Человек, который бросил Битлз

Они писали, что Гамбург — это сплошной кайф, город веселья, без всяких барьеров. Деньги плавают там в водосточных канавах. Алан, дружище, это место как раз для такого, как ты. Уж здесь ты развернешься. Может, откроешь клуб? Привезешь с собой ливерпульские группы? Приезжай, Алан, осмотрись.

Привезти группы? Ливерпульские группы в Гамбург? Это абсурд! Но приехать поглядеть, наверное, стоит. Ребята писали, что у них появились знакомые среди владельцев клубов и обещали помочь. Но… Гамбург, это даже не Лондон, а вообще бог знает что и бог знает где.

Так случилось, что группа ливерпульских бизнесменов решила на пару дней слетать в Амстердам. Они заказали самолет, и я, вместе с Вуди, решил к ним подключиться. Я взял его с собой для компании. Вуди был веселый человек, жизнь для него была сплошной веселой шуткой. Была и есть. Он и сейчас такой же. Я решил провести один день в Амстердаме, а потом поездом ехать в Гамбург. Посмотрю, что там и как, поговорю с ребятами. Жди меня, Гамбург!

Мне пришла идея подзанять денег и взять с собой БИТЛЗ. Они хотели побывать за границей и повидать другие страны. До этого они никогда не покидали пределов Англии. Вообще они были тогда зелены во многих отношениях.

Мои дела шли хорошо. Оба клуба — «Джек» и «Голубой Ангел» (которому в ближайшее время предстояло стать меккой для многих групп) процветали. Но наличных денег у меня было мало. Я просто не умею обращаться с деньгами: я могу их заработать, но удержать их при себе мне редко удается. Я пришел в свой банк и попросил заем — несколько сот шиллингов. Директор банка, маленький лысый человек, спросил, зачем мне эти деньги.

«Хочу съездить в Гамбург по делам.» «По каким делам, Алан?» «Хочу взять с собой группу музыкантов — БИТЛЗ — и найти им там работу.» «БИТЛЗ? Это кто — люди?» «Да, это люди. Музыканты, и очень хорошие.» Он посмотрел на меня так, словно у меня в голове не хватало винтиков. «В первый раз слышу о таких.» «Возможно. Но я вижу хорошие шансы для них и для себя.»

Английские банки не похожи на американские. Они дают займы тем, у кого есть деньги, а не том, у кого их нет. Я думаю, именно по этой причине в Англии так много талантливых людей, которые не могут реализовать свои великие идеи. «Нет, Алан, я не вижу оснований финансировать какую-то музыкальную группу. Да, они, возможно, хороши, и ты, наверное, мыслишь правильно. Но деньги на такую авантюру…» Он покачал головой, словно говорил с нашалившим ребенком. «Ну, нет, так нет. Спасибо.»

Я вышел. Интересно, как сейчас чувствует себя этот человек? Ведь он упустил шанс финансировать БИТЛЗ! Пройдет совсем немного времени, и половина всех денежных мешков лондонского сити будут обивать пороги БИТЛЗ и кричать, перебивая друг друга: «Меня, меня возьмите!»

Я поговорил с другими своими друзьями-бизнесменами, но ответ всегда был один и тот же: «Да, мы делаем много денег, но мы много и тратим.» Первую поездку БИТЛЗ в Гамбург пришлось отложить.

Тогда я сделал то, что при той ситуации казалось мне единственно возможным: я собрал все группы, которые играли у меня в «Джеке», установил магнитофон и сказал: «Итак, ребята, вот вам машина, играйте свои вещи, а я повезу пленки в Гамбург.»

Джордж спросил: «А что там, в Гамбурге, Алан? Не пойму, что тебе взбрело в голову.» «Еще одна попытка, — отвечал я. — Ребята из Вест-Индии очень хвалят Гамбург.» Джон: «Ты думаешь, наши немецкие друзья встретят БИТЛЗ по-доброму? Ведь у нас нет сабельных шрамов.» «Забудь о войне, Джон», — сказал я. Ах этот Джон, с его «любовной ненавистью» к фрицам. Она будет проявляться все чаще и чаще во время будущих поездок в Гамбург. Она доставит ему много веселых минут, но еще больше — неприятностей. Пол: «А что, по-твоему, мы должны записать?» «Что хотите. Делайте то, что у вас лучше получается.»

Кроме БИТЛЗ я привлек к затее Кэсса и Казанов, а так же группу традиционного джаза — Ноэль Уокер и Стомперс. Мне казалось, что так я смогу показать все разнообразие ливерпульской музыки. В тот вечер у меня была деловая встреча с моим бухгалтером, и на записи я не присутствовал. Уходя, я сказал: «Постарайтесь как следует, ребята. Кто знает, может, это заря новой эры!» Мы всегда вот так подшучивали друг над другом — насчет великого, славного будущего. «Не волнуйся, Эл. Мы сами все сделаем.» Не волнуйся. Мы сами все сделаем — так они мне сказали. Я ушел. И зря. Мне надо было бы остаться.

Я положил в свою походную сумку пленки, которые записали ребята, сунул туда смену белья, пару рубашек, бритвенный прибор, и мы с Вуди поехали в аэропорт.

В самолете вся наша компания набралась шампанского и, когда мы приземлились в Амстердаме, то готовы были брать город приступом. В центре города мы с Вуди расстались с остальными. Последнее, что мы видели, уходя, это как один из наших влез на фонарный столб и швырялся пустыми бутылками. Когда появилась полиция, мы с Вуди смылись.

Мы подошли к какому-то, суда по всему, роскошному ночному клубу. Это вам не какой-нибудь там бит-погребок. У дверей стоял швейцар с ледяным лицом и в белых перчатках.

Мы с Лордом Вудбайном оба были в цилиндрах, а я к тому же отрастил тогда густую черную бороду. Вуди черен, как туз пик, и даже он не станет доказывать, что темный цвет его кожи прекрасен. Интересен — да, прекрасен — вряд ли.

Мы бодро прошли мимо швейцара. «Одну минутку, джентльмены.» Он говорил на идеальном английском, и слово «джентльмены» произнес так, будто это какая-то заразная болезнь. Наверное, мы с Вуди казались очень странной парой даже для такого богемного города, как Амстердам. Почему мы были в цилиндрах, я не знаю. Просто тогда это нам показалось в самый раз. Вообще в зарождающейся атмосфере бит-Ливерпуля все мы были немного «крейзи».

Швейцар, символ власти и неуступчивости, продолжал смотреть на нас сверху вниз поверх своего мощного голландского носа. «В чем дело?» — сказал я, вытягиваясь во весь свой маленький рост. Он начал объяснять что-то насчет того, что вход только для членов клуба и т. п. Я знал, что это только предлог, и решил показать, что он не на тех нарвался. «Послушайте, — сказал я твердо, — это лорд Вудбайн. Единственный во всем Мерсисайде лорд-негр.» (Так оно и было.) Швейцар тут же сменил свое высокомерие на подобострастный тон. «Лорд Вудбайн?» «Да, лорд Вудбайн, — подтвердил я, толкая Вуди локтем в бок. — Настоящий живой лорд из Ливерпуля, в Англии.»

И тут это заведение раскрыло перед нами свои объятия. Лакей повел нас внутрь помещения, громко объявляя каждому встречному: «Это лорд Вудбайн из Ливерпуля, в Англии.»

Нас усадили за столик, откуда все было видно, и Вуди, напустив на себя важность, стал играть свою роль. На странном наречии, представлявшем собой смесь его обычного невнятного вест-индского акцента и того, что он считал королевским английским, Вуди заказал шампанского. После этого нас невозможно было остановить. Мы играли роль аристократов из высшего света.

Конферансье объявил со сцены: «У нас в гостях лорд Вудбайн из Ливерпуля, в Англии, со своим другом.» Лорда Вудбайна объявили первым, как второстепенного артиста! Какое унижение! Официант принес ослепительно чистое новенькое свежее меню и попросил Вуди поставить свой автограф. «Пожалуйста, Ваша светлость.» «Усе у порядке, приятель», — сказал Вуди нацарапал на меню: «Вудбайн с Ливерпуля.»

Мы выпили две бутылки шампанского (одну из них — за счет клуба) и стали смотреть представление. Выступала группа, танцевавшая что-то вроде испанского фламенко. Один из ведущих танцоров слышал, как нас объявили, и решил повеселиться: стал отпускать глупые шутки насчет лорда из Ливерпуля и моей бороды. Когда, в середине своего акта, он стал изображать быка, я спрыгнул на сцену и бросился на него с криками: «Ха! Торо, торо!» — так настоящий тореадор. Я размахивал перед ним своим пиджаком, как будто это был красный плащ тореадора. Этот тип аж застыл на месте. Публике понравилась моя выходка. Подзуживая меня, люди кричали, вопили, орали от восторга, пока танцор не убежал со сцены, чуть не плача. Я поклонился публике, спрыгнул со сцены и снова занял свое место рядом с Вуди.