоть до 1980 года участие женщин было запрещено, чтобы, как говорилось тогда, не компрометировать образ гонки как самого тяжелого испытания; затем еще на протяжении шестнадцати лет, до 1997 года, женщин допускали, но не награждали победительниц. Начиная с 1960-х, многие протестовали против этих патриархальных правил, и некоторые женщины участвовали в гонке, переодетые мужчинами – так, в 1978 году две лыжницы бежали в профессиональном театральном гриме, с усами и бородой, и давали по ходу гонки интервью телевидению. Сегодня женщины-лидеры едут вместе с первой группой гонщиков, проигрывая в общем зачете лучшим мужчинам лишь 15—20 минут. И если победителя традиционно чествует «кранскулла» («девушка с венком»), местная незамужняя девушка, спортсменка, одетая в народный костюм провинции Даларна, которая вешает лавровый венок на шею первого атлета (что порой не всегда удается сделать в финишном спринте), то победительнице теперь отдает почести «крансмас» («мужчина с венком»), отобранный по тем же критериям и одетый в длинный кафтан и широкополую шляпу. Ну а я всегда стараюсь равняться на победительниц: иногда в местных гонках мне удавалось их обогнать или быть «в призах» в женском зачете, а на соревнованиях уровня Васалоппет я считал за большую удачу забежать в женские топ-10.

И хотя зачет на Васалоппет личный, у нее атмосфера командной гонки: помимо пары десятков профессиональных команд серии Skiclassics, это сотни корпоративных и местных клубов. Вдоль трассы в стратегических местах оборудованы их пункты поддержки: вот палатки Volvo, вот городок АВВ, вот группы болельщиков знаменитого IFK Mora, спортклуба Мура – и у всех свои логотипы, командные комбинезоны, снегоходы, смазчики, поильщики, массажисты, тренеры с запасными палками, расставленные в самых опасных местах; «Васа» – это непрерывный дух состязания, криков „heja!“, „heja!“, смолистый дым костров, горящих вдоль трассы, лай собачьих упряжек, трещотки и колокольчики детей, мчащиеся по параллельным шоссе командные фургоны, жужжащие сверху дроны и стрекочущий вертолет телевизионщиков: видеть или хотя бы слышать его – хороший знак, значит, ты недалеко от лидеров.