Человек из племени Ад. Экзотическая сага

В эту минуту в дверь кто-то постучал.

– Кто там? – спросил Сарнияр с ноткой недовольства в голосе.

Дверь открылась, и в комнату с поклоном вошёл Рахим.

– Я искал вас, ваше высочество. Чем вы тут занимались?

– Пересматривал свой архив. Меня тревожит, почему отец до сих пор не вернулся. Ума не приложу, что могло задержать его в Индии.

Рахим молча взял письмо из рук царевича и положил его обратно в шкатулку.

– И вы старались найти ответ на этот вопрос в его письмах? – с отечески-покровительственной улыбкой погладил он юношу по плечу. – Давайте-ка лучше прогуляемся за ворота. Там вас ожидает приятный сюрприз.

Молодые люди сошли во двор, битком набитый стражей, и, пробившись через толпу, выбрались за ворота дворца. Здесь царевич также обнаружил большое скопление придворных и челяди. Глаза всех собравшихся были прикованы к дворцовой площади, запруженной городскими зеваками.

Сарнияр на голову возвышался над этим человеческим морем и потому сразу разглядел в конце площади группу всадников, вслед за которыми медленно катились закрытые пароконные повозки. Сердце его учащённо забилось в груди, когда в голове процессии он заметил высокого статного мужчину лет сорока пяти, гарцующего на вороном коне.

– Это ваш батюшка, – шепнул Рахим. – Я узнал его.

– Отец! – вскрикнул Сарнияр и бросился навстречу кавалькаде.

Аль-Шукрейн молодцевато спрыгнул с коня и заключил сына в объятия.

– Мой дорогой мальчик! – повторял он. – Мой дорогой мальчик!

Следом за царём спешились немногочисленные придворные, разделившие с ним тяготы изгнания. Дверцы повозок распахнулись, и на мостовую высыпали детишки, сопровождаемые строго одетой женщиной с серым от пыли и усталости лицом. Её фигура, несмотря на частые роды, прекрасно сохранилась. На голове у неё была тёмная повязка, свисающие концы которой прикрывали нижнюю часть лица. Она держала за руку свою младшую дочь, прелестную девочку лет шести-семи. Стоявшая рядом няня прижимала к пышной груди плачущего младенца. Из последней повозки выбрались ещё три женщины, плотно закутанные в тёмные покрывала, но Сарнияр не удостоил их вниманием, решив, что это прислужницы матери.

Двое других детей: мальчик лет девяти и девочка лет двенадцати робко жались к юбкам царицы Хафизы. Сарнияр с любопытством оглядывал своих младшеньких, легко угадывая их по возрасту. Самый старший из группы – Малек Амиран, родившийся у царской четы в ещё относительно спокойные времена, надменно держался в стороне от сестёр и братьев. Сарнияр с трудом припоминал своего товарища по играм; сейчас ему, должно быть, лет пятнадцать-шестнадцать. Над верхней губой у него уже пробивались усики, и всё его хмурое неулыбчивое лицо было покрыто лёгким юношеским пушком. Он неприязненно косился на Сарнияра, испытывая к нему почти враждебные чувства. Причина их была ясна: он родился вторым у родителей, был ближе к трону, чем младшие братья, но между ним и троном стоял его старший, первородный брат.

Мальчишка помладше, это, безусловно, Зигфар. Его легко было узнать по орлиному носу, выгнутым лукам бровей и прекрасным оленьим глазам, затенённым длинными бархатными ресницами. Он тоже смотрел на брата волчонком, его взгляд словно говорил: «Из-за тебя меня разлучили с принцессой». Сарнияр почему-то почувствовал себя виноватым, как будто и вправду отнял у одного из братьев трон, а у другого невесту, и решил, невзирая на разницу в возрасте, поближе сойтись с ними обоими.

Обе царевны отчуждённо поглядывали на Сарнияра, однако меньшая, Марджин всё же приветливо улыбнулась, когда он провёл ладонью по её темноволосой головке. С другой сестрой, царевной Сухейлой он потерпел сокрушительную неудачу. После того, как он поцеловал её, девчонка повернулась к нему спиной и демонстративно вытерла щеку рукавом.

Словно в награду за недружелюбие детей на юношу пролился щедрый ливень материнской любви. Царица Хафиза завладела им и долго не отпускала от себя, осыпая поцелуями, которые были обильно сдобрены слезами и вздохами. Когда он, наконец, освободился от её благоухающих амброй объятий, дворцовая площадь уже почти опустела. Толпы горожан, повозки, всадники – всё исчезло, как по волшебству.

Увлекаемый людским потоком, Сарнияр оказался в тронном зале один на один с отцом, который сгорал от желания познакомиться с ним поближе.

– Наконец-то мы одни, сынок! – воскликнул Аль-Шукрейн, усаживая его на ступеньку трона. – Дай мне, как следует наглядеться на тебя. О Аллах, как же ты возмужал, мой мальчик!

– Ах, отец, – сконфузился юноша, – хвала создателю, вот вы и вернулись! Я только и ждал этого момента, чтобы передать вам бразды правления и отправиться в новый поход, заручившись вашей поддержкой.

– В новый поход? – неодобрительно отозвался государь. – Ты хочешь покинуть меня? Неужели мы встретились после десяти лет разлуки лишь затем, чтобы снова расстаться? Нет, сынок, так не годится. Дай мне время насладиться твоим обществом, которого я был так долго лишён.

Сарнияр почувствовал себя пристыжённым, признав в душе его правоту.

– Ты должен уделить немного внимания делам своего государства, – продолжал Аль-Шукрейн, – приучить себя разбираться в них. Не забывай, что ты мой преемник на троне, который перейдёт к тебе после моей смерти.

– Я не могу себя заставить заниматься ими, – повесил голову царевич. – Даже вашего опыта и мудрости недостанет, чтобы разобраться во всех упущениях дядюшки, которые довели нас до грани разорения. Для того чтобы восстановить наши финансовые ресурсы, необходимо пополнить их свежими вливаниями. Поверьте, отец, я принесу гораздо больше пользы, отправившись за добыванием этих средств, нежели оставаясь здесь и помогая вам по крупицам собирать развеянное по ветру состояние.

– Ты заблуждаешься, дитя моё, есть и другой способ вернуть нам былое могущество, – возразил Аль-Шукрейн. – Для этого не нужно никуда уезжать, богатство само придёт в твои руки.

Царевич недоверчиво покосился на него. По тонким губам царя плутала хитроватая усмешка.

– Другого способа нет, – убеждённо заявил Сарнияр. – Могущества нельзя достичь без борьбы. В этом я уже убедился на собственном опыте.

– И всё же то, что я сказал тебе, не пустые слова, – настаивал царь. – Скоро сам увидишь, сынок. А пока ты не отправился в поход, изволь подписать эти бумаги, которые не терпят отлагательства.

Он протянул сыну довольно толстую пачку бумажных листов.

– Что это за бумаги, отец? – спросил Сарнияр, просматривая их без особого любопытства.

– Разные бумаги, мой мальчик. Не буду утомлять тебя, перечисляя их назначение, поскольку ты не выказываешь интереса к делам своего государства. Скажу лишь, что все они требуют твоей подписи, пока я формально не восстановлен на престоле.

– Разве мне не положено знать, что я подписываю?

– Какое обидное недоверие, дитя моё! Ну, например, вот эта бумага – приговор совета министров, осудивших на смертную казнь твоего дядю Муселима, обвинённого в государственной измене.

Рука Сарнияра, сжимавшая тростниковое стило, дрогнула, посадив уродливую чернильную кляксу на бумагу.

– Вы осудили его на смертную казнь? – растерянно спросил он.

– Не только я, но также и преданные мне визири, разделившие со мной позорную ссылку. Я надеюсь, ты не обещал ему помилования?

– Нет, но ждал, что вы ограничите его наказание тюремным заточением. Вспомните о том, что он сохранил вам жизнь, а меня даже не изгонял из страны. Я рос вдали от двора, но всё равно считался его наследником.