Человек без сердца

Если бы странная обособленность Вениамина объяснялась умственной неполноценностью, Вероника простила бы его — мгновенно и искренне. Но его мозг функционировал безупречно. Брат был умен. Пожалуй, слишком умен для того, чтобы быть понятым окружающим миром. Он жил по собственным законам, но не афишировал этого, осознавая возможный риск. Ему удавалось обманывать многих. Мало кто видел за скромной серой маской его настоящую личность. Вероника видела. И это пугало ее.

Вениамин не был роботом, променявшим чувства на холодную рассудочность. В нем кипели желания и эмоции. Но каким-то алхимическим способом его желания и эмоции преломлялись в аномальную расчетливость. В юности, наблюдая за братом, Вероника никогда толком не понимала: он действительно чего-то самозабвенно жаждет или ставит сложные задачи ради тренировки ума.

Не понимала и сейчас, глядя на фотографию пропавшей без вести женщины. Той самой Тамары, которую она увидела мертвой в спальне брата десять лет назад.

Почему Вениамин похитил эту несчастную?

Он был силен, статен и неглуп и при желании покорил бы любую женщину. И тем не менее сознательно пошел на преступление, абсолютно нерациональное с точки зрения адекватного человека.

Вероника всегда превозносила Вениамина. Не понимала, обвиняла, но все равно считала его выдающейся личностью. Лишь теперь она осознала, что ядро этой выдающейся личности составляет не столько острый ум, сколько тяжелая, неизлечимая болезнь. Совершенно очевидно, что брат нездоров и нуждается в психиатрической помощи. Именно болезнь послужила причиной его чудовищного поступка.

Мысль о ненормальности брата была логичной. И все-таки Вероника пыталась рассмотреть все возможные варианты, даже самые неправдоподобные. Например, страсть Вениамина к Тамаре была столь неистова, что постепенно добиваться ее взаимности у него не хватило терпения.

Как ни нелепа была гипотеза, Вероника могла принять ее. В таком случае резонно возникал вопрос: зачем понадобилось убивать возлюбленную? Если допустить, что Вениамин помешался на Тамаре настолько, что отважился нарушить границы морали и рискнуть своей свободой, то разумно было бы удерживать ее подле себя, а не лишать жизни. Экзальтированность чувств и временное помрачение рассудка случаются очень часто — в дамских романах. В жизни все немного проще и циничнее. Как ни металась Вероника от одного варианта к другому, единственным толковым объяснением оставалось общее расстройство психики.

Чем дольше Вероника размышляла об этом, тем больше запутывалась. Ненормальный братец мог иметь десятки причин для убийства, но она наверняка не угадает ни одну из них. Его мозг работал на ином уровне. Она чувствовала себя первоклассницей, листающей учебник высшей математики. Цифры ей знакомы, и даже некоторые слова. Но их значение постичь нереально.

Не укладывалась в голове и еще одна деталь: зачем, убив невесту, Вениамин позвал сестру на место преступления? Он не казался растерянным и поникшим и не нуждался в сочувствии, а скорее напоминал спортсмена, победившего в соревновании и жаждущего похвастаться своим достижением. Боже мой, брат на самом деле гордился своим поступком. Гордился настолько, что спешил поделиться своими эмоциями с сестрой — чего прежде никогда не делал. Стоял, с любопытством наблюдая за Вероникой, и жадно ловил ее реакцию. А она-то, дура, ничегошеньки не поняла тогда. Только ощущала дискомфорт и желание поскорее убежать из страшного дома, где на смятой постели лежала мертвая женщина.

Не получив от сестры ожидаемого отклика, Вениамин обиделся — впервые в жизни. Удивительно: нечеловеческий поступок добавил ему человечности. В первый и последний раз Вероника стала свидетелем слабости брата. После той встречи зимним утром они больше не виделись.

И все-таки сестра оставалась единственным человеком, с которым Веня желал быть откровенным. Без возможности поговорить о содеянном преступник страдает подобно актеру, лишенному зрителей. Счастье превращается в муку, когда о нем некому рассказать. Вениамин нуждался в слушателе. Именно поэтому год за годом писал ей письма.

Не существовало доказательств того, что всех женщин, упомянутых в его посланиях, Веня похищал и убивал. Но с каждым днем ее уверенность росла, и Вероника уже не сомневалась, кем именно был брат. Иногда знание приходит прежде, чем становятся ясны все причинно-следственные связи. Странно, что Вероника, не отличавшаяся стойкостью, не впала в шоковое состояние. Возможно, потому, что все эти годы она подсознательно готовила себя к чудовищному откровению.

Она приписывала брату едва ли не гениальность, а он являлся обычным психопатом, которого следовало изолировать от общества!

Одна правда обрушивается быстро и бескомпромиссно, как лезвие гильотины. А другая опутывает тебя медленно и незаметно, как наползающий с болота туман. Многие годы Вероника брела по дороге и не обращала внимания, как все глубже погружается в ядовитое облако. Когда, наконец, странница остановилась и огляделась, вокруг не было ничего, кроме вязкой белой мглы. Куда ни повернись, куда ни шагни — нет просвета, нет пути.

Вероника не хотела думать, куда бежать и как жить дальше. Она слишком устала для решительных действий. Была только одна задача, не терпящая отлагательства. На ней и следовало сосредоточиться.

— Мама? А ты почему дома? — спросила дочь, вернувшаяся из школы.

— Прогуливаю работу, — вяло улыбнулась та и включила плиту, чтобы приготовить обед.

— Вот это да. А можно я завтра школу прогуляю? — Ира взяла со стола овсяное печенье и смачно хрустнула.

— У тебя через неделю летние каникулы начинаются. Какой смысл? — Вероника вывалила в раковину несколько крупных картофелин и принялась чистить.

— А что это у тебя такое? — девочка указала на лежавшую на кухонном столе синюю папку.

— Документы с работы, — ответила мать, подавив желание схватить папку и спрятать ее подальше. — Ничего интересного.

Девочка вздохнула, прихватила еще одно печенье и пошла в свою комнату переодеваться.

Вероника достала из духовки сковородку, налила подсолнечного масла и порезала картошку длинными тонкими ломтиками. Обычно она готовила более здоровую и менее жирную пищу, но сегодня думать о гастрономических изысках хотелось меньше всего.

Во время обеда дочка без умолку болтала, рассказывая о школьных делах, о предстоящем выезде на природу с классом, о вечеринке у подружки дома… Мать одобряюще кивала, не слыша ни единого слова.

— Какая-то ты сегодня странная, — повторила Ира. — Я тебе вру про тусовку с мальчиками из старшего класса, а ты молча соглашаешься.

— Да? Извини, пожалуйста, — спохватилась мать. — Разумеется, никаких взрослых мальчиков, о чем ты вообще говоришь?

— Вот это уже больше похоже на мою маму. — Ирочка встала со стула и посмотрела в окно. Светило солнце. — Я пойду погуляю. Посуду потом помою, ладно?

— Ладно.

— Нет, все-таки что-то с тобой не то, — озабоченно буркнула девочка, торопясь сбежать из дома прежде, чем мать очнется и заставит ее, как обычно, убрать со стола.

Вероника долила в кружку кипятка, отрезала дольку лимона, задумчиво пососала ее и вдруг вскочила с места, едва не опрокинув стул.

Влетела в спальню, выдвинула нижний ящик прикроватной тумбочки и под кипой бумаг и дисков нашла прозрачный файл с письмами брата. Открывала один конверт за другим и перечитывала знакомые строчки. Непонятное волнение охватило ее, она чувствовала, что вот-вот найдет нечто важное. Вновь и вновь пробегала взглядом по исписанным мелким почерком листам, пытаясь разглядеть то, что раньше упускала. Она прочитала каждое письмо по несколько раз — поверхностно и поспешно, вдумчиво и медленно, спокойно и почти срываясь на истерику.