Человек из Портленда

Социальная жизнь не складывалась. Местные церковные общины, в которые входило примерно восемьдесят процентов русскоязычного населения, мы не посещали. Без постоянной работы, без сложившегося круга друзей, вне привычного окружения, мы были обречены на довольно изолированную жизнь, ограниченную кругом нашей семьи. Да, мы посещали языковые курсы, учили английский в колледже, совершали время от времени дальние вылазки в соседние города, ездили на океан, в Сиэтл, Сан-Франциско и это на какое-то время создавало иллюзию узнавания чего-то нового, что со временем нам откроется во всей полноте своих безграничных возможностей. Новый мир был рядом с нами, нам позволялось даже вступить в него, делать все то, что делают рядовые американцы, но по-прежнему сохранялся некий невидимый барьер между нами и той жизнью, за которой мы словно бы наблюдали со стороны. Да, по-началу все казалось интересным, каждый день нас учил чему-то новому. Но жить, постоянно находясь за школьной скамьей, постепенно надоедает.

Вместе с нами новой жизни учились и наши дети. Когда мы приехали в Штаты, старшей было уже семнадцать, младшей тринадцать. По-английски они практически не говорили. Когда на детской площадке к ним подошел полицейский, чтобы узнать, что они делают здесь в десять часов вечера, они не смогли понять ни слова. Полицейский как-то догадался, что перед ними русские дети, которые живут в окрестных домах и отпустил их.

Чтобы выиграть время и упростить адаптацию к местным условиям, Варю решили отправить на год учиться в местную хайскул, Маша пошла в мидскул. За год Варя немного освоилась, познакомилась с русскоязычными ребятами, Маша оказалась в американской среде, поэтому язык она начала усваивать гораздо быстрее. За Варей был закреплен русскоязычный педагог, который помогал ей выстраивать коммуникацию и решать все проблемные вопросы. Кроме того, у Вари быстро образовался круг поклонников, которые тоже охотно брали на себя обязанности коммуникаторов, так что она долгое время предпочитала оставаться в тени и практически никогда не проявляла инициативы в освоении новых навыков, необходимых для успешной адаптации.

Как только Варе исполнилось восемнадцать, она объявила нам, что совершенно взрослая и будет теперь делать все, что ей заблагорассудится. Не помню в точности, что включал в себя весь список свобод: курение, гуляние с мальчики до утра, алкоголь, – но разговор шел в этом русле. Накануне Варя высказала мне все свои детские обиды, напомнила мне, как я ее наказывал, и предупредила, что если сейчас это повторится, то она заявит на меня в полицию и меня посадят. У Вари была настоящая истерика. Она рыдала. Сначала я тоже что-то кричал ей в ответ, но потом понял, что все бесполезно, она меня не слышит. Я пытался донести до нее, как сильно переживал за то, чтобы она выросла нормальным человеком, как хотел любой ценой оградить ее от ошибок, и не в силах повлиять на нее, использовал запугивания, как последнее средство. Потом ко мне пришло успокоение. Я понял, что не могу себя ничем оправдать, если ребенок потерял ко мне свою любовь и доверие. Мне придется принять это, но совершенно отпустить ситуацию я не мог.

– Если ты считаешь, что теперь ты имеешь право не считаться с нами, ты ошибаешься. – сказал я ей. – Хочешь быть свободной от правил – можешь уходить.

И Варя ушла. Она посчитала, что я выгнал ее из дома. Ее не было дома две ночи. Она бродила по улицам, ночевала в гостинице, проводила вечера за столиком в кафе. Мы отслеживали ее перемещения по социальным сетям, знали, что она продолжает посещать школу, но я останавливал жену от того, чтобы пойти ее искать и вернуть домой. Я считал, что Варя должна прочувствовать, каково быть одной на улице малознакомого города, в чужой стране, и сделать самостоятельные выводы. Это было жестоко, но тогда мне казалось, что иного выхода научить Варю ценить свой дом и близких людей у нас нет. По закону она действительно считалась взрослым человеком и имела право на самостоятельный выбор. Любое насилие против нее могло обернуться против нас судебным разбирательством. На деле, Варя еще долго оставалась инфантильным ребенком, и мы не спешили выталкивать ее во взрослую жизнь, стремясь продлить ее детство настолько, насколько это было возможным.

На третий день мы все же заехали в школу и встретились с Варей. Варя согласилась вернуться домой. Это было серьезным испытанием и для нас, и для нее. Больше конфликтов на почве ее совершеннолетия у нас с ней не было. Варя еще два года прожила с нами, пока не познакомилась с мальчиком, который взял манеру оставаться ночевать у нас дома. На третью ночь мне пришлось серьезно поговорить с дочерью и поставить ее перед выбором: либо мальчик ночует у себя дома, либо они снимают свое жилье и они живут вместе. Некоторое время Варя жила в доме родителей мальчика, а затем они и в самом деле сняли однокомнатные апартаменты и стали жить вдвоем. Мальчик уже работал, Варя тоже бросила колледж и пошла работать в аэропорт помогать тучным и больным людям подниматься на борт самолета. С этого началась ее самостоятельная жизнь в Америке. Мне было жаль, что с учебой у Вари ничего не вышло, но видимо это было неизбежно, как бы я не старался ее мотивировать. Живя с нами, она не несла никаких трат на проживание, и за короткое время ей удалось скопить приличную сумму – что-то около восьми тысяч долларов, которые она потратила, купив с аукциона, при помощи своего бойфренда, побывавшую в аварии иномарку премиум класса. Мальчик любил машины и довольно быстро восстановил испорченный капот автомобиля в русских мастерских. Этнический украинец, он с детства жил в Америке, закончил здесь школу и по характеру был типичным американским подростком с русскими корнями, любившим модно одеваться, ездить на крутых тачках. Он был очень общительным и держащим нос по ветру подростком. Варя с Эриком неплохо ладили друг с другом. Оба любили веселую бесшабашную жизнь, молодежные компании, походы по барам, поездки на океан. Мне показалось, что выйдя из-под родительской опеки и моего постоянного морального давления, дочь стала более свободным и счастливым человеком. Я по-прежнему люблю ее, но в то же время, я понимаю, что занимаю в ее жизни весьма скромное место. Иногда мы уходим из жизни близких людей еще при жизни, иногда жизнь подталкивает нас к таким решениям, несмотря на то, что нам бы хотелось подольше оставаться самыми важными для детей людьми.

У Маши был свой путь в американскую жизнь. Первый год она вспоминала своих школьных подруг, мечтала вернуться в Россию. Когда заболела бабушка, она написала ей письмо, в котором очень сожалела о случившемся, называла наш отъезд в Америку ошибкой.

По Машиной просьбе я передал ее школьным подружкам подарки. Школьной дружбы у Маши в Америке не сложилось, американцы сильно отличались от русских детей и их компании, как и компании мексиканцев, азиатов и чернокожих практически не пересекались друг с другом. В школьной столовой каждая национальная группа сидела за разными столами. Маша тяготела к друзьям Вари, и у них постепенно сформировался свой особый круг общения. Американский плавильный котел – пропагандистский штамп, ничего не имеющий общего с реальной жизнью страны. Возможно, такое мнение у меня сложилось потому, что Портленд считается одним из самых белых городов Америки. Популярный слоган портлендских неформалов «Keep Portland Weird» – поддерживай Портленду имидж странного города, националисты и сторонники принципов преимуществ белой расы переиначили в «Keep Portland White» – «Сохраняй Портленд белым». Здесь менее восьми процентов черного населения, черные чувствуют себя в Портленде очень неуютно. В последнее время в город усилился приток азиатского и мусульманского населения и это приводит к конфликтам внутри общины, привыкшей к большей культурной однородности. Так две ученицы, нашего учебного округа, одетые в традиционные мусульманские платья, подверглись расистским нападкам в общественном транспорте со стороны неуравновешенного чувака, оказавшегося в последствии ветераном войны в Ираке, и после того, как два пассажира вступились за детей, он достал нож и нанес пытавшимся его образумить мужчинам смертельные ранения. На суде он сказал, что сделал это из протеста, потому что они попытались воспрепятствовать ему в реализации конституционного права на высказывание своего политического мнения.

Все-таки в России, благодаря тесному соседству разноплеменных народов и исторически интегрированному в общество мусульманскому населению, гораздо выше уровень религиозной терпимости и доверия людей различных религий и культур друг к другу. Опыт Советского Союза и интернационального воспитания оставил глубокий след в сознании российского гражданина, несмотря на присущие рядовому обывателю фобии и предрассудки. Американское общество выглядит гораздо менее подготовлено к массовому притоку в него других культур и постепенному размыванию христианской однородности. У рядового американского обывателя сложилась стойкая ассоциация иделогии мусульманина с терроризмом и это большая проблема, поскольку недоверие приводит к росту напряженности и настоящим трагедиям с массовыми жертвами внутри, казалось бы, совершенно не политизированных гражданских организаций.

Проблемы взрослой жизни находят свое отражение и в школах, где периодически в публичной полемике всплывают вопросы, связанные с религиозными традициями. Позволить ли школьникам совершать молебен в учебное время, как находить время для исполнения обрядов детьми в рамках школьного расписания. Эти и другие вопросы интегрирования национальных традиций и поиск путей их приспособления к универсальным американским правилам то и дело обсуждаются представителями школьной администрации и учителями на специальных порталах сайта школы.

К плюсам американской системы образования можно отнести то, что нас уже не вызывали, а приглашали на школьные собрания, не собирали с нас дополнительных плат на мероприятия, да и в целом, школьная администрация старалась по пустякам не волновать родителей своих учеников. Мы лишь дважды в год приходили на специально организованные округом сессии для родителей, где подходили к расставленным в просторном холле кафетерия столам преподавателям и интересовались у них школьными успехами и проблемами своих детей. Так однажды нас сильно удивил тот факт, что учитель по математике нашей вечной троечнице Варваре поставила пятерку и мы даже дважды переспрашивали, не перепутала ли она ее фамилию с какой-то другой ученицей.

Похоронив маму, в Америку я вернулся с котом, который прожил без нас год вместе с тещей и квартиранткой из Ростова. Теща после смерти мамы решила вернуться в Бурятию, за котом ухаживать было некому, поэтому мне срочно пришлось оформлять все документы на его перевозку. Я чувствовал тещино недовольство. Возможно она была сердита на меня за то, что я вывез семью в Америку, или ей показалась недостаточна та сумма денег, которую она получила за то, что присматривала за квартирой в течении года. Я чувствовал растущее отчуждение от этой ставшей чужой мне женщины. Моя мама умерла, и вместе с ней умерли мои чувства к другим людям, я начал испытывать по отношении к ним безразличие. В аэропорту меня не покидало ощущение того, что я прощаюсь с ней навсегда.

– Дай, Бог, – говорил я ей, – встретимся. – целуя ее в сухую щеку. На ее лице не отразилось ни единой эмоции, но мне и в самом деле было все равно.

Теща была тщательно причесана, элегантно одета, и в свои семьдесят два напоминала мне классическую американскую старушку.

Перевозка кота превратилась в целую эпопею. Если до Нью-Йорка я летел рейсом Аэрофлота, и кота спокойно взяли в багажное отделение, то до Портленда предстояло лететь американской авиакомпанией, которая наотрез отказалсь брать животное в багаж, мотивирую тем, что температура летом в багажном отделении может угрожать его жизни, а в салон меня не пускали потому, что у меня не было специальной сумки, для перевозки, а клетка не проходила по стандартам. Ни в одном из терминалов аэропорта специальной сумки не нашлось, несмотря на то, что я объездил со своим несчастным питомцем все станции, и обошел все бутики аэропорта Кеннеди. Я буквально сошел с ума на этой почве и это было заметно невооруженным глазом. Мы и так опоздали на стыковочный рейс и провели с котом ночь в гостинице в ожидании рейса, и теперь нам предлагали задержаться еще, чтобы съездить в специализированный магазин в городе и приобрести подходящую поклажу. В конце концов, я уже начал кричать на старшую смены и угрожать ей тем, что брошу животное прямо в аэропорту, и это останется на ее совести на всю жизнь. Наконец, она согласилась с тем, чтобы я вез кота в обычной сумке и это была настоящая пытка и для меня, и для кота, и для пассажиров, сидящих на соседних креслах. Вылет отложили на два часа в связи с какой-то экстренной ситуацией в соседнем аэропорту, и мы все это время ожидала своей очереди на взлет в самолете, стоящем на полосе. Кот обезумел от сидения в сумке и мне пришлось его буквально утрамбовывать все это время, чтобы не позволить ему выскочить из сумки и не сбежать от меня. Кот орал, сопротивлялся, шерсть летала по всему салону, сидящий рядом джентльмен то и дело вздрагивал, как только кот в очередной раз собирал силы для рывка и однажды его лапа все-таки оказалась в опасной близости от левого глаза соседа. Сосед от неожиданности ойкнул и прикрыл ладонью лицо. Я оценил то, с каким мужеством и достоинством он переносил трудности дороги, ни разу не упрекнув меня за доставленные ему неудобства.