Человек и другое. Книга странствий

Гауры

В поединке с тигром силы их примерно равны, потому, как правило, тигр вступает в бой с ним лишь в отчаянном положении.

Столкнулись мы с ними дважды. И оба раза в Анамалаи – небольшом, практически непосещаемом (особенно иностранцами) из-за своей удаленности заповеднике на севере Тамилада.

Поселились мы в небе, в хлипкой избушке, раскачивавшейся среди верхушек деревьев на своей длинной рассохшейся лестничной ноге. И ночью мангуст (мы все гадали – не крыса ли) рылся в нашем рюкзаке, грыз банку с «бхудрой» – ананасовым вареньем, листал паспорта…

А потом мы перебрались в домик на земле, и нас повел в джунгли проводник по имени бэби. Так и значилось в путевом листе: «Бэби». Им оказался нерослый дядька с закопченным лицом ребенка и тесаком за поясом.

Мы знали по опыту, что ходить в джунгли с проводником и надеяться на реальную встречу с дикими животными – пустое дело. Даже увидев их – пустое: реальность не терпит посредников.

Потому на следующий день мы улизнули в джунгли сами, затемно, до рассвета. Я помню тот запах – змеиный – от всего, он преследовал нас повсюду. Змеями пахла трава, воздух, деревья, ладони, простыни, на которых мы спали… А змей не было.

Это был могучий сумрачный лес на холмах, местами непроходимый – ни для ног, ни для лучей, с ярусами лиан, мхами и гигантскими валунами. Где-то вдали с верхушек деревьев доносились надрывные крики черных обезьян-ревунов – казалось, висящих на этих воплях. А потом, на закате, мы вышли из дебрей на длинную, чуть накрененную поляну с косым светом заходящего солнца, и вдруг – прямо перед нами – ее пересекли… нет, перелетали, не касаясь земли, как в замедленной съемке, эти многотонные создания в белых носочках, на костяных пуантах. Проплыли в воздухе, как по команде повернув к нам головы, затмевая свет, и скрылись.

Тут и стемнело. Возвращаясь, мы заблудились. А потом сидели в какой-то низине, в горящей танцующей тьме – в облаке светляков. А искали кого в том лесу, чем мы бредили, помнишь? Да, Багирой, она там, по слухам, была. Черная кошка в черном лесу. И слоны, и медведи, и соты дикого меда, висящие на верхушках деревьев, как гамаки…

А потом, когда уже начало светать, мы вернулись, но на подходе к нашему домику, где всегда дежурило это пятнистое оленье стадо… Замерли. Самка гаура, цвета этой же предрассветной тьмы, приближалась заросшему каменному бассейну с остатками дождевой воды. Она приближалась к нему, а за ней на ломких ногах едва поспевал детеныш – нескольких дней от роду. Она опустила голову в бассейн, но вода была далеко, а детеныш потерял равновесье и ухнул туда. Тонул и выпрыгивал, и скользил по бордюру шеей, а мать, тычась в него, пыталась ему помочь, но рук нет, и получалось – сталкивала его назад, вниз. А мы стояли шагах в двадцати, за кустами, и я было рванулся к ним, но ты меня удержала, помнишь?

А потом подъехали егеря на джипе и не знали, что делать. И она не знала. А он все бился в этой палой листве темной воды, выскакивал, скользил головой по бордюру и падал. А когда егеря пытались выйти из джипа, она кидалась к ним и поддевала рогами бампер, вскидывая машину вместе людьми, как спичечный коробок. И это длилось так долго, что стало совсем светло, и вдруг он выскочил – стоит, дрожит на подкашивающихся ногах, и они уходят, как и пришли: она впереди, чуть обернувшись, глядя, как егеря, высыпав из машины, бегут по лугу, ликуя, кидая вверх ружья, обнимаясь, падая в траву, и солнце восходит. Помнишь?

Ты-то всё помнишь, только нет тебя.

Лес

Странная вещь, непонятная вещь… Оглядываясь на свою жизнь, прочти прожитую, я вспоминаю как лучшее в ней не детство, которое было счастливым, не женщин, не книги, не дружбу, не города и события, не детей, не родителей и не творчество… а джунгли Индии. Вот и весь смысл, затмевающий все, что было в моей жизни и говорящий: вот для чего ты пришел в этот мир.

Для чего же? Чтобы в сумме несколько месяцев бродить по лесу? Быть с животными, видеть их, чувствовать и ради этого рисковать жизнью? И дело совсем не в адреналине – у меня более чем хватало этих ситуаций и без леса. А в том, что нет и не может быть другого входа в этот лес, ставший тем чувством жизни, той его полноты и подлинности, которую не давало ничто другое.

И вот я уже несколько лет, отсиживаясь… даже не в людях (а где?), думаю: куда ж себя деть после этого чувства? Некуда. А вернуться в то, что было, вряд ли возможно. И не потому, что «в ту же реку…». А потому, что дальше, кажется, просто некуда. Некуда быть ближе к слонам, когда стоял на пути их стада и остался жив, некуда ближе чем ревущий в лицо тигр или прыжок леопарда с отметиной оставшейся на моей переносице от его лапы. И еще десятки случаев, когда жизнь балансировала на грани. Куда дальше и сколько можно испытывать терпенье этих ангелов-хранителей, если они есть?

Но тогда я был со спутницей, той единственной, с кем все это делилось до недостижимых пределов родства и счастья. И я был рядом с ней тем бесстрашным и светлым мальчишкой, с которым ничто не могло случиться, и лес нас берег – за чуткость, за смелую радость…

Нет нас теперь. Все эти годы нет. И я думаю, отсиживаясь в этом небытии – вернись я туда один… Лес за версту это чует: кто ты и что с тобой. Нет, не страх смерти меня останавливает. А то, что так и будем стоять, уже все отдав друг другу, на расстоянии стоять, в немоте, вчуже.

Старуха Симург

Маленькая железнодорожная станция в горах, на перевале. Пустынный перрон, внизу, в долине, текут облака. Один поезд в сутки, проходящий, стоит пару минут. И эта старуха каждое утро идет встречать его. Из неоткуда, в не зачем. Очки с телескопической диоптрией то и дело падают, она склоняется до земли, пытаясь поднять их, опираясь на палку, глядя на них почти слепыми глазами. А потом садится на асфальт перрона и водит у лица открытой вверх ладонью. Думают, нищенка, дают милостыню. Она кивает, улыбаясь. Кому, чему? Не людям, кажется.

Снилось, что я лечу, лечу… и эта вселенная, где лечу световые годы, – ее лицо. И там, в самом начале мира, лежит – я и слова не подберу – не уязвимость, не открытость… Такая незащищенность, какая, должно быть, не знакома ни одной из форм жизни. Там начало. А иначе ничто на свете не могло лечь в его основу. Силы бы не хватило, крепости. А потом уже эта улыбка – облетающая, тополиная.

Индия, 2015-16

С Новым годом

У меня пока нет ни опыта слов, ни опыта джунглей сказать о происходившем со мной неделю назад на севере Индии, в заповеднике Раджаджи. Остается верить в невероятное: звери перестали видеть во мне человека. Сейчас я в 2000 км к югу в заповеднике Бор, в домике главного егеря края Сурии Кумара Трипати, то есть сыночка воскресного солнышка, который дал мне в департаменте ключ и секретную карту. А в джунгли вчера я ходил с егерем по имени Fate (Рок, Судьба). А завтра иду со школьным учителем-змееловом-орнитологом, поймавшим в деревне 3000 змей. Сейчас взошла луна, где-то рядом ходит тигрица, вскрикивают олени. На кухне под столом у меня ружье и запас еды на несколько дней. За домом присматривает немой Арун, исчезающий на ночь. С Новым годом!