Человек дождя

— Рэй? Рэй? Я ее выключил. Все в порядке.

Но Рэймонд был словно в другом измерении. Вновь воскрешенная травма двадцатичетырехлетней давности оказалась слишком тяжелым испытанием, и он выключил себя так же, как Чарли — воду, погрузившись в ледяной мир своего безумия. Он дрожал, его зубы стучали, он раскачивался взад-вперед, взад-вперед, словно пытался согреться. Взгляд его застыл на кране.

— О Боже! — воскликнул Чарли, встревожившись. — Тебе холодно, Рэй? Одну секунду.

Он метнулся в спальню и огляделся в поисках чего-нибудь подходящего, затем сорвал одеяло с кровати и бросился обратно в ванную комнату. Опустившись на колени рядом с Рэймондом, он бережно укутал его.

Когда Рэймонд почувствовал грубую, теплую шерстяную материю, укрывшую его со всех сторон, ему стало немного легче. Дрожь прекратилась. Затем, чуть позже, он перестал качаться. Но он по-прежнему не отрываясь смотрел на водопроводный кран, словно этот кран обладал какой-то недоброй магической силой, околдовавшей его. Через несколько секунд началось его бормотание. Бормотание. Бормотание. Бормотаниебормотаниебормотаниебормотание. Мантра безумия.

— Что ты шепчешь, Рэй? — мягко спросил Чарли. — Секретные мысли? — Он придвинулся к брату еще ближе, чтобы лучше слышать.

— Ч-а-р… л-и… — шептал Рэймонд по слогам, — Ч-а-р… л-и…

Снова и снова. Спасительная молитва. Волшебное имя. Чарли замер, пораженный прямо в сердце острым приступом жалости. Ему хотелось обнять брата и прижать к себе, но он знал, что подобные жесты очень путают Рэймонда.

Не трогать. Ни в коем случае нельзя его трогать. Но он должен что-то делать, он должен как-то привести его в порядок. Чарли начал петь:

She was just seventeen. You know, what I mean. And the way she looked was way beyond compare. So how could I dance with another…

Рэймонд перестал бормотать, его глаза наконец оторвались от крана.

When I saw her standing there, —

допел Чарли.

Он внимательно посмотрел на брата, и ему показалось, что напряжение отпускает Рэймонда, хотя он по-прежнему был заперт в собственном мире, за пределами досягаемости.

«Господи, — мелькнуло в голове у Чарли, — какая ирония! Кто из нас теперь Человек Дождя? И кто ребенок, завернутый в одеяло, которому он поет песни? Человек Дождя, Человек Дождя… я люблю тебя».

Только Рэймонд не умеет любить. И никогда не научится любить. Вот и вся разница.

* * *

Было уже поздно, очень поздно. Рэймонд храпел в своей кровати, а Чарли лежал без сна, курил и думал. Точнее, не столько думал, сколько старался прогнать свои мысли. Чарли никогда в жизни так не уставал. У него болело все тело. Ощущение было такое, как будто его избили не только снаружи, но и изнутри и все его внутренности теперь в синяках. Это была самая тяжелая ночь в его жизни, даже тяжелее тех самых первых ночей, когда он только что покинул родительский дом и чувствовал себя таким испуганным, каким только может быть ребенок, у которого нет дома, мамы и папы.

Ему было больно и одиноко. Он нуждался в чьем-либо сочувствии. Чарли Бэббит никогда ни в ком не нуждался, у него не было постоянных привязанностей, он пользовался людьми как вещами, он заказывал музыку и объявлял танец, но никогда не расплачивался с музыкантами. И теперь этот самый Чарли Бэббит признался себе, что ему нужен кто-то, кого он мог бы любить и кто любил бы его. Ему нужна была Сюзанна.

Действительно поздно, но в Санта-Монике сейчас на час меньше. Чарли придвинул к себе телефон и набрал номер Сюзанны.

В трубке раздались длинные гудки, и сердце Чарли забилось сильнее.

— Да?

— Это я, — тихо сказал он.

Ответа не было.

— Ты не повесила трубку. Значит ли это, что мы желанны?

Сюзанна не торопилась проглатывать наживку.

— Как твой брат? — спросила она наконец.

— Ну, ты же знаешь Рэя. Это просто праздник какой-то.

На это Сюзанна не ответила. Если он не желает быть серьезным…

— Я… я просто хотел услышать, что еще не все потеряно, — сказал Чарли в трубку.

Если бы только встретиться с ней лицом к лицу, поговорить, не завися от этих проклятых проводов. Если бы только он мог обнять ее, ему бы удалось уговорить ее вернуться. Сюзанна молчала, и он добавил:

— Я боюсь… Я очень боюсь этого. — Затаив дыхание, Чарли сильнее прижал трубку к уху, чтобы не пропустить ни звука.

Сюзанна вздохнула:

— Не спрашивай меня сегодня, Чарли. Тебе не понравится мой ответ. Пусть все это уляжется.

Чарли горько усмехнулся:

— Не очень-то я умею ждать, пока все уляжется.

— Ты многого не умеешь, — отрезала Сюзанна с той же горечью.

Она была обижена, обижена всерьез, и вовсе не рвалась обратно на ринг, чтобы провести еще один раунд с этим чемпионом-костоломом. По крайней мере, пока она не исцелится от страха.

— Ага, понятно, — с трудом выговорил Чарли. — Я возьму у Рэя блокнот. Начну вести список.

Он ждал, что Сюзанна отреагирует на эту жалкую шутку, но она вновь промолчала, и он внезапно выпалил:

— Я… хочу стать опекуном Рэя. Через суд. Для начала мы пройдем медицинскую экспертизу. Как только приедем.

В своем ли он уме?!

— Чарли, ты не сможешь выиграть процесс. Ни одного шанса на миллиард.

— Я выиграю. Я должен.

— Доктор Брунер наблюдает его более двадцати лет. Ты знаешь его четыре дня. Ты понимаешь, как по-идиотски все это звучит? — Она замолчала, не зная, кого больше жалеть, Рэймонда или Чарли. Но голос ее стал более доброжелательным. — Ты понимаешь это, милый? — грустно добавила она.

Она не поняла. Никто не понимает.

— Слушай, я позвоню тебе, как приеду. Хорошо?

Сюзанна не сказала «да», но не сказала и «нет». Чарли вдруг осознал, насколько это его радует.

— До встречи, — прошептал он и, положив трубку, убрал аппарат обратно на ночной столик.

Откинувшись на спину, Чарли поставил на грудь пепельницу. Он спокойно курил и смотрел в темноту.

В ванной комнате, на поверхности наполнявшей ванну воды, плавала фотография. Она была поблекшей и потрескавшейся, но изображение оставалось четким. Серьезный молодой человек лет восемнадцати и завернутый в одеяло ребенок. Братья.