Человек для особых поручений (Серый экспресс)

— Простите? — Сбился Берг.

— Ну, вроде того, как отдергивается рука от обжигающего ее, огня. Самопроизвольно. — Проговорил я.

— Да-да. Очень верное сравнение. — Закивал мой собеседник. — Мы это называем естественными реакциями. Так вот, повторю, считалось, что эти реакции всегда одинаковы. Но… проверить эту теорию практически, было невозможно. Никто не позволит проводить исследования на новорожденных, как вы понимаете.

— Почему именно новорожденных? — Я опешил.

— Да потому, уважаемый Виталий Родионович, что уже через несколько часов после рождения, младенец начинает раскидывать «сети познания», что также обусловлено теми же реакциями, и впитывать знания об окружающем мире, как губка. Соответственно, естественные реакции убывают, постепенно заменяясь личными, то есть присущими конкретному разуму и выработанными им. Так, например, доказано, что ребенок, родившийся и растущий в агрессивной, по отношению к нему, среде, на порядок быстрее обучается защитным манипуляциям, нежели его ровесник, появившийся на свет и пребывающий в более комфортных условиях. Кстати, если не принимать во внимание иных факторов, ваша блокировка свидетельствует о том, что вы родились и провели большую часть жизни в очень, очень агрессивной по отношению к вашему разуму, среде. Не буду даже спрашивать, где такое возможно. — Берг вздохнул. Очевидно, ему-то, как раз, очень хотелось узнать, из какого ада я вылез. Но приказ, есть приказ. А в том, что распоряжение об укрощении определенного любопытства в отношении меня любимого, существует, я не сомневаюсь. Князь, наверняка, «закрыл» информацию о моем происхождении. Разве что, Сакулов в курсе дела, но он будет молчать, несмотря на весь свой фанатизм. Боится советник своего начальника… и это правильно.

— Так все-таки, Берг Милорадович, что там с изучением естественных реакций?

— А? Да-да… Видите ли, в теории все получается очень гладко. От рождения человек огражден от внешних воздействий естественными реакциями, которые через какое-то время, заменяются личными, то есть выработанными его разумом на основе получаемой информации из «сетей познания», взамен прежних.

— И?

— И здесь появляетесь вы. Человек, чей разум от рождения пребывает в изолированном состоянии. Человек, ни разу в жизни не получавший никаких сведений через «сети познания», поскольку последние, попросту, отсекались вашей блокировкой. Что означает: ваш разум не имел возможности выстроить собственные, личные реакции. Но что же мы видим? — Берг так разгорячился, что привлек внимание своих сосредоточенно строчивших отчеты, подчиненных. — При попытках воздействия, ваш разум не реагирует одинаково, он выстраивает все более и более сложные, изменяющиеся щиты! Да, они не нужны, при наличии блокировки, но это лишь подтверждает тот факт, что действуют, те самые, как вы их назвали «безусловные рефлексы»… и они меняются! А это, если не в корне опровергает теорию о естественных реакциях, то уж точно заставляет нас серьезно ее пересмотреть.

— М-да. — Я даже немного растерялся от такого напора. Какая-то логика в словах Берга, безусловно, есть. Вот только… А что, если эта блокировка, появилась только после моей «смерти»? — Берг Милорадович, а может статься так, что эта «сфера», благоприобретенная?

— Нет. — Отрезал начальник проекта.

— Вот так сразу и нет?

— Виталий Родионович, вы уж извините, но это моя работа. И я, со всей уверенностью могу заявить, что ваша блокировка, это врожденный элемент. Она такая же часть вашего организма, как тонкие оболочки. Собственно, одной из них, она и является.

— И вы предлагаете, в случае неудачи в исследованиях и, соответственно, невозможности сворачивания оболочки, попросту ее отрезать? — Нахмурился я.

— Виталий Родионович, рассматривайте это как… ну, как ампутацию шестого пальца на руке, или атавизма, вроде хвоста. Совершенно ненужных человеку частей, согласитесь? — Устало проговорил Берг, растеряв весь свой жар и поглядывая на выход. Намек понял, удаляюсь.

— Что ж, господа… и дама. — В полный голос заявил я, привлекая внимание, и без того навостривших уши, исследователей, после чего отвесил всем присутствующим, вежливый полупоклон, в полном соответствии с требованиями, изложенными в своде правил приличий. — Сегодня у меня был крайне занимательный день. Благодарю вас за проявленное внимание и интерес к моей проблеме, и, позвольте откланяться, до завтра. Вам, Берг Милорадович, моя отдельная благодарность за снисхождение к неучу и увлекательную беседу. Покойной ночи.

Облив всю компанию елеем, я выскочил за дверь и, чуть ли не бегом, помчался во флигель. Жрать хочу, это что-то неописуемое!

— Ва-аше благородие, — прогудел Лейф, встречая меня в холле, — а, я уж было собрался идти вас искать. Как утром вскочили, спозаранку, толком не поевши и ушли. Уж обед остыл, а вас все нет. Так я Ладе велел, что б она его господам охранителям отнесла, а сам вот, опять к плите стал, да по второму разу готовить принялся.

— Лейф, подожди… Мы же вроде договорились, насчет всех этих «баринов» и «благородий». Обращайся по имени.

— Ну уж простите, запамятовал. — Все так же размеренно пробубнил повар. Тут скрипнула дверь, и на пороге появилась вторая часть моей «свиты». Лейф тоже ее заметил. — Лада! Виталий Родионович пришли. На стол в гостиной накрывай, да смотри, горячее наперед неси и штоф не забудь, а то знаю я твои замашки немецкие!

— Вот что, Лейф, пока Лада на стол накрывает, собери корзинку с едой, да отнеси ее исследователям. Они в западном крыле сидят. Скажешь дежурному на этаже, он проводит. Тоже, поди, целый день голодные. Увлеклись работой, про обед и вовсе забыли. А им, в отличие от меня, еще до дома добираться, и то неизвестно, когда разойдутся. Пусть перекусят.

— Соберу. — Кивнул Лейф. — Вот прослежу за тем, как эта вертихвостка стол накрывает, и отнесу.

— Вот и ладно. — Я кивнул повару, и мы вместе вошли в комнату. Библиотека несколько изменилась, приобрела жилой вид. Давешний журнальный столик, вместе с креслами, был отодвинут ближе к камину, а на их месте появился большой овальный обеденный стол с белоснежной, вышитой скатертью, в окружении шести массивных стульев с высокими, резными спинками. На столе, пара серебряных канделябров (зачем они здесь, не представляю) и низкая ваза с живыми цветами.

Пока я приводил себя в порядок в ванной, Лада носилась между этажами, как наскипидаренная. К тому моменту, когда я, умытый и голодный, скинув пиджак (ну, визитку, один хрен), вышел в гостиную (с появлением «лишней» мебели, язык уже не повернулся назвать эту комнату библиотекой), на столе уже красовалась куча приборов, соусников и блюд, а Лада, как раз появилась на лестнице, с огромной супницей. Мама дорогая, да мне столько ни в жизнь не сожрать! В ответ желудок проурчал что-то вроде: «за себя говори», и замер в ожидании. Лада поставила супницу на стол, сняла с нее крышку, выпустив из-под нее горячий пар, и по комнате поплыл аппетитнейший аромат сборной мясной солянки с копченьями.

Наполнив и поставив передо мной глубокую тарелку, Лада кинулась снимать крышки с многочисленных блюд и блюдечек, расставленных на столе. Чего здесь только не было. Нежнейшая, горячего копчения, севрюга и масляно поблескивающая, слабосоленая семужка, небольшие ломтики прозрачно-розовой ветчины и, блестящие льдинками и кристалликами соли, витки тонко нарезанного сала. Соленые белые грузди и крепкие, упругие огурчики, квашеная капуста с горящей в ней рубинами, брусникой и янтарные зубчики чеснока. А ведь еще была, целая тарелка ассорти из разных сыров, от свежего, что мы привыкли называть домашним творогом, до твердого, похожего по виду на пармезан, пряные помидоры сухого посола с укропом и чесноком, еще теплый, с хрустящей корочкой хлеб, какие-то пирожки… да, одной только икры, на столе оказалось три вида: осетровая, лососевая и щучья! БУРЖУИ!!!

Определившись с собственным статусом, я уж было, вооружился ложкой, но в этот момент в гостиную вошел, что-то сердито бормочущий Лейф и, укоризненно глянув на Ладу, поставил на край стола небольшой серебряный поднос с чуть запотевшим графинчиком и рюмкой… Девушка недовольно наморщила носик, но, под взглядом повара, сникла и шустро наполнила рюмку водкой. А чем еще могла быть прозрачная жидкость в графине?

Весело переглянувшись с Лейфом, я опрокинул в себя содержимое рюмки. Лада вздохнула.

— Приятного аппетита, Виталий Родионович. — Чуть ли не хором произнесла эта парочка, и слиняла. Я даже не успел им ответить. Ну и ладно. Меньше слов, больше дела!

Тарелка с солянкой опустела очень быстро но, так же быстро передо мной появилась другая, с еще шипящей от жара, свиной шейкой.

В итоге, из-за стола я выбрался обожравшийся и умиротворенный. Хотя так и не смог съесть все, что мне наготовил Лейф. Благая мысль о том, что неплохо бы почитать что-нибудь для общего развития, узрев пустоту, что поселилась у меня под черепной крышкой, после сытного ужина, испуганно пискнула и смылась. А я завалился спать.