Человек без собаки
Шрифт:
Она перевернула обе стопки. На первом листе одной из них крупно набрано название:
Конечно…. она почему-то обрадовалась. Он же сто раз говорил, что работает над романом. И тогда, в Чимлинге, когда они виделись в последний раз, он тоже об этом говорил.
Она поочередно постукала обеими частями рукописи по столу, чтобы выровнять края. Вот здесь и спрятана твоя душа,
Она затолкала толстую пачку в наплечную сумку. Постояла немного — стоит ли искать что-то еще? Человек без собаки… духовное завещание Роберта… и теперь она должна решить, что с ним делать. Странный долг… мягко говоря.
Кристина в задумчивости стояла в жалкой норе своего родного погибшего брата, как вдруг в куртке запел мобильник. Она, посомневавшись, вытащила его из кармана.
Это был Кристофер.
Ее племянник Кристофер Грундт.
— Привет, — сказала она удивленно, — славно, что ты звонишь. Что у тебя случилось?
— Ничего, — голос Кристофера звучал как-то неуверенно. — Хотел тебя спросить кое о чем.
— Вот как! О чем?
— Насчет той ночи.
— Какой ночи?
— Когда Хенрик исчез.
В голове у нее вдруг возник странный звук, похожий на вой циркулярной пилы. Мелькнуло удивление от сравнения — она не видела циркулярной пилы уже лет двадцать.
— Я слушаю…
— Тут один утверждает, что твой муж вернулся.
— Что?
— Портье из отеля. Он говорит, что твой муж вернулся среди ночи… Я просто хотел тебя спросить…
Ей показалось, что она на какую-то секунду потеряла сознание, но каким-то сверхъестественным, подсознательным… или, скорее, надсознательным усилием воли удержалась, чтобы не упасть. Словно бы со стороны отметила, как мгновенно сузилось поле зрения и ее начало неумолимо засасывать в длинный, темный, все сужающийся туннель за спиной. Это ей было уже знакомо. И слабый свет где-то сзади…
Циркулярная пила умолкла.
— Алло!
— Да, я тут.
Я тут? Тут ли я? Я ли тут? — завертелось в голове колесо бессмысленных перестановок.
— Вот и все. — Кристофер заметно нервничал. — Подумал, что надо все же и тебя спросить…
Кровь бросилась к вискам, она даже слышала этот странный пульсирующий шум проталкивающейся к мозгу крови.
— Я понимаю… — сказала она. — Ты звонишь из Сундсваля?
— Нет. Из Упсалы. Я здесь на практике. Остановился у Берит, папиной двоюродной сестры…
— В Упсале?
— Да.
Она глубоко вдохнула:
— Кристофер… не могли бы мы встретиться, ты и я? На неделе… ты можешь доехать поездом до Стокгольма… или автобусом, или же я…
— Я приеду, — прервал ее Кристофер.
— Хорошо. Поедим в каком-нибудь ресторанчике и поговорим. О'кей?
— О'кей. Когда?
Она на секунду задумалась.
— Вторник?
— Значит, вторник. Тебе позвонить, когда я буду знать время?
— Обязательно. Я встречу тебя на Централене [57] .
— Спасибо, пока.
— Пока…
Кристина опустилась на грязный ковер в холле, ей показалось, что она весит не меньше тонны. Прошло немало времени, прежде чем она начала хоть что-то соображать. Сознание было темным, как выключенный телевизор. И почему это случилось именно сегодня? За неделю до Таиланда?
57
Централен —
так в обиходе называют Центральный вокзал в Стокгольме.Судное воскресенье?
Словно бы этот злобный паяц на небесах проснулся с похмелья и решил дернуть за пару ниточек.
У него было старое правило. Гуннар Барбаротти даже не помнил, когда он его вывел, но это не имело никакого значения.
Если ты о чем-то все время думаешь, надо с этим разобраться.
Естественно. Если выполнение этого правила не требует особых усилий, его надо выполнять неукоснительно — хотя бы ради собственного душевного спокойствия.
Иногда, правда, требует. Есть много чего, о чем он думает довольно часто, а вот разобраться с этим — требует усилий. Еще каких — жизни не хватит.
Суть любви, к примеру.
Или убийство Улофа Пальмё.
Или понятие «демократия»… разумно ли это, чтобы народ, клюющий на самые идиотские рекламные трюки, определял судьбу страны? Чтобы этот народ выбирал президента за цвет глаз или депутата в парламент, потому что тот удачно сострил по телевизору?
Вопросы важные, но вряд ли имеет смысл над ними задумываться. Это и дурак поймет, и даже он сам, инспектор Гуннар Барбаротти, тоже понимает. Надо знать границы — что ты можешь, а что нет.
Но и упускать свои шансы нельзя. Разумно распорядиться тем, что у тебя есть. Точно, как в той старой молитве. Барбаротти никогда не состоял в обществе Анонимных алкоголиков, но двое из его друзей были там действительными и даже почетными членами. Или, может быть, членами-корреспондентами. Жалко, что они уехали из Чимлинге и он потерял с ними контакт.
Господь, дай мне силы принять то, что я не могу изменить,
Дай мне мужество изменить то, что я могу изменить,
И дай мне разум отличать одно от другого.
Такое потянет очков на десять, подумал Гуннар Барбаротти. И, поскольку он уже недели три не обращался к Богу ни с какими просьбами, тут же вознес ему молитву:
О Господи, сделай меня мудрым, как навсегда бросивший пить алкоголик! Дай мне разум, чтобы понять, стоит ли и дальше копать след этого чертова Якоба Вильниуса!
Он смутно сознавал, что ни та ни другая просьба не были сформулированы достаточно ясно. И он сомневался, допустимо ли упоминание черта в молитве. Но дело было в воскресенье вечером, и он устал.
По-настоящему устал. Возможно, усталость зависела от того, что днем он пробежал десять километров, а до этого уже давно вообще не бегал. Поэтому, чтобы сделать просьбу более понятной, он добавил:
Договоримся так, Великий Бог: если разработка необычного утверждения бывшей жены Вильниуса что-нибудь даст, Ты получаешь три очка. Если не даст — два очка в минус.
Бог не ответил, хотя к настоящему моменту у него было в плюсе одиннадцать очков. Какая самоуверенность, подумал инспектор Барбаротти. Самоуверенность ведет к зазнайству, а зазнайство к добру не приводит, зазнавшиеся вожди, как показывает история, кончают плохо. За этой ошибкой стоит очень простой психологический закон.